Отлично помню, как закрыл тогда дверь и забросил ключ на шкаф…
— В присутствии жены? — усмехнулся Мегрэ.
— Этого я не помню…
— Мадам, вам было известно о рисунках на стенах?
Мирелла утвердительно кивнула.
— И какое же впечатление произвел на вас ваш портрет?
— Ну какой там портрет! Так, набросок. Для этого большого таланта не требуется…
— Не хотите, значит, говорить, кто это рисовал. Что ж, я подожду.
Воцарилось молчание. Мегрэ, не спрашивая разрешения, вытащил из кармана трубку.
— Пожалуй, все же мне лучше вызвать своего адвоката, — пробормотал голландец. — Я не силен во французских законах и не знаю, имеете ли вы право допрашивать нас подобным образом.
— Воля ваша, но учтите, если вы тут же, не сходя с места, не ответите толком на мой вопрос, то со своим адвокатом вам придется говорить уже у меня на Кэ-дез-Орфевр, ибо я буду вынужден немедленно отвезти вас туда.
— Без ордера на арест?
— Не беспокойтесь! Если потребуется, ордер будет у меня на руках через полчаса… И комиссар направился к телефону.
— Постойте!
— Кто жил в этой комнате?
— Это старая история… Может быть, мы спустимся теперь и продолжим этот разговор за бокалом вина? Я не прочь бы и закурить, но сигары остались внизу…
— Ну что ж, извольте, но при условии, что мадам Йонкер пойдет с нами…
Она первая направилась по лестнице усталой походкой приговоренной, за ней пошел Мегрэ, замыкал шествие Йонкер.
— Здесь? — спросила Мирелла, когда они вошли в салон.
— Нет, лучше в моем кабинете.
— Что будете пить, господин Мегрэ?
— Пока ничего…
Она уже заметила стаканы на письменном столе и поняла, что до этого комиссар пил вместе с ее мужем. И Мегрэ не сомневался, что его теперешний отказ она восприняла как признак нарастающей угрозы.
За окнами темнело. Голландец зажег свет, затем налил себе Кюрасао и вопросительно посмотрел на жену.
— Нет, я предпочитаю виски… Йонкер сел первый, приняв точно такую же позу, как час назад.
Жена со стаканом виски в руке осталась стоять.
— Два или три года назад… — начал любитель живописи, отрезая кончик сигары. Комиссар перебил его:
— Заметьте, вы никогда не указываете точно время действия. С тех пор как я здесь, вы еще не назвали ни одной даты, ни одного имени, кроме имен давно умерших художников… Я только и слышу от вас «рано», «поздно», «под вечер», «с неделю, с месяц назад».
— Видимо, потому, что точное время меня не волнует. Я не чиновник и не обязан в определенный час являться на работу, к тому же до сегодняшнего дня мне еще не приходилось ни перед кем отчитываться в своих действиях, ответил голландец.
Он явно пытался снова перейти в наступление, но его барское высокомерие казалось теперь напускным. И Мегрэ уловил неодобрительный и тревожный взгляд, брошенный Миреллой на мужа.
«Видно, детка, ты по опыту знаешь, что с полицией шутки плохи, — подумал комиссар. — Любопытно, где и когда тебе довелось впервые иметь с нами дело?
В Ницце, во времена твоей молодости? Или в Лондоне?»
— Хотите — верьте, хотите — нет, господин Мегрэ: два или три года назад меня познакомили с одним молодым художником. Человек большого таланта — он жил в потрясающей нищете; ему случалось ночевать под мостом и питаться объедками…
— «Познакомили», говорите вы? Кто же именно вас познакомил с этим молодым человеком: кто-либо из друзей или какой-нибудь торговец картинами?
Йонкер отмахнулся, словно отгоняя назойливую муху.
— Какое это имеет значение! Сейчас я уже не помню кто. Я тогда подумал, что ателье в доме пустует, и, признаюсь, мне стало совестно.
— Ваша жена тогда не увлекалась живописью?
— Нет. Ее тогда еще здесь и не было.
— Д как фамилия этого любителя рисовать на стенах?
— Я знал его только по имени.
— Так как же его звали?
— Педро, — помолчав, ответил голландец. Он явно лгал.
— Испанец или итальянец?
— Представьте, меня это никогда не интересовало! Я предоставил в его распоряжение ателье и комнату, дал ему денег на краски и холсты.
— А вечерами вы запирали его на ключ, чтобы он не шатался по кабакам?
— Ничего подобного!
— Зачем же эти наружные замки?
— Я велел поставить их еще во время строительства дома.
— Для чего?
— О боже мой, это же ясно! Впрочем, вам, конечно, невдомек — вы не коллекционер! Я долго хранил здесь часть своих картин — те, которым не хватило места на стенах. Естественно, я запирал двери, или, по-вашему, надо было оставлять кого-то в этом помещении?
