Волей-неволей он был частицей клана, в его жилах текла та же кровь.
Все это было очень трудно объяснить. Были какие-то неуловимые нюансы, которые сразу же исчезали, едва начнешь пользоваться словами.
— Предположим, ты знаешь какой-то факт, которого вполне достаточно, чтобы вызволить из тюрьмы твоего отца…
Ощупью пробираясь вперед, он несказанно удивился, увидев, как Жан-Поль быстро поднял голову и посмотрел на него со страхом и восхищением. Мальчик уже открыл было рот, хотел, видимо, что-то сказать, но промолчал и, чтобы успокоиться, сжал кулаки.
— Видишь ли, я стараюсь только понять. Я ведь не знаю твоего отца, но убежден, что солгать он не мог. Он утверждает, что не входил в сарай утром во вторник, и я ему верю.
Мальчик по-прежнему настороженно наблюдал за ним.
— С другой стороны, и Марсель Селье мне кажется хорошим мальчиком. Когда ему случается соврать, он тотчас же идет исповедоваться. У него вроде бы нет никакого повода обвинять твоего отца. Ведь он всегда ставит ему лучшие отметки, чем тебе. И тем не менее Марсель утверждает, что видел, как твой отец выходил из сарая…
И подобно тому, как вырывается пузырь на поверхность пруда, у Жан-Поля, старавшегося не смотреть на Мегрэ, вырвалось признание:
— Он врет.
— Ты уверен, что он врет? Тебе не кажется? Ты не из зависти говоришь это?
— Я не завидую ему.
— Почему ты не сказал об этом раньше?
— О чем?
— Что Марсель врет?
— По тому самому!
— Ты уверен, что он не видел твоего отца?
— Да.
— Почему?
Мегрэ думал, что мальчик заплачет, а может, даже зарыдает, но глаза Жан-Поля за стеклами очков оставались сухими. Только он сразу как-то сник, обмяк. Теперь в позе его не было ничего враждебного: ведь защищаться-то уже не надо.
Видимо чувствуя, что ноги у него подкашиваются, он уселся прямо на бревна неподалеку от комиссара. И это было единственным признаком того, что он сдался.
— Я его видел.
— Кого ты видел?
— Марселя.
— Где? Когда?
— В классе у окна.
— Расскажи мне по порядку, как все произошло.
— А ничего не происходило. Просто Пьедебёф пришел в класс за отцом, и оба они пошли в канцелярию мэрии.
— Ты их видел?
— Да. С моего места их было видно. Они вошли под своды, а все ребята стали шуметь, как обычно.
— Ты не встал со скамьи?
— Нет.
— Ты никогда не балуешься?
— Нет.
— А где был Марсель?
— У первого окна слева, у того самого, что выходит во двор и в сады.
— Что он делал?
— Ничего. Смотрел в окно.
— Он тоже никогда не балуется?
— Изредка.
— И когда же?
— Когда в классе Жозеф.
— Сын мясника?
— Да.
— Ты сидел за своей партой. Марсель стоял у окна слева. Отец и Пьедебёф были в канцелярии. Так?
— Да.
— Окна были открыты?
— Нет, они были закрыты.
— Но ты все же слышал шум из кузницы?
— Кажется, слышал. Да, я почти в этом уверен.
— Что произошло дальше?
— Марсель отошел от окна и пересек класс.
— Для чего?
— Чтобы подойти к одному из двух окон справа.
— К тому самому, из которого видна задняя часть дома Леони Бирар?
— Да.
— В этот момент отец все еще был в мэрии?
— Да.
— Марсель ничего не сказал?
— Нет. Он смотрел в окно.
— Ты не знаешь, на что он смотрел?
— С моего места мне было не видно.
— Ты частенько наблюдаешь за Марселем?
Он смущенно пробормотал:
— Да.
На этот раз Мегрэ не спросил его почему. Оба они — хорошие ученики, но поскольку Жан-Поль был сыном учителя, претендовать на место первого ученика в классе он не мог. Так что первым всегда оказывался Марсель.
Кроме того, Марсель был мальчиком из хора и в воскресенье надевал стихарь. У него были друзья. Ну, например, Жозеф, сын мясника, с которым он шептался на переменках, а после уроков играл.
— Ты видел, куда пошел твой отец, выйдя из мэрии?
— Он пошел к нашему дому, чтобы выпить там чашку кофе.
— Окно в кухне было открыто?
— Нет. Но я знаю, что он выпил чашку кофе. Он всегда так делает.
— Значит, отец не входил в сарай для огородных инструментов?
— Нет. Выйдя из дому во двор, он сразу же направился к школе.
— Марсель по-прежнему стоял у окна справа?
— Да.
— Почему ты не сказал об этом сразу?
— А когда говорить-то?
Мегрэ постарался припомнить все по порядку:
— Постой… Тело Леони Бирар обнаружили после полудня. Вас допрашивали сразу?
— В этот день нас не допрашивали. Мы толком и не знали, что там произошло. Видели только, как входили и выходили люди. Потом приехала полиция.
