Теперь она отдыхала между двумя периодами своей жизни. Ей следует сохранять свободу духа и жить как живется. Для этого не нужно никакого усилия. Поздняя осень была великолепна, и в листве деревьев играло солнце.
Большинство женщин ходили еще в летней одежде.
Одиль полуприкрыла глаза. Она видела чуть размытые силуэты проходивших мимо террасы людей. Она говорила себе, что жить — это здорово.
Глава 7
Альбер навещал ее каждый день, менял повязку. Рана была чистой, без следов какого-либо воспаления.
Шло время, и он, вопреки ожиданиям Одиль, все больше отдалялся от нее.
Будучи очень занят, он почти не разговаривал с ней, если не считать банальных вопросов, которые он ей задавал.
— Если я правильно понял, вы всегда жили в этом доме?
— И мой отец тоже. И мой дед, у которого была красивая белая борода и который умер, когда мне было девять лет.
Она покупала газеты и внимательно читала небольшие объявления.
Требовались программисты, стенографистки-машинистки с прекрасным знанием английского, всевозможные специалисты.
Однажды потребовалась телефонистка, но она вдобавок к английскому и французскому должна была говорить еще и на немецком.
Одиль не падала духом.
— Вы по-прежнему принимаете успокоительное, которое вам прописал ваш лозаннский врач?
— Да.
— В этом больше нет необходимости. Вы прекрасно можете обходиться и без таблеток. Советую вам поговорить с ним об этом, когда будете там.
Однажды он задал ей более личный вопрос:
— Почему вы бросили коллеж?
— Потому что мне было скучно. Мне казалось, то, чему меня там учили, никому не нужно. Я начала по вечерам уходить из дома. Наутро я чувствовала себя сонной. Все девицы были настроены против меня…
Теперь, когда она оглядывалась назад, эти причины казались ей такими мелкими, и она смеялась над собой за то, что делала из этого трагедию.
Почти ежедневно она ходила в кино и посещала новые рестораны.
«Приезжаю субботу экспрессом».
Эту телеграмму она отправила Бобу, и каково же было ее удивление, когда она увидела на вокзальном перроне отца. Следуя за вереницей пассажиров, она разглядывала его и находила, что он стал другим. Но не мог же он измениться за две недели. Просто она теперь смотрела на него другими глазами.
Он всегда был тучным, теперь же он виделся ей толстым, нерешительным.
Даже вокзал выглядел уже не таким большим, и было в нем что-то застойное.
— Ваш багаж, мадемуазель Пуэнте?
— У меня только этот чемоданчик.
Отец смотрел, как она приближается, и, похоже, был взволнован. Он неловко поцеловал ее в обе щеки, так как дома у них почти не принято было целоваться.
— Твой брат был очень мил. Он уступил мне свое место.
Он притворялся, будто легко воспринимает эту встречу.
— Давай я что-нибудь понесу.
Чтобы сделать ему приятное, она дала ему несессер с туалетными принадлежностями.
— Ну, как твоя поездка?
— Знаешь, она была такой короткой…
— Ты не похудела.
— Нет. На аппетит я не жалуюсь.
— Мать очень беспокоилась.
Они прошли по подземному переходу и вынырнули на поверхность недалеко от стоянки такси.
— Авеню де Жаман. Первая вилла справа.
— Я знаю, где это, мсье Пуэнте.
Все изменилось — обстановка и люди. Она уже не чувствовала себя здесь как дома. Она была как туристка в незнакомом городе.
Она прожила здесь больше восемнадцати лет. Ее отец и мать провели здесь всю свою жизнь.
Как только они миновали решетку сада, к ней подбежала мать.
— Бедная моя малышка, — сказала она, целуя ее.
Мать шмыгала носом. Плакала. Смотрела на нее, как на вернувшуюся с того света.
— Ты много страдала?
— Я совсем не страдала.
— Входи скорее. У нас холоднее, чем в Париже. Ты похудела, да?
— Нет. По-моему, я, скорее, прибавила в весе.
Они вошли втроем в дом.
— Твой брат на лекции. Он скоро будет.
Она не знала, что им сказать. Она как бы очутилась среди чужих людей.
Гостиная показалась ей еще более мрачной, чем номер в отеле «Элиар» напротив Лионского вокзала. А ведь ее дед проработал здесь более сорока лет и здесь же играла в бридж со своими приятельницами ее мать.
Еще раньше она дала себе слово, что пробудет здесь два дня. Теперь же она думала о том, как бы ей сократить свое пребывание здесь.
— У тебя есть джин? — спросила она отца.
Он удивился и кивнул.
— Не нальешь мне стаканчик? Меня немного укачало в поезде.
Это была неправда, но ей нужно было что-нибудь выпить, прежде чем она встретится лицом к лицу с домом.
Тут появилась Матильда и, в свою очередь, поцеловала ее.
— Да ты в прекрасной форме!
Она тоже шмыгала носом и вытирала глаза кончиком передника.
— Надеюсь, теперь ты уже больше не уедешь от нас. Нигде не бывает так хорошо, как дома.
Все трое смотрели на нее, и она предпочла сразу взять быка за рога.
— Я уезжаю через два дня.
— И куда же? — недоверчиво спросила мать.
— В Париж, конечно.
— И ты приняла это решение одна, даже не переговорив с нами?
— Я имею право принимать решения, от которых зависит мое будущее.
— И что ты там будешь делать?
В голосе стали появляться агрессивные нотки.
— Работать.
— Где? У тебя нет никакой профессии.
— Секретаршей у врача.
— Ты уже нашла место?
Она солгала:
— Да. И забронировала небольшой номер в гостинице.
Отец налил ей и себе.
— Твое здоровье.
Она знала, что он ее поддержит.
— В общем, ты оставляешь нас, чтобы жить одной в Париже.
— Я не смогла бы здесь больше жить. Я пыталась. Вы знаете, что из этого вышло.
— А ты не думаешь, что через несколько недель тебе это надоест?
— Если надоест, я вернусь.
— Ну что ж! Я — была к этому готова. Как твоя рука?
— Моя рука в полном порядке. Рана быстро затянется, и у меня даже не будет больше повязки.
— Ты не проголодалась?
— Нет. Я поела в вагоне-ресторане.
Было почти семь часов вечера. Горели лампы. Их приходилось зажигать рано, так как дом был темным.
— Может, все же перекусишь с нами?
— Если тебе так хочется.
Раздался треск мопеда Боба. Он поставил его в гараж и вернулся к дому.
Он поцеловал сестру, воскликнув:
— Ну что, не слишком растерялась, оказавшись вновь в нашем добром старом доме?
Он подмигнул ей.
— Нет, не слишком.
Он взглянул на родителей и, заметив натянутое лицо матери, понял, что произошло.
— Когда ты снова уезжаешь?
— Через два дня.
— Почему ты решил, что она не собирается здесь оставаться? — спросила мать.
— Просто я знаю Одиль, и я виделся с ней в Париже.
— Тебе известно, кем она хочет стать?
— Нет.
— Секретаршей у врача.
— Неплохая мысль.
— По-твоему, она права?
— Она в таком возрасте, когда люди сами решают. И потом, это касается только ее.
Пришла Матильда и сказала, что ужин подан. Прежде чем покинуть гостиную, Одиль наскоро проглотила свой джин.
— Это ты в Париже пристрастилась к выпивке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31