- О Иисууусеее! - чудовищно взвыл кто-то у самого края воронки.
Анализа, согнувшись в три погибели, тряслась, как осиновый лист. Она
тряслась так сильно, что мне пришлось прижать ее к земле, иначе она
выскочила бы наружу.
- О... Ии... сууу... се, - повторил кто-то рядом, тяжело упал на край
воронки и скатился прямо на нас. Анализа завизжала. Я не заорал только
потому, что у меня от страха отнялся голос.
Это был шаулис, без шапки, светло-соломенные волосы были слеплены
кровью. Кровь заполняла его левую глазницу, заливала шею. Это было так,
будто под мундиром у него была темно-красная футболка. Он лежал на дне
воронки, скрючившись, и бил по обломкам короткими ударами сапог. Потом он
повернулся на бок, завыл, застонал и открыл целый глаз. И поглядел на
меня. И заорал, захлебываясь кровью. Когда же он стиснул веки, все его
лицо затряслось.
Не знаю, говорил ли я вам. Я некрасивый. Сами понимаете, Чернобыль.
Генетические изменения.
Я совсем не красив. Но ничего поделать не могу. Ничего.
Генетические изменения.
Шаулис открыл глаз и поглядел на меня во второй раз. Уже спокойней. Я
улыбнулся. Сквозь слезы. Шаулис тоже улыбнулся.
Мне хотелось верить, что это была улыбка. Но я не верил.
- Я... хочу... пить... - явственно проговорил он. По-польски.
Я в отчаянии поглядел на Индюка. Индюк с таким же отчаянием поглядел
на меня. Оба, уже в совершенном отчаянии, мы поглядели на Анализу. Анализа
беспомощно пожала своими худенькими плечиками, а ее подбородок чертовски
задрожал.
Рядом с нашей воронкой разорвалась ручная граната, засыпая нас
гравием. Мы услыхали пронзительный вопль, а сразу же после него - резкую
очередь из "ингрэма". "Ингрэмы" чертовски скорострельные, и очередь
прозвучала так, будто кто-то внезапно разодрал громадную простыню. Прямо
над нами что-то закружилось, заорало: "Шайзе!" и скатилось прямо на нас.
Мы снова припали к земле.
То, что скатилось на нас, оказалось волонтером из Фрайкорпс, одетым в
пятнистый комбинезон, весьма живописный, но абсолютно бесполезный при боях
в городе. Весь перед комбинезона, от висевшего на шее уоки-токи до
увешанного всевозможными подсумками пояса, был темно-красным от крови.
Волонтер скатился на самое дно воронки, как-то так странно напрягся и
выдохнул воздух, причем большая его часть вышла булькая, через дыры в его
груди.
- Пить, - повторил шаулис. - Господи... Пить... Водыыы!
- Вассер, - пробулькал волонтер. Мы с трудом его поняли, во рту у
него было полно крови и песка. - Вассер... Битте... Хильфе, битте...
Хильфеее!
Анализа первая заметила характерный силуэт, распиравший рюкзак
добровольца. Раскрыв застежки, она вынула бутылку кока-колы. Индюк взял ее
и умело открыл о кабель.
- Как ты считаешь, Ярек? Можно им дать?
- Нельзя, - сказал я, а с моим голосом творилось что-то не то. - Но
надо. Надо, черт.
Сначала мы дали попить шаулису - должна же быть какая-то очередность,
ведь он первым попал в нашу воронку. А потом дали попить добровольцу из
Фрайкорпс, сначала вытерев ему губы платком.
И уж только потом, очистив от крови горлышко бутылки, отпили по
маленькому глоточку сами - Анализа, Индюк и я.
А вокруг нас стало почти тихо; лишь тюкали отдельные выстрелы и со
стороны стадиона ровно бил М-60. Волонтер из Фрайкорпс внезапно напрягся -
так резко, что на его комбинезоне с треском разошлись липучки.
- О... Иисусе... - вдруг прошептал шаулис и умер.
- Ю... кэн'т бит зе филинг... простонал доброволец и грудь его
покрылась пеной из крови и кока-колы.
И тоже умер.
Анализа уселась на дне воронки, обхватила колени руками и развылась.
И правильно. Ведь кто-то, черт подери, должен был оплакать этих солдат.
Такое право у них было. Было у них право хоть на такой реквием - на плач
маленькой девочки, на ее слезы, горохом катящиеся по грязной рожице. Это
было их право.
А мы с Индюком обыскивали их карманы. И это тоже надо было сделать,
этому нас учат на уроках по выживанию.
Как нас и учили, оружия мы не касались - у шаулиса были гранаты, а у
волонтера беретта и тяжелый нож. Зато Индюк взял уоки-токи и сразу же стал
в нем что-то крутить.
Я сунул руку в карман на комбинезоне добровольца и нашел полплитки
шоколада. На обертке было написано: "Милка Поланд, быв. Е.Ведель". Я
протянул шоколадку Анализе. Та взяла, но больше и не пошевелилась,
продолжая все так же тупо глядеть перед собой и шмыгать носом.
Теперь я сунул руку в карманы шаулиса, потому что при виде шоколада
мне прямо как-то странно сделалось во рту и в желудке. По правде говоря,
охотнее всего я сам бы сожрал эти полплитки. Но ведь так нельзя, а? Если в
компании есть девушка, в первую очередь надо заботиться о ней, ее надо
голубить, защищать, ее надо кормить. Ведь это так естественно. Это так
по... по...
По-человечески.
Разве не так?
У шаулиса шоколада не было.
Зато в кармане его мундира лежал сложенный вчетверо конверт. На нем
не было марки, но адрес был, причем адрес в Польше, в Кракове. Письмо было
адресовано какой-то Марыле Войнаровской.
Я глянул в это письмо. Шаулис был мертв, и письмо так и не отправил.
Я глянул туда только на миг.
"Ты мне снилась, - так писал шаулис. - Это был очень короткий сон.
Сон, в котором я стою рядом с Тобою и касаюсь Твоей руки, а Твоя рука
такая теплая... Марыля, Твоя рука такая мягкая и теплая. И вот тогда в
своем сне я подумал, Марыля, что я тебя люблю, Марыля, ведь я и вправду
Тебя люблю...".
Дальше я не читал. У меня как-то не было потребности узнать
продолжение, которого, собственно, и не было, до конца странички, до
подписи: "Витек". Витек, а не Витаутас.
Я снова вложил письмо в конверт и спрятал его себе в карман. Я
подумал, что может, и отошлю это письмо, отошлю его Марыле Войнаровской в
ее Краков. Так и быть, потрачусь на марку и отошлю это письмо. Кто знает,
а вдруг дойдет? Хотя вроде бы много писем теряется на границе, во время
досмотра почтовых вагонов.
Индюк, сидя среди кабелей разбитой телефонной магистрали, словно
чайка в гнезде, что-то крутил в уоки-токи, откуда доносились свисты, треск
и обрывки разговоров.
- Завязывай, - сказал я, внезапно разозлившись.
- Тихо, - сказал Индюк, поплотнее прижимая наушники. - Не мешай. Я
ловлю волну.
- А на кой хрен тебе эта волна? - не выдержал я. - Если тебе хочется
что-то ловить, лови себя за яйца, кретин. Пищишь, зараза, и пищишь, еще
услышит кто-нибудь и запулит нам сюда гранату или еще чего-нибудь!
Индюк не отвечал; согнувшись в три погибели, он продолжал перебирать
кабеля телефонной магистрали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10