Значит, во вторник никто не обвинял учителя открыто. Марсель Селье ничего и никому не сказал, даже родителям.
Следовательно, в то время у Жан-Поля не было никаких оснований уличать Марселя во лжи.
— Ты был на следующий день в классе, когда допрашивали Марселя?
— Был, но нас вызывали в канцелярию поодиночке.
— Когда ты узнал, что он сказал, будто бы видел твоего отца в сарае? В четверг утром?
— Я не знаю.
— Твои родители говорили о Леони Бирар во вторник вечером?
— Только когда я уже лег спать. Краем уха я слышал, о чем они говорили. Мама твердила, что она во всем виновата, а отец успокаивал ее: это, мол, пустые сплетни, все знают, что он тут ни при чем.
— Почему ты не протестовал, узнав, что Марсель его обвиняет?
— Мне бы никто не поверил.
Мегрэ снова показалось, будто он почувствовал какой-то почти неуловимый оттенок, пустяк, который нельзя было объяснить. Ребенка, конечно, не радовали обвинения, выдвинутые против отца. Он, видимо, немного стеснялся того, что отец сидит в тюрьме. Но в то же время в нем что-то настораживало. Может, он хотел — безотчетно, невольно — отделиться от своих родителей, упрекая их за то, что они не такие, как все.
Вернее, они были не совсем такие, как все, и жители деревни, вместо того чтобы сторониться их, восставали против них.
Жан-Поль завидовал Марселю.
Будет ли он обвинять его в свою очередь?
В глубине души он не поддался этому дурному чувству. Дело здесь было не в трусости — во всяком случае, не только в трусости. Напротив, подобную позицию можно считать честной по отношению к другим.
Ему представился случай обличить Марселя, обозвать его лгуном. Сделать это было просто. Слишком просто.
А он, видимо, не хотел, чтоб победа ему досталась так дешево.
И еще одно: ему не поверили бы. В самом деле, кто бы ему в деревне поверил, если бы он пришел и сказал:
«Селье солгал. Мой отец не выходил из сарая. Я видел, как он вошел в дом, вышел оттуда, пересек двор. А в этот момент Марсель был у противоположного окна, откуда видеть он ничего не мог».
— Ты ничего не сказал маме?
— Нет.
— Она очень плачет?
— Она не плачет.
Это было еще хуже. Мегрэ хорошо представлял себе атмосферу в доме в эти последние дни.
— Зачем ты вышел из дому сегодня утром?
— Чтобы увидеть.
— Увидеть Марселя?
— Наверно.
Наверно, также и из-за непреодолимого желания хотя бы издалека принять участие в жизни деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Все это было очень трудно объяснить. Были какие-то неуловимые нюансы, которые сразу же исчезали, едва начнешь пользоваться словами.
— Предположим, ты знаешь какой-то факт, которого вполне достаточно, чтобы вызволить из тюрьмы твоего отца…
Ощупью пробираясь вперед, он несказанно удивился, увидев, как Жан-Поль быстро поднял голову и посмотрел на него со страхом и восхищением. Мальчик уже открыл было рот, хотел, видимо, что-то сказать, но промолчал и, чтобы успокоиться, сжал кулаки.
— Видишь ли, я стараюсь только понять. Я ведь не знаю твоего отца, но убежден, что солгать он не мог. Он утверждает, что не входил в сарай утром во вторник, и я ему верю.
Мальчик по-прежнему настороженно наблюдал за ним.
— С другой стороны, и Марсель Селье мне кажется хорошим мальчиком. Когда ему случается соврать, он тотчас же идет исповедоваться. У него вроде бы нет никакого повода обвинять твоего отца. Ведь он всегда ставит ему лучшие отметки, чем тебе. И тем не менее Марсель утверждает, что видел, как твой отец выходил из сарая…
И подобно тому, как вырывается пузырь на поверхность пруда, у Жан-Поля, старавшегося не смотреть на Мегрэ, вырвалось признание:
— Он врет.
— Ты уверен, что он врет? Тебе не кажется? Ты не из зависти говоришь это?
— Я не завидую ему.
— Почему ты не сказал об этом раньше?
— О чем?
— Что Марсель врет?
— По тому самому!
— Ты уверен, что он не видел твоего отца?
— Да.
— Почему?
Мегрэ думал, что мальчик заплачет, а может, даже зарыдает, но глаза Жан-Поля за стеклами очков оставались сухими. Только он сразу как-то сник, обмяк. Теперь в позе его не было ничего враждебного: ведь защищаться-то уже не надо.
Видимо чувствуя, что ноги у него подкашиваются, он уселся прямо на бревна неподалеку от комиссара. И это было единственным признаком того, что он сдался.
— Я его видел.
— Кого ты видел?
— Марселя.
— Где? Когда?
— В классе у окна.
— Расскажи мне по порядку, как все произошло.
— А ничего не происходило. Просто Пьедебёф пришел в класс за отцом, и оба они пошли в канцелярию мэрии.
— Ты их видел?
— Да. С моего места их было видно. Они вошли под своды, а все ребята стали шуметь, как обычно.
— Ты не встал со скамьи?
