Воскресным вечером, отвезя его на машине в Канн, на вокзал, шведка цинично вздыхала:
— Ну и болван! Можно шампанского, Жанна?
— Если хочешь!
Странно было видеть, как Жанна Папелье, надев очки, погружается в расчеты и пишет нескончаемые письма поверенному и нотариусу.
— Сколько горючего точно берут моторы, Владимир? Она сумела по дешевой цене раздобыть это горючее через приятеля, который им торговал и продавал ей по своей цене.
Выйдут ли они в море? Или нет? Два или три капитана откликнулись на приглашение Владимира, но он им все не давал ответа. Драма разыгралась однажды по поводу маленького моторчика, от которого заряжали аккумуляторы. Он все еще пребывал в неисправности. Механик приходил два раза. Жанна Папелье раздражалась и обвиняла всех и каждого. В тот день она вызвала нового механика из Ниццы, и Дезирэ тоже был привлечен к совету. Наклонившись над люком машинного отделения, она смотрела, как они работают. Эдна также была на борту, а Эетен, сидя на складном стульчике, поставленном в конце мола, набрасывала акварелью какой-то эскиз.
— Подождите! Я иду вниз… — внезапно закричала Жанна, потеряв терпение.
Для этого ей надо было перейти на нос яхты. Она прошла мимо Владимира, разозленная упрямством этого моторчика, не заметила, что люк, ведущий в кубрик, открыт, и внезапно исчезла, как будто люк втянул ее в себя. Раздался пронзительный вопль. Ее подняли, уложили на койку Блини, она жаловалась на боль в левой ноге, и Владимир, проверив ногу на сгиб, понял, что сломана берцовая кость.
Она тяжело дышала, стонала, ругала всех подряд.
— Принесите мне что-нибудь выпить хотя бы! Вы что, не видите, что эта боль меня с ума сводит?
Дочь подошла и спокойно взглянула на нее, как на чужую.
— На борту нет спиртного, — сказала она.
— Так найдите где-нибудь!..
Дезирэ сбегал к Политу и вернулся с бутылкой коньяка, заодно успев позвонить врачу. К его приходу Жанна уже выпила полбутылки и плакала как ребенок, ощупывая сломанную ногу.
Она тут же возненавидела яхту. Надумала с ней немедленно расстаться. Заявила, что продаст ее, и на чем свет стоит ругала Владимира за то, что тот оставил люк открытым.
— А ты-то что тут делаешь, на борту, когда у нас есть хорошая вилла? — бросила она дочери.
Она и слышать не хотела о клинике и настаивала на решении лечиться дома, у себя в спальне. На набережной собралось не меньше сотни человек. Они расступились, когда приехала машина «Скорой помощи». На борт подняли носилки, но самым трудным оказалось вытащить через люк пострадавшую.
Таким образом, разговорам о круизе пришел конец!
Жанне Папелье предстояло лежать до самого конца лета. Она в одиночку напивалась у себя в постели, не обращая внимания на сиделку, пытавшуюся ей это запретить.
— Кажется, я вам плачу, да или нет? Если я хочу пить, это мое личное дело, поняли?
— Нет, мадам.
— Что такое?
— Я говорю, что приехала сюда ухаживать за вами, и слушаться буду только врача.
Странное дело — мамаша Папелье, обычно не терпевшая возражений, на этот раз как будто подчинилась. Вместо прямой атаки на сиделку она пошла на хитрость. Владимиру было поручено проносить спиртное в плоских флягах. но сиделка быстро это распознала.
— И вам не стыдно? — сказала она ему. — Нечего сказать, красиво вы себя ведете!
Владимир цинично расхохотался. Разве это имело хоть какое-то значение по сравнению с тем, что сказала ему Элен? А уж по сравнению с тем, что он сам сделал…
Разве не преследовала его все время мысль, что Блини бродит где-то, быть может, поблизости от Гольф-Жуана, а быть может — здесь, в Гольф-Жуане?
Чем больше пила Жанна Папелье, тем больше он презирал ее. Его радовало даже то, что она так подурнела, — теперь, прикованная к кровати, она уже не следила за собой, не подкрашивала волосы, а в открытый ворот рубашки была видна сеть мелких морщинок на шее.
После выпивки она заводила разговор о дочери, предварительно удалив Эдну из комнаты.
— Она с тобой никогда не говорит обо мне, Владимир?
— Она со мной ни о чем не говорит.
В эти минуты взгляд ее становился на редкость проницательным, и Владимир чувствовал, что они друг друга понимают.
— Она приходит ко мне каждый день, потому что так полагается, но уходит отсюда как можно скорее. Она больше болтает с сиделкой, расспрашивает ее о каких-то технических подробностях…
Может быть, эти две девушки стали друзьями? Однажды вечером Владимир с удивлением увидел, что сиделка явилась на яхту и весь вечер просидела в салоне с Элен. Потом она стала приходить, не обращая внимания на Владимира. Это была девушка лет двадцати пяти, такая же спокойная, как Элен, но излишняя суровость и крепкое телосложение делали ее похожей на мужчину. Даже имя ее не шло к ней — ее звали Бланш.
Иногда Владимир, забравшись в машинное отделение, пытался подслушать, о чем говорят между собой эти девушки, но говорили они так тихо, что ему не удалось ничего услышать.
Жизнь опять становилась беспорядочной. Жанне уже нужны были две плоские фляги в день, и она опять откровенничала, как прежде.
— Как я несчастна, дружок мой Владимир! Каждый пользуется теперь тем, что я не могу передвигаться. Эдна скучает. Я чувствую, что ей хотелось бы пойти поразвлечься без меня. Втайне все они жалеют только об одном: что я не умерла. А я еще не собираюсь подыхать! Им долго придется терпеть, будь уверен…
Она беспокоилась:
— Что ты делал весь день? Надеюсь, не ухаживал за моей дочерью?
Вдруг, совсем иным голосом:
— Слушай! Как ты думаешь: она еще девушка? Странно, что я тебя об этом спрашиваю… Но каждый раз, как я смотрю на тебя, я задаюсь этим вопросом…
— Еще бы! — серьезно отвечал Владимир.
— Ты говоришь «еще бы», но ничего в этом не смыслишь. Вот, например, я вышла замуж девушкой, а поверить этому не мог даже мой муж. Странно, как подумаешь, что моя дочь в один прекрасный день… Передай-ка мне бутылку!
Владимир смотрел на нее все более тяжелым взглядом. Как-то раз Жанна Папелье это заметила, и ее охватило что-то вроде недоброго предчувствия.
— Владимир! — воскликнула она.
— Что?
— Почему ты так смотришь на меня?
— Я?
— Как будто ненавидишь… Или нет… Даже кажется, что… Не знаю толком, что кажется… В общем, ты стал совсем другим.
Немного позже она вернулась к этому вопросу.
— Послушай, Владимир, я скажу тебе доброе слово, и ты его запомни: мы с тобой можем ссориться… Подчас, может быть, даже можем ненавидеть друг друга. Я тебе много чего наговорю со злости. Но понимаешь, ведь у тебя никого нет, кроме меня, а у меня — кроме тебя. Не веришь?
— Может быть, и так.
— Остальные-то, вокруг нас, просто звук пустой… А мы с тобой понимаем друг друга, даже когда молчим. Вот ты смотришь на меня и думаешь — уродливая старуха… А все-таки вынужден спать со мной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34