Следов жильцов в фургончике не было, но свежая надпись «Кататония Флаерс — Чемпион!» на том потолке, который стал стенкой доказывала, что это место изредка посещается людьми. «Причем последний раз — совсем недавно!» — добавил Андреа, чуть не вляпавшись в характерную кучку перед висящей на одной петле задней створкой.
Из фургончика открывался вид на одну из улиц города, ее образовали с одной стороны остовы нескольких машин, а с другой — длиннющий самолет с обломанными крылья, стоящий на высоком шасси и превращенный в подобие многоквартирного барака: к каждой двери был приставлен отдельная лестница, а от аварийных выходов вниз вели надувные трапы — на протяжении некоторого времени один из них подкачивала ножным насосом хозяйка, роскошных форм девица в черных чулках, черном белье и с черными волосами торчащими в разные стороны. Когда она поворачивала голову, волосы поворачивались вместе с ней, словно сделанные из проволоки. Из некоторых окон на улицу торчали колонки, и оттуда грохотала так называемая музыка, перемежаемая верещанием и воплями — похоже что под эту «музыку» кто-то еще и пел.
Вокруг доминировали цвета песка, сухой глины и ржавчины всех оттенков, а остальные были представлены исключительно раскраской женщин и надписями на каких попало элементах пейзажа. Надписи, в основном неприличные, были двух сортов — либо прославляющие/хающие «Кататонию Флаерс», «Железного Жору» и «Мясниковский Шашлык», либо чисто информативные, сообщающие о личных качествах и сексуальной ориентации каких-то конкретных лиц. Кроме того имели место рисунки, посвященные тем же темам.
Народу на улице было много — городские жители ходили по ней без особой цели, иногда останавливались, чтобы затеять драку, или куда-нибудь стрельнуть. Один убитый лежал не улице с самого утра, и лишь часа через два его куда-то утащили. Время от времени, добавляя пыли в итак уже мутный воздух, прокатывался с немилосердным рыком очередной техномонстр с плюющимся дымом двигателем — тогда все находящие на улице девушки начинали радостно визжать и потрясать своими прелестями, а мужики либо палили по движущейся мишени сами, либо разбегались от очередей, несущихся с машины. Из одного из отсеков самолета с криком вывалилась абсолютно голая женщина, упала поперек дороги, но на это никто не обратил внимания. В поведении ржавых наверное была какая-то логика, но понять ее пока что было невозможно…
Просидев битых полдня в неудобной позе, и вдоволь насмотревшись на происходящее сквозь щели и дырки, Андреа так и не смог придумать ничего стоящего, зато укрепился в мнении, что этот героический поход в Ржавый Город с благородной целью был дурацкой затеей с самого начала. Начав с трезвых размышлений о тщете всех своих потуг, он в конце концов перешел на банальную ругань: «Послушал! Кого послушал? Лысого урода! Попёрся, дурак, экспов набрать захотелось! Придется сидеть теперь тут до ночи, а потом до утра, а вылезу — так под пулю попасть проще простого…»
И вдруг среди прочего кожаного народа мелькнуло знакомое лицо.
«Вернее, почти знакомое…» — поправился Андреа, но тут же отбросил сомнения — «Нет, точно! Джек, один из машинистов веселого поезда! Эко он хорошо вписался…»
В общий стиль Ржавого Города Джек действительно вписался здорово: сменив ковбойскую куртку на общепринятую «кожу», он сохранил шляпу с загнутыми полями, брюки с полусапогами, а кроме того, ему не пришлось изменять ленивое и наглое выражение лица. Огнестрельного оружия при нем не было, но с пояса свисала цепь с плоскими звеньями. Скорее по наитию, чем серьезно все рассчитав, Андреа крикнул что было силы гнусавым голосом:
— Хей, Джек!
Джек остановился, словно пригвожденный к месту, и Андреа, разом повеселев внутренне усмехнулся: хорошо все-таки немного разбираться в правилах игры. Услышав обращение из своего родного сюжета, такой простой парень не мог среагировать иначе! Ну что ж, продолжим:
— Зайди-ка сюда, Джек, у меня есть к тебе одно грязное дельце, и нам заплатят за него много долларов!
На голос, несущийся из ветхого и малоценного фургона, обернулось несколько ржавых, двое даже пальнули в ту сторону, не особо целясь, а так, для общего порядка. Андреа, предвидевший такую реакцию заблаговременно присел, и через дыру там, где когда-то был мотор наблюдал за Джеком.
