Комната была очень большой, с высоким потолком, за пунцовыми шелковыми шторами не было видно окон.
Постель была приготовлена к ночи.
— Не бойтесь, — прошептал он. — Отныне нам позволено все, кроме громких разговоров.
— Я не боюсь.
Если бы она раньше повстречала такого парня, как Мартен, она, возможно бы, влюбилась и многое в ее жизни сложилось бы иначе.
Он нежно целовал ее, и она чувствовала, что эта его нежность настоящая.
Все выглядело так, будто он понимал, что она, несмотря на свой уверенный вид, всего лишь ребенок.
— Что вы будете пить? Коньяк или вино? Это все, что у меня тут есть, вино не слишком хорошее.
— Тогда коньяк.
Пока он ходил за бутылкой и бокалами, которые стояли в старинном шкафу, она совершенно спокойно сняла с себя куртку. Мебель в стиле Людовика XV, великолепно отполированное дерево.
— Ваше здоровье.
— За нас двоих, — поправил он. — Мне бы хотелось, чтобы у вас осталось хорошее воспоминание об этом вечере. Не знаю, увижу ли я вас снова, ведь вы, вероятно, собираетесь вернуться в Лозанну…
— Да, я собираюсь уехать.
Они разговаривали понизив голос, постоянно прислушиваясь, и это придавало их беседе таинственный, романтический характер.
— Жаль, что я не повстречался с вами раньше, — сказал он — Кажется, я тоже об этом сожалею.
Мягкими, ловкими движениями он расстегнул пуговицы на ее рубашке, снял ее, затем снял бюстгальтер и положил его на стул.
— У меня не холодные руки?
— Нет.
Это не походило ни на одно из ее любовных приключений. Он пытался стянуть с нее брюки, но это оказалось сложнее.
— Оставьте. Я сама сейчас это сделаю.
Она села на край кровати, чтобы высвободить ноги. Она не ощущала никакого стеснения, никакой стыдливости. На ней остались лишь легкие трусики, их она тоже сняла.
— Вы не раздеваетесь?
— Может, слишком много света?
— Ночника было бы достаточно, да?
Шелковый абажур был красного цвета, и комната заливалась розовым светом.
Из них двоих более неловко чувствовал себя он.
«Ну что ж, старушка, это в последний раз», — подумала Одиль.
Он лег рядом с ней и принялся ее ласкать.
— Я ведь тощая, да?
— Вы стройная, а не тощая.
— Лишних пять кило не помешали бы.
— И куда бы вы их дели? Вы хотите прибавить в весе, тогда как большинство женщин мучают себя, чтобы похудеть.
Когда его ласки стали более интимными, она закрыла глаза, и вскоре он оказался на ней: он медленно проникал в нее. На мгновение она подумала, что впервые по-настоящему испытает оргазм. Начало уже было сделано, и она пребывала как бы в напряженном ожидании, сдерживая дыхание, но это ощущение развеялось.
Она ничем не выдала себя. Она открыла глаза и посмотрела на него. Он казался таким счастливым! Ей редко удавалось видеть такой восторг на лице мужчины!
— Вам не нужно предохраняться.
Теперь это уже было не важно. У нее не хватит времени на то, чтобы забеременеть.
Она неправильно сделала, что подумала об этом. Когда она почувствовала, что он кончает, у нее по щекам потекли слезы. Они не были сильными. Она не рыдала. Лишь несколько раз всхлипнула.
— Я сделал вам больно?
— Нет. Не обращайте внимания.
— Это ведь не в первый раз?
— Нет. Я ни в чем вас не упрекаю. Это личное. Я — идиотка.
Слезы так и продолжали течь, они жгли щеки, и у них был тот же вкус, как и тогда, в Уши.
Ей в ту пору было восемь лет. Однажды мать строго отчитала ее за то, что она пряталась в гостиной, когда мать с приятельницами играли там в карты.
Когда ее обнаружили, ей устроили страшную взбучку.
— Иди к себе в комнату, и чтобы я больше никогда не видела, как ты прячешься.
В ней возобладало ощущение, что с ней поступили несправедливо. У нее и в мыслях не было подслушивать, о чем говорят взрослые. Или все же ей немного этого хотелось?
— Она меня ненавидит, и я тоже ее ненавижу.
Она разговаривала сама с собой.
— Я освобожу их от себя и сама освобожусь от них.
Она спустилась на цыпочках по лестнице. Пересекла сад, вышла за ограду.
Она двинулась по улице, что лежала прямо перед ней, и чуть позже пересекла хорошо знакомый ей парк Мон-Репо. Она сотни раз приходила сюда играть, но сейчас не смотрела по сторонам.
Она продолжала разговаривать сама с собой.
— Как так получается, что взрослые все дневные часы проводят за игрой в карты? Она ничего другого и не делает. Ей и в голову не придет помочь бедной Матильде, она уже старенькая, а должна заниматься всем. Есть, конечно, еще Ольга, горничная, но та приходит только четыре раза в неделю и только по утрам. Похоже, она серьезно больна и не знает этого.
