Я жесток, циничен, способен не протянуть руку помощи своему лучшему другу, гибнущему в снежном буране.
Пока он, сломав ногу, агонизировал, засыпаемый снегом, я курил сигарету за сигаретой и вспоминал все те случаи, когда он, вероятно сам точно не ведая, унижал мое мужское достоинство… И не он один!..
Изабель тоже… Ее и его образы каким-то причудливым способом сливались теперь в моем сознании.
Кортеж два-три раза принужден был приостанавливаться, я выглядывал сквозь другие разъединяющие нас машины ту, в которой ехала Мона.
Влюблен ли я в Мону? Теперь я способен был ставить перед собой любые вопросы, не изворачиваясь и не лукавя.
Ответ получался отрицательный. Не влюблен. Если бы завтра я получил полную возможность, то не женился бы на ней. Мне вовсе не хотелось жить с ней изо дня в день.
Чего мне действительно хотелось и что вскоре, наверное, произойдет, так это стать ее любовником.
Я не испытывал к ней и нежности. Даже и страстного влечения у меня не было. Как определить, чего мне хотелось? Овладеть ей походя, как это сделал Рэй с Патрицией на приеме у старого Эшбриджа.
Я жаждал овладеть самкой, а Мона в моих глазах как раз такой и была.
Вот мы и прибыли на кладбище и очутились на новом участке, расположенном на холме.
Все было завалено снегом. Деревья походили на рождественские елки. Ни на ком не было сапог, поэтому, пока выносили гроб, все присутствующие пританцовывали на месте, чтобы не замерзнуть.
Пастор не задержал нас долго. Никаких речей не произносилось. Братья Миллер суетились в первых рядах, несомненно стремясь позировать для фотографов. Я приблизился к Моне, взял ее под руку и слегка прижал к себе ее локоть.
Боб Сэндерс заметил это. Он был на голову выше меня, поэтому смотрел свысока и, как мне показалось, презрительно.
Случись это несколькими днями раньше, я сгорел бы со стыда. Теперь же все мне было нипочем, все безразлично. Безразлично и то, что жена смотрит на меня с нескрываемым удивлением.
Начали расходиться по машинам. Я шел рядом с Моной, все еще держа ее под руку, как если бы моя поддержка была ей необходима, тогда как она по-прежнему не проявляла никаких признаков горя. Боб Сэндерс догнал ее крупными шагами; не стесняясь моего присутствия, он сказал:
— Я вынужден удалиться, тороплюсь на аэродром, до отлета остается менее двух часов… Если вам что-либо понадобится, если потребуется выполнение каких-нибудь формальностей, вот мой боннский адрес…
Он протянул ей свою визитную карточку, и она опустила ее в сумочку.
— Мужайтесь…
Почти по-военному он пожал ей руку и прошел вперед. Его машина первой отъехала от кладбища.
— Кажется, он вас недолюбливает.
Он действительно избежал прощания со мной.
— Да… Представляю, что он навоображал себе.
С нами поравнялась Изабель.
— Вы одна поедете в Нью-Йорк, Мона?
— Почему бы и нет?
— Не будет ли вам чересчур тяжело очутиться одной в пустой квартире?
— Там Жанет, моя горничная…
Изабель взглянула на меня. Этим взглядом она как бы поощрила меня, я свободно мог предложить Моне проводить ее и вернуться вечерним поездом.
Но я даже не предложил ей позавтракать с нами. Зато когда она подошла к своему «Линкольну», я поцеловал ее в обе щеки и сильно сжал ей руки.
— До свидания, Мона…
— До свидания, Доналд… Спасибо… Я думаю, мне понадобится ваша помощь для всяких там формальностей, сопряженных с вводом в наследство, я ведь ничего в этом не смыслю…
— Вам стоит только позвонить мне в контору…
— До свидания, Изабель… Спасибо и вам тоже… Без вас что бы я делала?
Они расцеловались. Один из братьев Миллеров подошел ко мне тотчас же после отъезда Моны.
— Вы ее адвокат?
— Думаю, что так.
— Надо уладить много сложных вопросов… Дайте мне, пожалуйста, номер вашего телефона.
Я протянул ему свою визитную карточку.
И вот мы вдвоем в нашем «Крайслере», Изабель и я.
— Хочешь позавтракаем по дороге?
— Нет. Я не голодна.
— Я тоже.
За рулем был я, а жена, как всегда, сидела рядом, и краешком глаза мне был виден ее профиль.
Больше четверти часа прошло в молчании, потом Изабель спросила:
— Что ты думаешь о том, как все это произошло?
— Похороны?
— Да… Не могу точно определить, что меня коробило… Можно сказать — не хватало общей скорби. Я не почувствовала, чтобы хоть кто-то был взволнован. Никто не огорчен, даже Мона… Правда, она-то еще не отдает себе отчета…
Я закурил и ничего не ответил, но тут же почувствовал желание прервать молчание.