А тот словно лунатик, перестав замечать что-то вокруг приближался к месту, откуда раздался голос. Вот он обошел ржавый остов, вот вляпался в дерьмо, вот нагнувшись входит в фургон…
— О'кей, Боб, доллары мне всегда… — начал было Джек, но Андреа сунул ему в нос дуло ружья и речь гостя прервалась в самом начале.
— Заткнись! — запоздало приказал Андреа, и тут же поправился:
— Говори!
— О'кей, парень. Твоя взяла, и теперь ты можешь сделать со мной все что захочешь, — по своему обычаю растягивая слова прогундосил Джек.
— Что тут твориться?
— Дерьмовая жизнь в дерьмовом городишке. Но классно, мне нравится.
— Где остальные наши?
— Хоть ты и держишь меня на мушке, парень, я все же скажу наглым тоном: меня зовут Джек, а не справочное бюро. Откуда мне знать?
Андреа на секунду засомневался, а дать ли Джеку оплеуху за такие слова, решил что незачем, продолжил допрос.
Толку от этого оказалось на удивление мало: удалось только и узнать, что Джеку с Бобом сразу по приезду в город «надрали задницу», потом они сами кому-то «надрали задницу», дальше Джека взяла к себе «банда классных парней» и он пошел с ними «драть задницу» еще кому-то — большим богатством лексикон Джека не отличался, если только он не сбивался время от времени на самокомментарии типа: «Я гляну на тебя, парень, мутноватыми глазами исподлобья, и скажу равнодушно: а дьявол его знает».
Ничего и ни при кого он не знал, и узнавать не пробовал. Вопросов же относительно законов жизни в Ржавом Городе Джек просто не понял — до сих пор его никто и ничем не ограничивал, он делал то, что делали все, это было весело и «классно», а делать какие-то обобщения было задачей, Джеку явно непосильной.
Наконец Андреа устал, и некоторое время сидел просто молча, держа ружье все так же направленным на пленника. При этом он думал:
«Что бы с ним делать? Связать и оставить? За последние два дня это будет третий случай. Не слишком ли однообразно? Такое впечатление, что я перепрыгиваю из сюжета в сюжет, и в каждом из них есть такой эпизод… Так, а какой вред это может мне принести? А собственно, какой у меня есть выбор? Тогда так: раздеваем этого бобика, маслим волосы до состояния гребня…»
Занятый сначала допросом, а потом раздумьями Андреа перестал обращать внимание на звуки, доносящийся снаружи — за время созерцания обыденной жизни Ржавого Города он успел привыкнуть к нему, и даже пулеметные очереди начал воспринимать как досадный, но не требующий немедленной реакции довесок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Из фургончика открывался вид на одну из улиц города, ее образовали с одной стороны остовы нескольких машин, а с другой — длиннющий самолет с обломанными крылья, стоящий на высоком шасси и превращенный в подобие многоквартирного барака: к каждой двери был приставлен отдельная лестница, а от аварийных выходов вниз вели надувные трапы — на протяжении некоторого времени один из них подкачивала ножным насосом хозяйка, роскошных форм девица в черных чулках, черном белье и с черными волосами торчащими в разные стороны. Когда она поворачивала голову, волосы поворачивались вместе с ней, словно сделанные из проволоки. Из некоторых окон на улицу торчали колонки, и оттуда грохотала так называемая музыка, перемежаемая верещанием и воплями — похоже что под эту «музыку» кто-то еще и пел.
Вокруг доминировали цвета песка, сухой глины и ржавчины всех оттенков, а остальные были представлены исключительно раскраской женщин и надписями на каких попало элементах пейзажа. Надписи, в основном неприличные, были двух сортов — либо прославляющие/хающие «Кататонию Флаерс», «Железного Жору» и «Мясниковский Шашлык», либо чисто информативные, сообщающие о личных качествах и сексуальной ориентации каких-то конкретных лиц. Кроме того имели место рисунки, посвященные тем же темам.
Народу на улице было много — городские жители ходили по ней без особой цели, иногда останавливались, чтобы затеять драку, или куда-нибудь стрельнуть. Один убитый лежал не улице с самого утра, и лишь часа через два его куда-то утащили. Время от времени, добавляя пыли в итак уже мутный воздух, прокатывался с немилосердным рыком очередной техномонстр с плюющимся дымом двигателем — тогда все находящие на улице девушки начинали радостно визжать и потрясать своими прелестями, а мужики либо палили по движущейся мишени сами, либо разбегались от очередей, несущихся с машины. Из одного из отсеков самолета с криком вывалилась абсолютно голая женщина, упала поперек дороги, но на это никто не обратил внимания. В поведении ржавых наверное была какая-то логика, но понять ее пока что было невозможно…
Просидев битых полдня в неудобной позе, и вдоволь насмотревшись на происходящее сквозь щели и дырки, Андреа так и не смог придумать ничего стоящего, зато укрепился в мнении, что этот героический поход в Ржавый Город с благородной целью был дурацкой затеей с самого начала. Начав с трезвых размышлений о тщете всех своих потуг, он в конце концов перешел на банальную ругань: «Послушал! Кого послушал? Лысого урода! Попёрся, дурак, экспов набрать захотелось! Придется сидеть теперь тут до ночи, а потом до утра, а вылезу — так под пулю попасть проще простого…»
И вдруг среди прочего кожаного народа мелькнуло знакомое лицо.