— Но ведь ателье было оборудовано для вашей тогдашней подруги-художницы.
— Замок поставили уже после ее отъезда. Это вас устраивает?
— И на двери задней комнаты тогда же?
— Кажется, я просил слесаря поставить замок и там.
— Ну хорошо, вернемся к вашему Педро.
— Он прожил в доме всего несколько месяцев.
— Несколько, — подчеркнул Мегрэ. Мирелла не смогла сдержать улыбку.
Голландец явно нервничал, но, обладая, по-видимому, редкой выдержкой, все еще держал себя в руках.
— Так вы говорите, что это был большой талант?
— Ода!
— И теперь он сделал карьеру, стал известным художником?
— Не знаю». я потерял его из виду. В то время я не раз поднимался к нему в ателье и восхищался его работой…
— Вы покупали его картины?
— Посудите сами, можно ли покупать картины у человека, которого полностью содержишь?
— Значит, у вас не сохранилось ни одной его картины? И ему не пришло в голову подарить вам хоть одну из них перед своим отъездом?..
— В этом доме нет ни одного полотна, написанного позднее чем тридцать лет назад. Настоящий любитель живописи почти всегда коллекционер… Любая коллекция, как известно, ограничена определенными временными рамками… Моя коллекция начинается с Ван-Гога и заканчивается Модильяни…
— Педро питался наверху?
— А вы как думаете?
— Его Карл обслуживал?
— Это вопрос уже по женской части.
— Да, Карл, — неуверенно подтвердила Мирелла.
— А Педро часто выходил из дома?
— Как и все молодые люди его возраста.
— Да, кстати, сколько ему было лет тогда?
— Года двадцать три. Потом к нему стали наведываться друзья и подруги.
Поначалу их было немного — в ателье заходили лишь два-три человека. Но постепенно Педро вошел во вкус. По ночам у него собирались целые ватаги человек по двадцать. Поднимались такой шум и гам, что жена всю ночь не могла уснуть — ее спальня как раз под ателье.
— Мадам, вы ни разу не полюбопытствовали посмотреть, что же здесь происходит? — обратился комиссар к Мирелле.
— Я предоставила это мужу.
— И чем же дело кончилось?
— Он дал Педро немного денег и выставил его за дверь.
— Именно тогда, сударь, вы и обнаружили в комнате эти «фрески»?
Йонкер кивнул.
— А вы, мадам, видели их тогда? Ведь ваш портрет на стене — свидетельство тому, что Педро был в вас влюблен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— В присутствии жены? — усмехнулся Мегрэ.
— Этого я не помню…
— Мадам, вам было известно о рисунках на стенах?
Мирелла утвердительно кивнула.
— И какое же впечатление произвел на вас ваш портрет?
— Ну какой там портрет! Так, набросок. Для этого большого таланта не требуется…
— Не хотите, значит, говорить, кто это рисовал. Что ж, я подожду.
Воцарилось молчание. Мегрэ, не спрашивая разрешения, вытащил из кармана трубку.
— Пожалуй, все же мне лучше вызвать своего адвоката, — пробормотал голландец. — Я не силен во французских законах и не знаю, имеете ли вы право допрашивать нас подобным образом.
— Воля ваша, но учтите, если вы тут же, не сходя с места, не ответите толком на мой вопрос, то со своим адвокатом вам придется говорить уже у меня на Кэ-дез-Орфевр, ибо я буду вынужден немедленно отвезти вас туда.
— Без ордера на арест?
— Не беспокойтесь! Если потребуется, ордер будет у меня на руках через полчаса… И комиссар направился к телефону.
— Постойте!
— Кто жил в этой комнате?
— Это старая история… Может быть, мы спустимся теперь и продолжим этот разговор за бокалом вина? Я не прочь бы и закурить, но сигары остались внизу…
— Ну что ж, извольте, но при условии, что мадам Йонкер пойдет с нами…
Она первая направилась по лестнице усталой походкой приговоренной, за ней пошел Мегрэ, замыкал шествие Йонкер.
— Здесь? — спросила Мирелла, когда они вошли в салон.
— Нет, лучше в моем кабинете.
— Что будете пить, господин Мегрэ?
— Пока ничего…
Она уже заметила стаканы на письменном столе и поняла, что до этого комиссар пил вместе с ее мужем. И Мегрэ не сомневался, что его теперешний отказ она восприняла как признак нарастающей угрозы.
За окнами темнело. Голландец зажег свет, затем налил себе Кюрасао и вопросительно посмотрел на жену.
— Нет, я предпочитаю виски… Йонкер сел первый, приняв точно такую же позу, как час назад.
Жена со стаканом виски в руке осталась стоять.
— Два или три года назад… — начал любитель живописи, отрезая кончик сигары. Комиссар перебил его:
— Заметьте, вы никогда не указываете точно время действия. С тех пор как я здесь, вы еще не назвали ни одной даты, ни одного имени, кроме имен давно умерших художников… Я только и слышу от вас «рано», «поздно», «под вечер», «с неделю, с месяц назад».
