В углу у окна, перемешивая спертый воздух беспорядочными жестами, Игорь загибал очередную байку. Разинув от удовольствия рты, ему внимали сельчане. Эдик, лежа на койке, в который раз листал старый «Человек и закон». Грузин о чем-то шушукался с санитаром у «кормушки». К ним Кронов не подходил. Жизнь научила не соваться в чужие дела. Приходилось укорачивать шаги, меряя и без того небольшое помещение, чтобы не попасть в пространство у двери, занятое Грузином.
Муть перед глазами появилась совершенно внезапно. Тело цепенело прямо на ходу. Подвернулась на ровном полу нога. Мышцы словно сковало незримым панцирем. И уже вовсе ничего не виделось — снежная пелена сомкнулась окончательно. Подумал бы: «навсегда» — но не стало и мыслей. Одеревенел язык, и Кронова понесло в неведомую сумрачную бездну.
На мгновение открыл глаза — снова увидел склонившегося Эдика. Смысл его слов не доходил до сознания, которое постепенно угасало...
Чувства возвращались медленно и мучительно. Проступающие сквозь мутную пелену пятна складывались в знакомые очертания. Донесся мурлыкающий тенорок Николая Арнольдовича:
— Ну, друг мой, и напугали же вы нас!
На лице Кронова всплыло жалкое подобие улыбки, но и это обеспокоило профессора.
— Не напрягайтесь. Все прошло. Вам нужно уснуть. Когда проснетесь — все будет хорошо. Вы у себя в палате, вокруг — друзья.
Тихо, ступая едва не на цыпочках, с прижатым к губам пальцем, профессор удалился, а следом и его свита. Молчание нарушил моментально подскочивший Эдик.
— Как ты? Я когда увидел — меня словно током ударило! Белее стены, конвульсии, судороги...
— Эдик, что это... было?
— Было! Это еще не конец. Таблетки! Что ты принял и сколько?
— Четыре, в стакане.
— Белые, большие, с вдавленной полоской посередине?
— Маленькие розовые.
— Да такой дозой слона можно угробить!.. Сволочи! — Эдик влажной белой ладонью отер Саше лицо.
— Запомни, эта кошачья повадка врачей рассчитана только на новичков. Я это на собственной шкуре испытал. Здесь всех берут в оборот, только не сразу. Никуда не денешься. Рано или поздно станешь роботом. Посмотри на наших селян — они же как игрушки, у которых батарейка садится. Еще увидишь, какими отсюда увозят! Будешь принимать эту дрянь — они своего добьются.
— Так что же делать?
Растерянность Кронова отразилась в глазах Эдика.
— Прежде всего научись прятать таблетки. Смотри — это довольно просто.
Достав из кармана три круглых шарика и бросив их в рот, Эдик сделал глотательное движение. Заходил ходуном кадык, дрогнул живот.
— Найди.
Безуспешные попытки Саши вызвали только смех. Наконец Эдик отлепил от неба серую пластинку, протянул ее Кронову. Во влажном хлебе сидели три горошины.
— Ну как, годится? Запомни: всем своим поведением ты должен показывать, что принимаешь лекарство. И Боже сохрани, если они обнаружат твою уловку. Тогда... вот тогда начнутся уколы. Как у меня. Только мне их назначили по другой причине, да и доза половинная — не знают, что таблетки в унитаз идут. Ага, вот, кажется, и по мою душу.
С лязгом отворилась дверь, и в проеме возник мордатый санитар, движением пальца маня к себе Эдика. Последнюю фразу тот договаривал уже на ходу, углом рта:
— Отдыхай, береги силы. Понадобятся. Не будет сил — от уколов вполне можно «уснуть».
* * *
«Спи спокойно, дорогой товарищ...» Эта замогильная фраза, словно бы прописавшись в палате, неотступно сверлила воспаленный мозг. Здешние медики славились умением моментально отличить симулянта от законченного психа. А что там на самом деле за диагноз, мало кого интересовало. При желании психику обследуемых ничего не стоило изменить. А в отношении симулянтов методы применялись еще более жесткие.
Кронову ничего не хотелось. Упорно пытался слепить веки, но и при открытых глазах на него наваливались видения. Сквозь тощий матрац в тело вдавливались металлические полосы «кровати», не позволяя ни на минуту забыть о том, где он находится.
Его оцепенение нарушили стоны слева. Стонал вернувшийся с укола Эдик. Он, скорее всего, был без сознания, и обитатели палаты старались неосторожным шумом не нарушить его спасительного забытья.
Слишком тонок матрац под исколотой множеством разнокалиберных игл спиной... Но есть моменты, когда этот матрац, этот блин провонявшей потом и мочой ваты превращается в орудие пытки. «Скатка»! И хотя в психушке не совершают марш-бросков с полной выкладкой, на «скатке» можно выложиться полностью.
