Те переглянулись. Госпожа Гранмэзон казалась усталой и бледной. Мегрэ уже видел ее однажды, но тогда она исполняла священные обязанности хозяйки богатого дома, принимающей у себя сливки общества. В тот раз он отметил безупречное воспитание и заученную грациозность, с которой она умела протянуть чашку чая или ответить на комплимент. Он представил себе ее жизнь: заботы по дому в Кане, визиты, воспитание детей. Два-три месяца в году на водах или в санаториях, умеренное кокетство. Не столько забота о том, чтобы казаться красивой, сколько стремление сохранить достоинство. Конечно, все это оставалось в женщине, которая находилась перед ним. Но было и другое. По правде говоря, она выказывала больше хладнокровия и решительности, чем ее спутник, который почти терял самообладание.
— Отдай ему письмо, — сказала она, когда Мартино уже собирался его разорвать.
На бумаге было всего несколько строк: «Господин директор, имею честь просить вас…» Крупный почерк с наклоном, характерный для девушек, воспитывавшихся в пансионах начала века.
— Сегодня утром вам дважды звонили, не так ли? Один раз — ваш муж… Или, вернее, вы ему сами позвонили и сообщили, что едете в Вистреам. Потом позвонил господин Мартино с просьбой приехать сюда. Он послал за вами грузовичок на перекресток дорог.
На столе за чернильницей лежала какая-то пачка, которую Мегрэ не сразу заметил, — кипа банкнот по тысяче франков. Мартино проследил за взглядом комиссара. Было слишком поздно прятать деньги. Тогда, поддавшись неожиданно охватившей его усталости, он опустился на край старухиной кровати и уставился в пол.
— Это вы привезли ему деньги?
И снова та же атмосфера, типичная для этого следствия! Та же, что и на вилле в Вистреаме, когда Мегрэ застал Большого Луи, избивавшего мэра, и после чего матрос и судовладелец молчали оба. Та же, что в прошлую ночь, на борту «Сен-Мишеля», когда трое моряков избегали ему отвечать. Какая упрямая инертность! Отчаянная решимость не произнести ни малейшего слова, которое внесло бы ясность.
— Я полагаю, что это письмо адресовано директору коллежа. Поскольку ваш сын учится в коллеже «Станислав», письмо, вероятно, касается его. А деньги… Ну конечно! Мартино был вынужден в спешке оставить севшую на мель шхуну и вплавь добираться до берега. Там он, по-видимому, и оставил свой бумажник. И вы ему привезли деньги, чтобы…
Внезапно изменив и тему, и тон, он спросил?
— А остальные, Мартино? Все целы?
Мартино колебался с ответом, но в конце концов утвердительно кивнул головой.
— Я у вас не спрашиваю, где они прячутся. Знаю, что этого вы не скажете…
— Верно!
— Что «верно»?
Это с порога прозвучал яростный голос мэра — дверь была настежь распахнута. Мэр был неузнаваем. Он задыхался от гнева, сжимая кулаки, готовый прыгнуть на врага. Он переводил взгляд со своей супруги на Мартино, с Мартино на пачку денег, которая все еще лежала на столе. Взгляд его был угрожающим, но время от времени в нем сквозили не то ужас, не то ощущение краха.
— Что верно? Что он сказал? Что он еще вам налгал? А она? Она, которая… которая…
Он не мог больше говорить. Он задыхался от гнева. Мегрэ стоял рядом, готовый вмешаться.
— Что верно? Что здесь вообще происходит? Что значит этот разговор? Чьи это деньги?..
В соседней комнате старуха шаркала ногами и с порога звала цыплят: «Цып-цып-цып-цып!» Кукурузные зерна градом посыпались на каменные ступеньки крыльца. Ногой старуха отгоняла соседскую курицу:
— Кыш, кыш! Пошла вон, Чернушка!..
А в спальной комнате — ни звука! Глубокая тишина! Мертвенная, гнетущая, как и небо в это дождливое утро. Все эти люди были охвачены страхом… Они конечно боялись!.. Все!.. И Мартино! И мэр! И его жена!.. Да, они боялись, но каждый по-своему… У каждого, можно сказать, был свой страх!
Мегрэ принял торжественный вид и медленно, как судья, начал:
— Прокуратура поручила мне найти и арестовать убийцу капитана Жориса, раненного выстрелом из пистолета в голову и, месяц спустя, отравленного стрихнином у себя дома. Желает ли кто-нибудь из присутствующих сделать по этому поводу заявление?
До сих пор никто не замечал, что комната не отапливалась. И вдруг в ней стало холодно. Каждое слово звучало гулко, как в церкви. Казалось, что в воздухе еще звучат слова: «…отравлен… стрихнином…» И особенно конец: «…сделать… заявление?» Мартино первым опустил голову. Госпожа Гранмэзон сверкающими глазами взглянула на мужа, потом на норвежца. Но никто не ответил. Никто не осмелился выдержать тяжелый взгляд Мегрэ. Две минуты… Три минуты… Слышно было, как старуха подкладывала поленья в очаг. Вновь раздался голос Мегрэ, нарочито сухой, лишенный всякого чувства:
— Жан Мартино, именем закона, вы арестованы!
Крик женщины. Всем своим существом госпожа Гранмэзон устремилась было к Мартино, но, не закончив движения, лишилась чувств. Мэр в дикой злобе отвернулся к стене. А Мартино, словно смирившись, устало вздохнул. Он не решился прийти на помощь женщине, потерявшей сознание. Мегрэ склонился над ней, поискал глазами стакан воды.
— Уксус есть? — спросил он у старухи.
Уже и без этого тяжелый воздух хибары смешался с запахом уксуса. Вскоре госпожа Гранмэзон пришла в себя. Нервно всхлипнув несколько раз, она впала в совершенную прострацию.
— Вы в состоянии идти?
Знаком она дала понять, что может, и, действительно, пошла, но неровной походкой.
— Господа, прошу вас следовать за мной! Надеюсь, на этот раз я смогу рассчитывать на ваше послушание?
Ошеломленная старуха смотрела, как они прошли через кухню. И только когда все уже были на улице, она бросилась к двери и крикнула:
— Господин Раймон, вы вернетесь к обеду?
Раймон! Уже второй раз звучало это имя. Мартино отрицательно покачал головой.
Все четверо проследовали по деревенской улице. Перед табачной лавкой Мартино остановился и, замешкавшись, сказал Мегрэ:
— Прошу прощения. Я не знаю, вернусь ли еще сюда, а мне не хотелось бы оставлять за собой долги. Я должен здесь заплатить за телефонный разговор, грог и пачку сигарет.
Заплатил Мегрэ. Обогнули церковь. В конце неровной дороги их ждала машина. Комиссар пригласил своих спутников сесть в нее и, помедлив несколько секунд, сказал шоферу:
— В Вистреам! Но сначала остановитесь у жандармерии.
По дороге все молчали. За стеклом — дождь, однообразное небо, ветер, который постепенно усиливался и раскачивал мокрые деревья. Перед жандармерией Мегрэ попросил Мартино выйти из машины и отдал распоряжение начальнику отделения:
— Поместить его в камеру… Вы отвечаете за него… Ничего нового?
— Буксир пришел. Ждут, когда повысится уровень моря.
Машина вновь тронулась в путь. Нужно было проехать около порта. Мегрэ еще раз остановил машину и вышел на минутку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34