— Видимо, потому, что точное время меня не волнует. Я не чиновник и не обязан в определенный час являться на работу, к тому же до сегодняшнего дня мне еще не приходилось ни перед кем отчитываться в своих действиях, ответил голландец.
Он явно пытался снова перейти в наступление, но его барское высокомерие казалось теперь напускным. И Мегрэ уловил неодобрительный и тревожный взгляд, брошенный Миреллой на мужа.
«Видно, детка, ты по опыту знаешь, что с полицией шутки плохи, — подумал комиссар. — Любопытно, где и когда тебе довелось впервые иметь с нами дело?
В Ницце, во времена твоей молодости? Или в Лондоне?»
— Хотите — верьте, хотите — нет, господин Мегрэ: два или три года назад меня познакомили с одним молодым художником. Человек большого таланта — он жил в потрясающей нищете; ему случалось ночевать под мостом и питаться объедками…
— «Познакомили», говорите вы? Кто же именно вас познакомил с этим молодым человеком: кто-либо из друзей или какой-нибудь торговец картинами?
Йонкер отмахнулся, словно отгоняя назойливую муху.
— Какое это имеет значение! Сейчас я уже не помню кто. Я тогда подумал, что ателье в доме пустует, и, признаюсь, мне стало совестно.
— Ваша жена тогда не увлекалась живописью?
— Нет. Ее тогда еще здесь и не было.
— Д как фамилия этого любителя рисовать на стенах?
— Я знал его только по имени.
— Так как же его звали?
— Педро, — помолчав, ответил голландец. Он явно лгал.
— Испанец или итальянец?
— Представьте, меня это никогда не интересовало! Я предоставил в его распоряжение ателье и комнату, дал ему денег на краски и холсты.
— А вечерами вы запирали его на ключ, чтобы он не шатался по кабакам?
— Ничего подобного!
— Зачем же эти наружные замки?
— Я велел поставить их еще во время строительства дома.
— Для чего?
— О боже мой, это же ясно! Впрочем, вам, конечно, невдомек — вы не коллекционер! Я долго хранил здесь часть своих картин — те, которым не хватило места на стенах. Естественно, я запирал двери, или, по-вашему, надо было оставлять кого-то в этом помещении?
— Но ведь ателье было оборудовано для вашей тогдашней подруги-художницы.
— Замок поставили уже после ее отъезда. Это вас устраивает?
— И на двери задней комнаты тогда же?
— Кажется, я просил слесаря поставить замок и там.
— Ну хорошо, вернемся к вашему Педро.
— Он прожил в доме всего несколько месяцев.
— Несколько, — подчеркнул Мегрэ. Мирелла не смогла сдержать улыбку.
Голландец явно нервничал, но, обладая, по-видимому, редкой выдержкой, все еще держал себя в руках.
— Так вы говорите, что это был большой талант?
— Ода!
— И теперь он сделал карьеру, стал известным художником?
— Не знаю». я потерял его из виду. В то время я не раз поднимался к нему в ателье и восхищался его работой…
— Вы покупали его картины?
— Посудите сами, можно ли покупать картины у человека, которого полностью содержишь?
— Значит, у вас не сохранилось ни одной его картины? И ему не пришло в голову подарить вам хоть одну из них перед своим отъездом?..
— В этом доме нет ни одного полотна, написанного позднее чем тридцать лет назад. Настоящий любитель живописи почти всегда коллекционер… Любая коллекция, как известно, ограничена определенными временными рамками… Моя коллекция начинается с Ван-Гога и заканчивается Модильяни…
— Педро питался наверху?
— А вы как думаете?
— Его Карл обслуживал?
— Это вопрос уже по женской части.
— Да, Карл, — неуверенно подтвердила Мирелла.
— А Педро часто выходил из дома?
— Как и все молодые люди его возраста.
— Да, кстати, сколько ему было лет тогда?
— Года двадцать три. Потом к нему стали наведываться друзья и подруги.
Поначалу их было немного — в ателье заходили лишь два-три человека. Но постепенно Педро вошел во вкус. По ночам у него собирались целые ватаги человек по двадцать. Поднимались такой шум и гам, что жена всю ночь не могла уснуть — ее спальня как раз под ателье.
— Мадам, вы ни разу не полюбопытствовали посмотреть, что же здесь происходит? — обратился комиссар к Мирелле.
— Я предоставила это мужу.
— И чем же дело кончилось?
— Он дал Педро немного денег и выставил его за дверь.
— Именно тогда, сударь, вы и обнаружили в комнате эти «фрески»?
Йонкер кивнул.
— А вы, мадам, видели их тогда? Ведь ваш портрет на стене — свидетельство тому, что Педро был в вас влюблен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26