«Вернее, почти знакомое…» — поправился Андреа, но тут же отбросил сомнения — «Нет, точно! Джек, один из машинистов веселого поезда! Эко он хорошо вписался…»
В общий стиль Ржавого Города Джек действительно вписался здорово: сменив ковбойскую куртку на общепринятую «кожу», он сохранил шляпу с загнутыми полями, брюки с полусапогами, а кроме того, ему не пришлось изменять ленивое и наглое выражение лица. Огнестрельного оружия при нем не было, но с пояса свисала цепь с плоскими звеньями. Скорее по наитию, чем серьезно все рассчитав, Андреа крикнул что было силы гнусавым голосом:
— Хей, Джек!
Джек остановился, словно пригвожденный к месту, и Андреа, разом повеселев внутренне усмехнулся: хорошо все-таки немного разбираться в правилах игры. Услышав обращение из своего родного сюжета, такой простой парень не мог среагировать иначе! Ну что ж, продолжим:
— Зайди-ка сюда, Джек, у меня есть к тебе одно грязное дельце, и нам заплатят за него много долларов!
На голос, несущийся из ветхого и малоценного фургона, обернулось несколько ржавых, двое даже пальнули в ту сторону, не особо целясь, а так, для общего порядка. Андреа, предвидевший такую реакцию заблаговременно присел, и через дыру там, где когда-то был мотор наблюдал за Джеком.
А тот словно лунатик, перестав замечать что-то вокруг приближался к месту, откуда раздался голос. Вот он обошел ржавый остов, вот вляпался в дерьмо, вот нагнувшись входит в фургон…
— О'кей, Боб, доллары мне всегда… — начал было Джек, но Андреа сунул ему в нос дуло ружья и речь гостя прервалась в самом начале.
— Заткнись! — запоздало приказал Андреа, и тут же поправился:
— Говори!
— О'кей, парень. Твоя взяла, и теперь ты можешь сделать со мной все что захочешь, — по своему обычаю растягивая слова прогундосил Джек.
— Что тут твориться?
— Дерьмовая жизнь в дерьмовом городишке. Но классно, мне нравится.
— Где остальные наши?
— Хоть ты и держишь меня на мушке, парень, я все же скажу наглым тоном: меня зовут Джек, а не справочное бюро. Откуда мне знать?
Андреа на секунду засомневался, а дать ли Джеку оплеуху за такие слова, решил что незачем, продолжил допрос.
Толку от этого оказалось на удивление мало: удалось только и узнать, что Джеку с Бобом сразу по приезду в город «надрали задницу», потом они сами кому-то «надрали задницу», дальше Джека взяла к себе «банда классных парней» и он пошел с ними «драть задницу» еще кому-то — большим богатством лексикон Джека не отличался, если только он не сбивался время от времени на самокомментарии типа: «Я гляну на тебя, парень, мутноватыми глазами исподлобья, и скажу равнодушно: а дьявол его знает».
Ничего и ни при кого он не знал, и узнавать не пробовал. Вопросов же относительно законов жизни в Ржавом Городе Джек просто не понял — до сих пор его никто и ничем не ограничивал, он делал то, что делали все, это было весело и «классно», а делать какие-то обобщения было задачей, Джеку явно непосильной.
Наконец Андреа устал, и некоторое время сидел просто молча, держа ружье все так же направленным на пленника. При этом он думал:
«Что бы с ним делать? Связать и оставить? За последние два дня это будет третий случай. Не слишком ли однообразно? Такое впечатление, что я перепрыгиваю из сюжета в сюжет, и в каждом из них есть такой эпизод… Так, а какой вред это может мне принести? А собственно, какой у меня есть выбор? Тогда так: раздеваем этого бобика, маслим волосы до состояния гребня…»
Занятый сначала допросом, а потом раздумьями Андреа перестал обращать внимание на звуки, доносящийся снаружи — за время созерцания обыденной жизни Ржавого Города он успел привыкнуть к нему, и даже пулеметные очереди начал воспринимать как досадный, но не требующий немедленной реакции довесок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109