Скрип — это сигнал, с помощью которого он обнаруживает добычу. Поскрипел и замолчал: слушает, с какой стороны придёт эхо. А вот кто там бормотал — и вовсе тайна. Эти существа назвали морскими болтунами. Звуки записывают, а кто их издаёт, не знают. Вот почему мы будем записывать рыб в вольере. Там, по крайней мере, видно.
— Морские болтуны! — сказал я. — Не киты?
Марлен пожал плечами.
— Думаю проверить ещё одно интересное сообщение, — сказал он. — Утверждают, что испуганная или гибнущая рыба в момент опасности издаёт крик. Конечно, не слышный для нашего уха. Этот крик слышат её товарки. Для них это сигнал: берегись — хищник!
— Да, вот тебе и мир безмолвия!
Марлен кивнул.
— А наш дельфин? — спросил я.
— Что дельфин?
— Его ты записывать будешь?
— Если хватит времени… Думаю на будущий год устроить акустический полигон. Два гидрофона и телевизионная камера. Сижу на берегу, записываю звуки и вижу, кто их издаёт. Мечта!.. Ты к дельфину ходишь?
— Ещё бы!
В ЗАГОРОДКЕ
Каждое утро я ходил к дельфину.
Около берега был отгорожен сетью кусок бухты. Туда поставили клетку.
Я приходил, усаживался на берегу и смотрел, что делает Саша.
Обычно он неторопливо плавал взад-вперёд. Доплывёт до стенки, повернётся и, не всплывая, поплыл обратно. По пути вынырнет, раскроет дыхало — пых! — вырвался вверх белый фонтанчик брызг. Дыхало захлопнулось, дельфин — дальше.
Иногда Саша начинал плавать кругами. Тогда он набирал скорость и, как серая молния, мчался вдоль загородки. Он доплывал до угла, делал еле заметное движение хвостом и, описав дугу, опять летел вдоль сети. При этом он кренился, как самолёт.
Когда ему надоедало носиться, он подплывал к берегу и внимательно смотрел из-под воды на меня, на палатки, на горы. Поперёк Сашиной морды тянулся белый шрам.
Дельфин смотрел на меня и усмехался.
В руках у меня был альбом. Толстым угольным карандашом я пытался нарисовать его усмешку.
РОЩИН-ВТОРОЙ
Приходил дрессировщик.
— Рощин-второй! — каждый раз называл он себя и протягивал мне руку.
— Почему второй? — не выдержал наконец я.
— Рощин-первый был мой отец. Он работал с морскими свинками. От отца я унаследовал страсть к морским животным.
…В детстве мы с сестрой Зиной держали дома двух свинок. Они были чуть побольше крыс, пятнистые и прожорливые, всё время ели, шевеля розовыми плюшевыми носами и едва слышно похрюкивая.
ИНТЕРЕСНО, ЧТО МОГУТ ДЕЛАТЬ МОРСКИЕ СВИНКИ В ЦИРКЕ?
НЕ МОГУТ ЖЕ ОНИ ПРЫГАТЬ ЧЕРЕЗ ОБРУЧ!
— Какая у вас программа дрессировки?
— Большая. В задании, которое я получил от Павлова, написано: научить дельфина доставлять в подводный дом письма и газеты, научить приносить работающему под водой человеку инструменты, научить отыскивать заблудившихся под водой аквалангистов.
— Ого!
Я с уважением посмотрел на Рощина.
ВОТ ТЕБЕ И ВТОРОЙ!
ПОПРОБУЙ ЕЩЕ РАЗ
Каждый день Рощин с дельфином начинали с разучивания прыжка.
— С азов! С азов! — говорил Рощин, надевал резиновые сапоги, вешал через плечо сумку с мороженой рыбой и, войдя в загородку, стучал ладонью по воде.
Саша подплывал к нему и, высунув из воды голубую морду, ждал.