— Самое тяжелое для нее впереди — возвращение домой…
— Мне казалось, что было бы благоразумнее, если бы ты проводил ее.
— Обойдется и без меня.
— Ты будешь заниматься вводом в наследство?
— Она просила меня об этом. Миллеры тоже хотят обратиться ко мне…
— Ты думаешь, у нее будут средства на жизнь?
— Уверен, что весьма солидные…
Сильный ли я? Или слабый? Хитрец? Или наивный простак? Жестокий?
Подлый? Всех это интересует. Даже Изабель, которая перестала меня понимать и никак не могла взять в толк, почему после истории с окурками я не проявил ни страха, ни смущения.
Приехав домой, мы довольствовались сандвичами и съели их прямо на кухне. Было три часа. Я спросил:
— Ты куда-нибудь поедешь?
— Да, за покупками.
Мне было очень странно ощущать себя в доме наедине с Изабель. За такой короткий срок я совершенно отвык от этого и уже не представлял себе, чем мы заполним время.
Поехал в контору, где Хиггинс поджидал меня.
— Надеюсь, вы заполучили дело о введении в наследство после Сэндерса?
— Конечно, я помогу Моне Сэндерс, но частным образом и без гонорара.
Хиггинс поморщился:
— Досадно… Это составило бы лакомый кусочек.
— Не знаю, во что все выльется. Но с другой стороны, возможно, браться Миллеры тоже обратятся ко мне для ликвидации их общих с Сэндерсом дел, тогда, конечно, другое дело.
— Все прошло нормально?
— Так, как и обычно.
Я был не в состоянии рассказать, как все произошло на кладбище, потому что был там крайне рассеян и поглощен своими мыслями о Моне.
Очутившись в своем кабинете, я едва удержался, так мне захотелось позвонить Моне и спросить, как она доехала, с тем чтобы услышать ее голос.
И все же, еще раз подтверждаю это, я не был в нее влюблен. Я сознаю, что меня трудно понять, но постараюсь хорошенько объясниться.
Я проработал часа два, как раз тоже над вводом в наследство.
Скончавшийся принял такие предосторожности во избежание налогов, что было почти невозможно точно установить наличный капитал и правильно поделить его между наследниками. Я изучал материалы этого дела уже несколько недель.
Диктуя письма Элен, я задавал себе вопрос: почему до ее замужества мне не пришло в голову поухаживать за ней? Конечно, я и прежде поглядывал на хорошеньких женщин, включая и жен некоторых моих друзей, случалось, испытывал к ним влечение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Пока он, сломав ногу, агонизировал, засыпаемый снегом, я курил сигарету за сигаретой и вспоминал все те случаи, когда он, вероятно сам точно не ведая, унижал мое мужское достоинство… И не он один!..
Изабель тоже… Ее и его образы каким-то причудливым способом сливались теперь в моем сознании.
Кортеж два-три раза принужден был приостанавливаться, я выглядывал сквозь другие разъединяющие нас машины ту, в которой ехала Мона.
Влюблен ли я в Мону? Теперь я способен был ставить перед собой любые вопросы, не изворачиваясь и не лукавя.
Ответ получался отрицательный. Не влюблен. Если бы завтра я получил полную возможность, то не женился бы на ней. Мне вовсе не хотелось жить с ней изо дня в день.
Чего мне действительно хотелось и что вскоре, наверное, произойдет, так это стать ее любовником.
Я не испытывал к ней и нежности. Даже и страстного влечения у меня не было. Как определить, чего мне хотелось? Овладеть ей походя, как это сделал Рэй с Патрицией на приеме у старого Эшбриджа.
Я жаждал овладеть самкой, а Мона в моих глазах как раз такой и была.
Вот мы и прибыли на кладбище и очутились на новом участке, расположенном на холме.
Все было завалено снегом. Деревья походили на рождественские елки. Ни на ком не было сапог, поэтому, пока выносили гроб, все присутствующие пританцовывали на месте, чтобы не замерзнуть.
Пастор не задержал нас долго. Никаких речей не произносилось. Братья Миллер суетились в первых рядах, несомненно стремясь позировать для фотографов. Я приблизился к Моне, взял ее под руку и слегка прижал к себе ее локоть.
Боб Сэндерс заметил это. Он был на голову выше меня, поэтому смотрел свысока и, как мне показалось, презрительно.
Случись это несколькими днями раньше, я сгорел бы со стыда. Теперь же все мне было нипочем, все безразлично. Безразлично и то, что жена смотрит на меня с нескрываемым удивлением.
Начали расходиться по машинам. Я шел рядом с Моной, все еще держа ее под руку, как если бы моя поддержка была ей необходима, тогда как она по-прежнему не проявляла никаких признаков горя. Боб Сэндерс догнал ее крупными шагами; не стесняясь моего присутствия, он сказал:
— Я вынужден удалиться, тороплюсь на аэродром, до отлета остается менее двух часов… Если вам что-либо понадобится, если потребуется выполнение каких-нибудь формальностей, вот мой боннский адрес…
Он протянул ей свою визитную карточку, и она опустила ее в сумочку.