Она продолжала шагать. Ей хотелось уйти от виллы далеко-далеко. Она не задумывалась над тем, что же будет потом.
Был ли это способ наказать мать? Теперь она шла по незнакомым улицам, и каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что находится на берегу озера в Уши.
Она села на пустовавшую скамейку. И вот тогда у нее и хлынули из глаз слезы — теплые, очень соленые, сопровождавшиеся редкими всхлипываниями. У нее не было платка, чтобы вытереться. На ней красовался фартук, который она надевала на вилле.
— Что с тобой, девочка?
Дама показалась ей старой. Почти все взрослые в ее глазах были старыми, включая отца и мать.
— Ничего, мадам.
— Ты тут с кем-нибудь?
— Нет.
— Живешь в этом квартале?
— Нет.
— А ты знаешь, где ты живешь?
— На авеню де Жаман.
— И ты пришла оттуда пешком?
— Да.
— Твои родители знают, что ты здесь?
— Я им не сказала, что ухожу.
— Куда же ты собиралась идти?
— Не знаю. Все равно куда. Мне очень сильно попало от мамы. Я захотела наказать ее.
— Пойдем, я отвезу тебя домой Она взяла ее за руку и повела к выстроившимся в ряд такси.
— Какой номер дома на, авеню де Жаман?
— Это вилла, которая называется «Две липы», но там есть только одна.
Дверь открыл отец, так как жена сообщила ему о происшедшем. Сама же она была занята тем, что прочесывала улицы этого квартала; то же делала и Матильда.
— Благодарю вас, мадам. Признаюсь, я очень беспокоился…
— У вас очень умная дочь, очень умная.
Она помнила не только слезы, но и слова, которые были тогда произнесены.
Отец заключил ее в объятия, чего он почти никогда не делал, и поцеловал.
Первой возвратилась мать.
— Одиль вернулась?
— Она играет у себя в комнате. Ее привела очаровательная старая дама.
Сейчас лучше не подниматься наверх и ни о чем не говорить с ней…
Прошло так много времени, а она еще помнила свои слезы, и вот плакала, как когда-то давно, — голая, в объятиях голого мужчины, которого несколько часов назад не знала.
— Не обращайте внимания.
И она повторяла себе: «Это в последний раз…»
Он полез в ящик комода за носовым платком, чтобы вытереть ей слезы, и шутя бросил фразу:
— Заодно можете и высморкаться.
Чуть позже он возобновил свои ласки, и она уже больше не плакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Постель была приготовлена к ночи.
— Не бойтесь, — прошептал он. — Отныне нам позволено все, кроме громких разговоров.
— Я не боюсь.
Если бы она раньше повстречала такого парня, как Мартен, она, возможно бы, влюбилась и многое в ее жизни сложилось бы иначе.
Он нежно целовал ее, и она чувствовала, что эта его нежность настоящая.
Все выглядело так, будто он понимал, что она, несмотря на свой уверенный вид, всего лишь ребенок.
— Что вы будете пить? Коньяк или вино? Это все, что у меня тут есть, вино не слишком хорошее.
— Тогда коньяк.
Пока он ходил за бутылкой и бокалами, которые стояли в старинном шкафу, она совершенно спокойно сняла с себя куртку. Мебель в стиле Людовика XV, великолепно отполированное дерево.
— Ваше здоровье.
— За нас двоих, — поправил он. — Мне бы хотелось, чтобы у вас осталось хорошее воспоминание об этом вечере. Не знаю, увижу ли я вас снова, ведь вы, вероятно, собираетесь вернуться в Лозанну…
— Да, я собираюсь уехать.
Они разговаривали понизив голос, постоянно прислушиваясь, и это придавало их беседе таинственный, романтический характер.
— Жаль, что я не повстречался с вами раньше, — сказал он — Кажется, я тоже об этом сожалею.
Мягкими, ловкими движениями он расстегнул пуговицы на ее рубашке, снял ее, затем снял бюстгальтер и положил его на стул.
— У меня не холодные руки?
— Нет.
Это не походило ни на одно из ее любовных приключений. Он пытался стянуть с нее брюки, но это оказалось сложнее.
— Оставьте. Я сама сейчас это сделаю.
Она села на край кровати, чтобы высвободить ноги. Она не ощущала никакого стеснения, никакой стыдливости. На ней остались лишь легкие трусики, их она тоже сняла.
— Вы не раздеваетесь?
— Может, слишком много света?
— Ночника было бы достаточно, да?
Шелковый абажур был красного цвета, и комната заливалась розовым светом.
Из них двоих более неловко чувствовал себя он.
«Ну что ж, старушка, это в последний раз», — подумала Одиль.
Он лег рядом с ней и принялся ее ласкать.
— Я ведь тощая, да?
— Вы стройная, а не тощая.
— Лишних пять кило не помешали бы.
— И куда бы вы их дели? Вы хотите прибавить в весе, тогда как большинство женщин мучают себя, чтобы похудеть.