Рощин хлопал его по макушке, доставал из сумки рыбёшку и протягивал её Саше. Дельфин глотал рыбу и начинал щёлкать челюстями.
— Ещё? Нет, нет. Сначала работать.
Рощин доставал из кармана милицейский свисток. Услышав трель, Саша от восторга переворачивался и начинал носиться вдоль загородки.
Тогда Рощин брал палку и, подняв её над водой, ждал. Он ждал, когда Саша наконец подплывёт и прыгнет через неё.
Я никогда не видел, как дрессируют животных. Я сидел на берегу, смотрел на Рощина и удивлялся.
Рощин стоит по колено в воде. В одной руке у него палка, в другой — рыба. Свисток!
Саша подныривает под палку и выхватывает из рук Рощина рыбу.
— Ну что ты делаешь? — говорит Рощин и достаёт из сумки новую рыбёшку. — Ещё раз. Попробуй ещё раз.
Дельфин подплывает и снова крадёт рыбу.
— Что за животное! — жалуется Рощин. — Не понимает русского языка!
Он снова лезет в сумку.
— Саша, сюда!
Саша вертится по одну сторону палки, Рощин размахивает рыбой по другую.
Рощин замёрз и чихает: «Ап-чхи!» Чихая, он закрывает глаза.
Саша делает короткий бросок, и третья рыба исчезает в его пасти.
— Негодяй! — кричит Рощин. — Ты будешь прыгать или нет?
Я по-прежнему сижу на песке и смотрю, как Саша отнимает у Рощина рыбу.
ДА! ДРЕССИРОВЩИКУ НАДО ИМЕТЬ ЖЕЛЕЗНЫЕ НЕРВЫ…
ДОЖДЬ
С севера из-за гор наползли тучи. Погода испортилась. Пошёл дождь. Сперва мелкий, робкий. Дождинки, упав на тёплую землю, тотчас высыхали.
Потом облака стали плотными, серыми и опустились к самой воде. По палаткам забарабанили крупные капли.
Дождь шёл час… два… сутки. Тоскливо стало в палаточном городке.
Мы собрались в палатке номер один — на командном пункте; сидели кто на чём и рассказывали друг другу разные морские истории.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ — ПРО ЗАТОНУВШИЙ КОРАБЛЬ
— Где-то в бухте, — рассказал Немцев, — здесь лежит затонувший корабль…
Корабль лежал ещё с Крымской войны. Тогда английские, французские и турецкие войска окружили Севастополь. Около чёрных балаклавских скал и оранжевых берегов Херсонеса дымили их пароходы.
Чтобы не пустить врага в Севастопольскую бухту, русские моряки собрали свой парусный флот, открыли кингстоны у кораблей, и парусники один за другим легли на дно между входными равелинами порта.
Частокол мачт вознёсся над стылой, холодной водой.
В эти зимние дни 1854 года на обнажённые скалы Крыма то и дело налетали штормы. Однажды в Голубой бухте укрылся английский пароход. Он спрятался в бухте от западного ветра и стал на якорь. Ночью ветер переменился. Он подул с юга и обрушил на мелкую, открытую с моря бухту неистовство воды и воздуха. От рёва волн колебались и дрожали скалы. Тонкая водяная пыль поднялась в воздух, смешалась с темнотой и скрыла от моряков берег.
Якорь пополз. Корабль отдал второй. Этот лёг неудачно и тоже не смог удержать пароход на месте. Грохот волн становился всё сильнее.
Капитан-англичанин приказал расклепать обе якорь-цепи и пустить машину на полный ход. Корабль сделал поворот и пошёл вдоль берега. Но выйти в море он не сумел. Длинная, увенчанная белым гребнем гороподобная волна возникла из темноты и швырнула пароход на скалу. Грохот железа смешался с воплями людей.
Из команды английского парохода спасся лишь один человек. Он долго лежал в госпитале, не приходя в себя. Когда разум вернулся к нему, он рассказал печальную историю этой стоянки.