— Нет.
— Ты никогда не балуешься?
— Нет.
— А где был Марсель?
— У первого окна слева, у того самого, что выходит во двор и в сады.
— Что он делал?
— Ничего. Смотрел в окно.
— Он тоже никогда не балуется?
— Изредка.
— И когда же?
— Когда в классе Жозеф.
— Сын мясника?
— Да.
— Ты сидел за своей партой. Марсель стоял у окна слева. Отец и Пьедебёф были в канцелярии. Так?
— Да.
— Окна были открыты?
— Нет, они были закрыты.
— Но ты все же слышал шум из кузницы?
— Кажется, слышал. Да, я почти в этом уверен.
— Что произошло дальше?
— Марсель отошел от окна и пересек класс.
— Для чего?
— Чтобы подойти к одному из двух окон справа.
— К тому самому, из которого видна задняя часть дома Леони Бирар?
— Да.
— В этот момент отец все еще был в мэрии?
— Да.
— Марсель ничего не сказал?
— Нет. Он смотрел в окно.
— Ты не знаешь, на что он смотрел?
— С моего места мне было не видно.
— Ты частенько наблюдаешь за Марселем?
Он смущенно пробормотал:
— Да.
На этот раз Мегрэ не спросил его почему. Оба они — хорошие ученики, но поскольку Жан-Поль был сыном учителя, претендовать на место первого ученика в классе он не мог. Так что первым всегда оказывался Марсель.
Кроме того, Марсель был мальчиком из хора и в воскресенье надевал стихарь. У него были друзья. Ну, например, Жозеф, сын мясника, с которым он шептался на переменках, а после уроков играл.
— Ты видел, куда пошел твой отец, выйдя из мэрии?
— Он пошел к нашему дому, чтобы выпить там чашку кофе.
— Окно в кухне было открыто?
— Нет. Но я знаю, что он выпил чашку кофе. Он всегда так делает.
— Значит, отец не входил в сарай для огородных инструментов?
— Нет. Выйдя из дому во двор, он сразу же направился к школе.
— Марсель по-прежнему стоял у окна справа?
— Да.
— Почему ты не сказал об этом сразу?
— А когда говорить-то?
Мегрэ постарался припомнить все по порядку:
— Постой… Тело Леони Бирар обнаружили после полудня. Вас допрашивали сразу?
— В этот день нас не допрашивали. Мы толком и не знали, что там произошло. Видели только, как входили и выходили люди. Потом приехала полиция.
Значит, во вторник никто не обвинял учителя открыто. Марсель Селье ничего и никому не сказал, даже родителям.
Следовательно, в то время у Жан-Поля не было никаких оснований уличать Марселя во лжи.
— Ты был на следующий день в классе, когда допрашивали Марселя?
— Был, но нас вызывали в канцелярию поодиночке.
— Когда ты узнал, что он сказал, будто бы видел твоего отца в сарае? В четверг утром?
— Я не знаю.
— Твои родители говорили о Леони Бирар во вторник вечером?
— Только когда я уже лег спать. Краем уха я слышал, о чем они говорили. Мама твердила, что она во всем виновата, а отец успокаивал ее: это, мол, пустые сплетни, все знают, что он тут ни при чем.
— Почему ты не протестовал, узнав, что Марсель его обвиняет?
— Мне бы никто не поверил.
Мегрэ снова показалось, будто он почувствовал какой-то почти неуловимый оттенок, пустяк, который нельзя было объяснить. Ребенка, конечно, не радовали обвинения, выдвинутые против отца. Он, видимо, немного стеснялся того, что отец сидит в тюрьме. Но в то же время в нем что-то настораживало. Может, он хотел — безотчетно, невольно — отделиться от своих родителей, упрекая их за то, что они не такие, как все.
Вернее, они были не совсем такие, как все, и жители деревни, вместо того чтобы сторониться их, восставали против них.
Жан-Поль завидовал Марселю.
Будет ли он обвинять его в свою очередь?
В глубине души он не поддался этому дурному чувству. Дело здесь было не в трусости — во всяком случае, не только в трусости. Напротив, подобную позицию можно считать честной по отношению к другим.
Ему представился случай обличить Марселя, обозвать его лгуном. Сделать это было просто. Слишком просто.
А он, видимо, не хотел, чтоб победа ему досталась так дешево.
И еще одно: ему не поверили бы. В самом деле, кто бы ему в деревне поверил, если бы он пришел и сказал:
«Селье солгал. Мой отец не выходил из сарая. Я видел, как он вошел в дом, вышел оттуда, пересек двор. А в этот момент Марсель был у противоположного окна, откуда видеть он ничего не мог».
— Ты ничего не сказал маме?
— Нет.
— Она очень плачет?
— Она не плачет.
Это было еще хуже. Мегрэ хорошо представлял себе атмосферу в доме в эти последние дни.
— Зачем ты вышел из дому сегодня утром?
— Чтобы увидеть.
— Увидеть Марселя?
— Наверно.
Наверно, также и из-за непреодолимого желания хотя бы издалека принять участие в жизни деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31