Когда его ласки стали более интимными, она закрыла глаза, и вскоре он оказался на ней: он медленно проникал в нее. На мгновение она подумала, что впервые по-настоящему испытает оргазм. Начало уже было сделано, и она пребывала как бы в напряженном ожидании, сдерживая дыхание, но это ощущение развеялось.
Она ничем не выдала себя. Она открыла глаза и посмотрела на него. Он казался таким счастливым! Ей редко удавалось видеть такой восторг на лице мужчины!
— Вам не нужно предохраняться.
Теперь это уже было не важно. У нее не хватит времени на то, чтобы забеременеть.
Она неправильно сделала, что подумала об этом. Когда она почувствовала, что он кончает, у нее по щекам потекли слезы. Они не были сильными. Она не рыдала. Лишь несколько раз всхлипнула.
— Я сделал вам больно?
— Нет. Не обращайте внимания.
— Это ведь не в первый раз?
— Нет. Я ни в чем вас не упрекаю. Это личное. Я — идиотка.
Слезы так и продолжали течь, они жгли щеки, и у них был тот же вкус, как и тогда, в Уши.
Ей в ту пору было восемь лет. Однажды мать строго отчитала ее за то, что она пряталась в гостиной, когда мать с приятельницами играли там в карты.
Когда ее обнаружили, ей устроили страшную взбучку.
— Иди к себе в комнату, и чтобы я больше никогда не видела, как ты прячешься.
В ней возобладало ощущение, что с ней поступили несправедливо. У нее и в мыслях не было подслушивать, о чем говорят взрослые. Или все же ей немного этого хотелось?
— Она меня ненавидит, и я тоже ее ненавижу.
Она разговаривала сама с собой.
— Я освобожу их от себя и сама освобожусь от них.
Она спустилась на цыпочках по лестнице. Пересекла сад, вышла за ограду.
Она двинулась по улице, что лежала прямо перед ней, и чуть позже пересекла хорошо знакомый ей парк Мон-Репо. Она сотни раз приходила сюда играть, но сейчас не смотрела по сторонам.
Она продолжала разговаривать сама с собой.
— Как так получается, что взрослые все дневные часы проводят за игрой в карты? Она ничего другого и не делает. Ей и в голову не придет помочь бедной Матильде, она уже старенькая, а должна заниматься всем. Есть, конечно, еще Ольга, горничная, но та приходит только четыре раза в неделю и только по утрам. Похоже, она серьезно больна и не знает этого.
Она продолжала шагать. Ей хотелось уйти от виллы далеко-далеко. Она не задумывалась над тем, что же будет потом.
Был ли это способ наказать мать? Теперь она шла по незнакомым улицам, и каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что находится на берегу озера в Уши.
Она села на пустовавшую скамейку. И вот тогда у нее и хлынули из глаз слезы — теплые, очень соленые, сопровождавшиеся редкими всхлипываниями. У нее не было платка, чтобы вытереться. На ней красовался фартук, который она надевала на вилле.
— Что с тобой, девочка?
Дама показалась ей старой. Почти все взрослые в ее глазах были старыми, включая отца и мать.
— Ничего, мадам.
— Ты тут с кем-нибудь?
— Нет.
— Живешь в этом квартале?
— Нет.
— А ты знаешь, где ты живешь?
— На авеню де Жаман.
— И ты пришла оттуда пешком?
— Да.
— Твои родители знают, что ты здесь?
— Я им не сказала, что ухожу.
— Куда же ты собиралась идти?
— Не знаю. Все равно куда. Мне очень сильно попало от мамы. Я захотела наказать ее.
— Пойдем, я отвезу тебя домой Она взяла ее за руку и повела к выстроившимся в ряд такси.
— Какой номер дома на, авеню де Жаман?
— Это вилла, которая называется «Две липы», но там есть только одна.
Дверь открыл отец, так как жена сообщила ему о происшедшем. Сама же она была занята тем, что прочесывала улицы этого квартала; то же делала и Матильда.
— Благодарю вас, мадам. Признаюсь, я очень беспокоился…
— У вас очень умная дочь, очень умная.
Она помнила не только слезы, но и слова, которые были тогда произнесены.
Отец заключил ее в объятия, чего он почти никогда не делал, и поцеловал.
Первой возвратилась мать.
— Одиль вернулась?
— Она играет у себя в комнате. Ее привела очаровательная старая дама.
Сейчас лучше не подниматься наверх и ни о чем не говорить с ней…
Прошло так много времени, а она еще помнила свои слезы, и вот плакала, как когда-то давно, — голая, в объятиях голого мужчины, которого несколько часов назад не знала.
— Не обращайте внимания.
И она повторяла себе: «Это в последний раз…»
Он полез в ящик комода за носовым платком, чтобы вытереть ей слезы, и шутя бросил фразу:
— Заодно можете и высморкаться.
Чуть позже он возобновил свои ласки, и она уже больше не плакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31