Воспоминания этого человека вошли в книгу о войне, изданную в Лондоне…
Когда Немцев рассказал эту историю, я спросил:
— Где же этот корабль лежит?
Немцев пожал плечами.
— Где-то тут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Морские болтуны! — сказал я. — Не киты?
Марлен пожал плечами.
— Думаю проверить ещё одно интересное сообщение, — сказал он. — Утверждают, что испуганная или гибнущая рыба в момент опасности издаёт крик. Конечно, не слышный для нашего уха. Этот крик слышат её товарки. Для них это сигнал: берегись — хищник!
— Да, вот тебе и мир безмолвия!
Марлен кивнул.
— А наш дельфин? — спросил я.
— Что дельфин?
— Его ты записывать будешь?
— Если хватит времени… Думаю на будущий год устроить акустический полигон. Два гидрофона и телевизионная камера. Сижу на берегу, записываю звуки и вижу, кто их издаёт. Мечта!.. Ты к дельфину ходишь?
— Ещё бы!
В ЗАГОРОДКЕ
Каждое утро я ходил к дельфину.
Около берега был отгорожен сетью кусок бухты. Туда поставили клетку.
Я приходил, усаживался на берегу и смотрел, что делает Саша.
Обычно он неторопливо плавал взад-вперёд. Доплывёт до стенки, повернётся и, не всплывая, поплыл обратно. По пути вынырнет, раскроет дыхало — пых! — вырвался вверх белый фонтанчик брызг. Дыхало захлопнулось, дельфин — дальше.
Иногда Саша начинал плавать кругами. Тогда он набирал скорость и, как серая молния, мчался вдоль загородки. Он доплывал до угла, делал еле заметное движение хвостом и, описав дугу, опять летел вдоль сети. При этом он кренился, как самолёт.
Когда ему надоедало носиться, он подплывал к берегу и внимательно смотрел из-под воды на меня, на палатки, на горы. Поперёк Сашиной морды тянулся белый шрам.
Дельфин смотрел на меня и усмехался.
В руках у меня был альбом. Толстым угольным карандашом я пытался нарисовать его усмешку.
РОЩИН-ВТОРОЙ
Приходил дрессировщик.
— Рощин-второй! — каждый раз называл он себя и протягивал мне руку.
— Почему второй? — не выдержал наконец я.
— Рощин-первый был мой отец. Он работал с морскими свинками. От отца я унаследовал страсть к морским животным.
…В детстве мы с сестрой Зиной держали дома двух свинок. Они были чуть побольше крыс, пятнистые и прожорливые, всё время ели, шевеля розовыми плюшевыми носами и едва слышно похрюкивая.
ИНТЕРЕСНО, ЧТО МОГУТ ДЕЛАТЬ МОРСКИЕ СВИНКИ В ЦИРКЕ?
НЕ МОГУТ ЖЕ ОНИ ПРЫГАТЬ ЧЕРЕЗ ОБРУЧ!
— Какая у вас программа дрессировки?
— Большая. В задании, которое я получил от Павлова, написано: научить дельфина доставлять в подводный дом письма и газеты, научить приносить работающему под водой человеку инструменты, научить отыскивать заблудившихся под водой аквалангистов.
— Ого!
Я с уважением посмотрел на Рощина.
ВОТ ТЕБЕ И ВТОРОЙ!
ПОПРОБУЙ ЕЩЕ РАЗ
Каждый день Рощин с дельфином начинали с разучивания прыжка.
— С азов! С азов! — говорил Рощин, надевал резиновые сапоги, вешал через плечо сумку с мороженой рыбой и, войдя в загородку, стучал ладонью по воде.
Саша подплывал к нему и, высунув из воды голубую морду, ждал.
Рощин хлопал его по макушке, доставал из сумки рыбёшку и протягивал её Саше. Дельфин глотал рыбу и начинал щёлкать челюстями.
— Ещё? Нет, нет. Сначала работать.