Очнувшийся Эдик через силу повернулся к Кронову. Губы на сером, сморщенном лице прыгали от ненависти и бессильной злобы.
— Жил я, Саша, и не знал, как люди мучаются... Видал наших санитаров? Половина этих сытых скотов у кавказцев на ставке. Те платят за то, чтобы меня кончали, но не сразу. Мне еще маяться и маяться... Кладут, гады, на «скатку» лицом, ноги подтягивают сзади к спине — и киянками по пяткам! Я — боли не боюсь, но и я орал...
Не стал говорить парню Кронов, что его вопли слышны и через этаж от подвала, где обычно совершались экзекуции. Хотя, бывало, под настроение санитары баловались «скаткой» и прямо в палатах.
— Успокойся, Эдик, все пройдет. Отстанут. Не век же мордовать будут. Где еще быдло властью потешится. При чем тут кавказцы, кругом одни ваньки.
— Ну, конечно, ни при чем. Фантом больного сознания, — губы Эдика едва шевелились, слова выговаривал негромко, но отчетливо, будто отрезая одно от другого. — Ты телевизор смотришь? Заметил — все идет как надо, временны только трудности. Отчего только жрать нечего, если столько вокруг народных заступников? Вон, Карасева взять — ты его по телику, небось, видал, а я по жизни знаю. Этакий сладкопевец, оратор. Эх, сигаретку бы!..
— Лучше потерпи, пока утихомирятся, — слышишь, в коридоре топчутся. Твой Карасев, небось, «Мальборо» курит?
Эдик криво усмехнулся и охнул от боли.
— Насчет «Мальборо» это ты хватил. Если ему и лучше, чем нам, то ненамного. И «стенка» ему тоже светит. Запросто прислонят. Темный ты, Саша, тип. За прессой не следишь, Карасева не знаешь. Это же новый Адам Смит, экономист номер один.
— Зато ты у нас светлая личность — директор универмага!
— Коммерческий директор, Саша. Идиот, но коммерческий. Настоящий — он у себя в кабинете, в кожаном кресле, а тут того и гляди сам на барабан угодишь.
— Ну и хрен с ним, Эдик. Ты лучше про Карасева давай.
— Ты, конечно, лопух. Вся страна, чуть не весь мир знает, что Карасев сидит, а Саша в полном неведении. Ладно, и я не знал до поры до времени. Думал, самый умный, оказалось — есть и поумнее. А Карасев тоже в тюрьме. Про «Дело о ста миллиардах» слышал? Так вот, собирались они вывезти четыре миллиарда долларов — отконвертировать рубли. Оно, конечно, «деревянные» никому вроде бы и не нужны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Муть перед глазами появилась совершенно внезапно. Тело цепенело прямо на ходу. Подвернулась на ровном полу нога. Мышцы словно сковало незримым панцирем. И уже вовсе ничего не виделось — снежная пелена сомкнулась окончательно. Подумал бы: «навсегда» — но не стало и мыслей. Одеревенел язык, и Кронова понесло в неведомую сумрачную бездну.
На мгновение открыл глаза — снова увидел склонившегося Эдика. Смысл его слов не доходил до сознания, которое постепенно угасало...
Чувства возвращались медленно и мучительно. Проступающие сквозь мутную пелену пятна складывались в знакомые очертания. Донесся мурлыкающий тенорок Николая Арнольдовича:
— Ну, друг мой, и напугали же вы нас!
На лице Кронова всплыло жалкое подобие улыбки, но и это обеспокоило профессора.
— Не напрягайтесь. Все прошло. Вам нужно уснуть. Когда проснетесь — все будет хорошо. Вы у себя в палате, вокруг — друзья.
Тихо, ступая едва не на цыпочках, с прижатым к губам пальцем, профессор удалился, а следом и его свита. Молчание нарушил моментально подскочивший Эдик.
— Как ты? Я когда увидел — меня словно током ударило! Белее стены, конвульсии, судороги...
— Эдик, что это... было?
— Было! Это еще не конец. Таблетки! Что ты принял и сколько?
— Четыре, в стакане.
— Белые, большие, с вдавленной полоской посередине?
— Маленькие розовые.
— Да такой дозой слона можно угробить!.. Сволочи! — Эдик влажной белой ладонью отер Саше лицо.
— Запомни, эта кошачья повадка врачей рассчитана только на новичков. Я это на собственной шкуре испытал. Здесь всех берут в оборот, только не сразу. Никуда не денешься. Рано или поздно станешь роботом. Посмотри на наших селян — они же как игрушки, у которых батарейка садится. Еще увидишь, какими отсюда увозят! Будешь принимать эту дрянь — они своего добьются.
— Так что же делать?
Растерянность Кронова отразилась в глазах Эдика.
— Прежде всего научись прятать таблетки. Смотри — это довольно просто.