— Мужайтесь…
Почти по-военному он пожал ей руку и прошел вперед. Его машина первой отъехала от кладбища.
— Кажется, он вас недолюбливает.
Он действительно избежал прощания со мной.
— Да… Представляю, что он навоображал себе.
С нами поравнялась Изабель.
— Вы одна поедете в Нью-Йорк, Мона?
— Почему бы и нет?
— Не будет ли вам чересчур тяжело очутиться одной в пустой квартире?
— Там Жанет, моя горничная…
Изабель взглянула на меня. Этим взглядом она как бы поощрила меня, я свободно мог предложить Моне проводить ее и вернуться вечерним поездом.
Но я даже не предложил ей позавтракать с нами. Зато когда она подошла к своему «Линкольну», я поцеловал ее в обе щеки и сильно сжал ей руки.
— До свидания, Мона…
— До свидания, Доналд… Спасибо… Я думаю, мне понадобится ваша помощь для всяких там формальностей, сопряженных с вводом в наследство, я ведь ничего в этом не смыслю…
— Вам стоит только позвонить мне в контору…
— До свидания, Изабель… Спасибо и вам тоже… Без вас что бы я делала?
Они расцеловались. Один из братьев Миллеров подошел ко мне тотчас же после отъезда Моны.
— Вы ее адвокат?
— Думаю, что так.
— Надо уладить много сложных вопросов… Дайте мне, пожалуйста, номер вашего телефона.
Я протянул ему свою визитную карточку.
И вот мы вдвоем в нашем «Крайслере», Изабель и я.
— Хочешь позавтракаем по дороге?
— Нет. Я не голодна.
— Я тоже.
За рулем был я, а жена, как всегда, сидела рядом, и краешком глаза мне был виден ее профиль.
Больше четверти часа прошло в молчании, потом Изабель спросила:
— Что ты думаешь о том, как все это произошло?
— Похороны?
— Да… Не могу точно определить, что меня коробило… Можно сказать — не хватало общей скорби. Я не почувствовала, чтобы хоть кто-то был взволнован. Никто не огорчен, даже Мона… Правда, она-то еще не отдает себе отчета…
Я закурил и ничего не ответил, но тут же почувствовал желание прервать молчание.
— Самое тяжелое для нее впереди — возвращение домой…
— Мне казалось, что было бы благоразумнее, если бы ты проводил ее.
— Обойдется и без меня.
— Ты будешь заниматься вводом в наследство?
— Она просила меня об этом. Миллеры тоже хотят обратиться ко мне…
— Ты думаешь, у нее будут средства на жизнь?
— Уверен, что весьма солидные…
Сильный ли я? Или слабый? Хитрец? Или наивный простак? Жестокий?
Подлый? Всех это интересует. Даже Изабель, которая перестала меня понимать и никак не могла взять в толк, почему после истории с окурками я не проявил ни страха, ни смущения.
Приехав домой, мы довольствовались сандвичами и съели их прямо на кухне. Было три часа. Я спросил:
— Ты куда-нибудь поедешь?
— Да, за покупками.
Мне было очень странно ощущать себя в доме наедине с Изабель. За такой короткий срок я совершенно отвык от этого и уже не представлял себе, чем мы заполним время.
Поехал в контору, где Хиггинс поджидал меня.
— Надеюсь, вы заполучили дело о введении в наследство после Сэндерса?
— Конечно, я помогу Моне Сэндерс, но частным образом и без гонорара.
Хиггинс поморщился:
— Досадно… Это составило бы лакомый кусочек.
— Не знаю, во что все выльется. Но с другой стороны, возможно, браться Миллеры тоже обратятся ко мне для ликвидации их общих с Сэндерсом дел, тогда, конечно, другое дело.
— Все прошло нормально?
— Так, как и обычно.
Я был не в состоянии рассказать, как все произошло на кладбище, потому что был там крайне рассеян и поглощен своими мыслями о Моне.
Очутившись в своем кабинете, я едва удержался, так мне захотелось позвонить Моне и спросить, как она доехала, с тем чтобы услышать ее голос.
И все же, еще раз подтверждаю это, я не был в нее влюблен. Я сознаю, что меня трудно понять, но постараюсь хорошенько объясниться.
Я проработал часа два, как раз тоже над вводом в наследство.
Скончавшийся принял такие предосторожности во избежание налогов, что было почти невозможно точно установить наличный капитал и правильно поделить его между наследниками. Я изучал материалы этого дела уже несколько недель.
Диктуя письма Элен, я задавал себе вопрос: почему до ее замужества мне не пришло в голову поухаживать за ней? Конечно, я и прежде поглядывал на хорошеньких женщин, включая и жен некоторых моих друзей, случалось, испытывал к ним влечение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34