Рощин доставал из кармана милицейский свисток. Услышав трель, Саша от восторга переворачивался и начинал носиться вдоль загородки.
Тогда Рощин брал палку и, подняв её над водой, ждал. Он ждал, когда Саша наконец подплывёт и прыгнет через неё.
Я никогда не видел, как дрессируют животных. Я сидел на берегу, смотрел на Рощина и удивлялся.
Рощин стоит по колено в воде. В одной руке у него палка, в другой — рыба. Свисток!
Саша подныривает под палку и выхватывает из рук Рощина рыбу.
— Ну что ты делаешь? — говорит Рощин и достаёт из сумки новую рыбёшку. — Ещё раз. Попробуй ещё раз.
Дельфин подплывает и снова крадёт рыбу.
— Что за животное! — жалуется Рощин. — Не понимает русского языка!
Он снова лезет в сумку.
— Саша, сюда!
Саша вертится по одну сторону палки, Рощин размахивает рыбой по другую.
Рощин замёрз и чихает: «Ап-чхи!» Чихая, он закрывает глаза.
Саша делает короткий бросок, и третья рыба исчезает в его пасти.
— Негодяй! — кричит Рощин. — Ты будешь прыгать или нет?
Я по-прежнему сижу на песке и смотрю, как Саша отнимает у Рощина рыбу.
ДА! ДРЕССИРОВЩИКУ НАДО ИМЕТЬ ЖЕЛЕЗНЫЕ НЕРВЫ…
ДОЖДЬ
С севера из-за гор наползли тучи. Погода испортилась. Пошёл дождь. Сперва мелкий, робкий. Дождинки, упав на тёплую землю, тотчас высыхали.
Потом облака стали плотными, серыми и опустились к самой воде. По палаткам забарабанили крупные капли.
Дождь шёл час… два… сутки. Тоскливо стало в палаточном городке.
Мы собрались в палатке номер один — на командном пункте; сидели кто на чём и рассказывали друг другу разные морские истории.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ — ПРО ЗАТОНУВШИЙ КОРАБЛЬ
— Где-то в бухте, — рассказал Немцев, — здесь лежит затонувший корабль…
Корабль лежал ещё с Крымской войны. Тогда английские, французские и турецкие войска окружили Севастополь. Около чёрных балаклавских скал и оранжевых берегов Херсонеса дымили их пароходы.
Чтобы не пустить врага в Севастопольскую бухту, русские моряки собрали свой парусный флот, открыли кингстоны у кораблей, и парусники один за другим легли на дно между входными равелинами порта.
Частокол мачт вознёсся над стылой, холодной водой.
В эти зимние дни 1854 года на обнажённые скалы Крыма то и дело налетали штормы. Однажды в Голубой бухте укрылся английский пароход. Он спрятался в бухте от западного ветра и стал на якорь. Ночью ветер переменился. Он подул с юга и обрушил на мелкую, открытую с моря бухту неистовство воды и воздуха. От рёва волн колебались и дрожали скалы. Тонкая водяная пыль поднялась в воздух, смешалась с темнотой и скрыла от моряков берег.
Якорь пополз. Корабль отдал второй. Этот лёг неудачно и тоже не смог удержать пароход на месте. Грохот волн становился всё сильнее.
Капитан-англичанин приказал расклепать обе якорь-цепи и пустить машину на полный ход. Корабль сделал поворот и пошёл вдоль берега. Но выйти в море он не сумел. Длинная, увенчанная белым гребнем гороподобная волна возникла из темноты и швырнула пароход на скалу. Грохот железа смешался с воплями людей.
Из команды английского парохода спасся лишь один человек. Он долго лежал в госпитале, не приходя в себя. Когда разум вернулся к нему, он рассказал печальную историю этой стоянки.
Воспоминания этого человека вошли в книгу о войне, изданную в Лондоне…
Когда Немцев рассказал эту историю, я спросил:
— Где же этот корабль лежит?
Немцев пожал плечами.
— Где-то тут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18