Достав из кармана три круглых шарика и бросив их в рот, Эдик сделал глотательное движение. Заходил ходуном кадык, дрогнул живот.
— Найди.
Безуспешные попытки Саши вызвали только смех. Наконец Эдик отлепил от неба серую пластинку, протянул ее Кронову. Во влажном хлебе сидели три горошины.
— Ну как, годится? Запомни: всем своим поведением ты должен показывать, что принимаешь лекарство. И Боже сохрани, если они обнаружат твою уловку. Тогда... вот тогда начнутся уколы. Как у меня. Только мне их назначили по другой причине, да и доза половинная — не знают, что таблетки в унитаз идут. Ага, вот, кажется, и по мою душу.
С лязгом отворилась дверь, и в проеме возник мордатый санитар, движением пальца маня к себе Эдика. Последнюю фразу тот договаривал уже на ходу, углом рта:
— Отдыхай, береги силы. Понадобятся. Не будет сил — от уколов вполне можно «уснуть».
* * *
«Спи спокойно, дорогой товарищ...» Эта замогильная фраза, словно бы прописавшись в палате, неотступно сверлила воспаленный мозг. Здешние медики славились умением моментально отличить симулянта от законченного психа. А что там на самом деле за диагноз, мало кого интересовало. При желании психику обследуемых ничего не стоило изменить. А в отношении симулянтов методы применялись еще более жесткие.
Кронову ничего не хотелось. Упорно пытался слепить веки, но и при открытых глазах на него наваливались видения. Сквозь тощий матрац в тело вдавливались металлические полосы «кровати», не позволяя ни на минуту забыть о том, где он находится.
Его оцепенение нарушили стоны слева. Стонал вернувшийся с укола Эдик. Он, скорее всего, был без сознания, и обитатели палаты старались неосторожным шумом не нарушить его спасительного забытья.
Слишком тонок матрац под исколотой множеством разнокалиберных игл спиной... Но есть моменты, когда этот матрац, этот блин провонявшей потом и мочой ваты превращается в орудие пытки. «Скатка»! И хотя в психушке не совершают марш-бросков с полной выкладкой, на «скатке» можно выложиться полностью.
Очнувшийся Эдик через силу повернулся к Кронову. Губы на сером, сморщенном лице прыгали от ненависти и бессильной злобы.
— Жил я, Саша, и не знал, как люди мучаются... Видал наших санитаров? Половина этих сытых скотов у кавказцев на ставке. Те платят за то, чтобы меня кончали, но не сразу. Мне еще маяться и маяться... Кладут, гады, на «скатку» лицом, ноги подтягивают сзади к спине — и киянками по пяткам! Я — боли не боюсь, но и я орал...
Не стал говорить парню Кронов, что его вопли слышны и через этаж от подвала, где обычно совершались экзекуции. Хотя, бывало, под настроение санитары баловались «скаткой» и прямо в палатах.
— Успокойся, Эдик, все пройдет. Отстанут. Не век же мордовать будут. Где еще быдло властью потешится. При чем тут кавказцы, кругом одни ваньки.
— Ну, конечно, ни при чем. Фантом больного сознания, — губы Эдика едва шевелились, слова выговаривал негромко, но отчетливо, будто отрезая одно от другого. — Ты телевизор смотришь? Заметил — все идет как надо, временны только трудности. Отчего только жрать нечего, если столько вокруг народных заступников? Вон, Карасева взять — ты его по телику, небось, видал, а я по жизни знаю. Этакий сладкопевец, оратор. Эх, сигаретку бы!..
— Лучше потерпи, пока утихомирятся, — слышишь, в коридоре топчутся. Твой Карасев, небось, «Мальборо» курит?
Эдик криво усмехнулся и охнул от боли.
— Насчет «Мальборо» это ты хватил. Если ему и лучше, чем нам, то ненамного. И «стенка» ему тоже светит. Запросто прислонят. Темный ты, Саша, тип. За прессой не следишь, Карасева не знаешь. Это же новый Адам Смит, экономист номер один.
— Зато ты у нас светлая личность — директор универмага!
— Коммерческий директор, Саша. Идиот, но коммерческий. Настоящий — он у себя в кабинете, в кожаном кресле, а тут того и гляди сам на барабан угодишь.
— Ну и хрен с ним, Эдик. Ты лучше про Карасева давай.
— Ты, конечно, лопух. Вся страна, чуть не весь мир знает, что Карасев сидит, а Саша в полном неведении. Ладно, и я не знал до поры до времени. Думал, самый умный, оказалось — есть и поумнее. А Карасев тоже в тюрьме. Про «Дело о ста миллиардах» слышал? Так вот, собирались они вывезти четыре миллиарда долларов — отконвертировать рубли. Оно, конечно, «деревянные» никому вроде бы и не нужны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32