Или это было после туловища и ноги, от
талии и кончиков пальцев ног, маленькой девочки, росших на его боку?
Он забыл последовательность.
И не считал время.
Леди Да часто улыбалась ему, но любви не было. Сейчас она уже
утратила свои дополнительные туловища. В промежутках между патологическими
отращиваниями каких-либо органов она была красивой и хорошо сложенной
женщиной. Но самым приятным в их отношениях был шепот, повторяющийся
многие тысячи раз и сопровождающийся улыбкой и надеждой:
"Люди никогда не живут вечно".
Эта мысль безмерно утешала ее, хотя Мерсер считал ее не имеющей
смысла.
События шли своим чередом, менялась внешность жертв, прибывали новые.
Время от времени Б'Дикат доставлял новичков, покоившихся в вечном забытьи
своих выжженных разумов, загружал их телами тележку и добавлял к другим
группам. Тела эти корчились и извивались, не произнося ни единого
членораздельного звука, когда на них нападали дромозэ.
Наконец Мерсеру удалось проследовать за Б'Дикатом до самой двери
купола. Для этого ему пришлось перебороть блаженство, доставляемое
суперкондамином. Только память о предыдущих муках, смущении и
растерянности укрепляла его уверенность в том, что если он не спросит
Б'Диката в тот момент, когда он, Мерсер, был счастлив, то ответ станет не
доступным ему, когда он будет особенно нужен. Переборов испытываемое
наслаждение, он стал молить Б'Диката проверить записи и сказать, сколько
времени он здесь провел.
Б'Дикат ворчливо согласился, но не вышел для ответа. Он сказал через
динамик, укрепленный на крыше купола, и его могучий голос прокатился по
пустыне, заставляя встряхиваться розовое людское стадо, погруженное в
блаженство в ожидании того, что скажет им их друг Б'Дикат. Когда
человек-корова закончил свою речь, они были разочарованы, ибо она была
лишена для них всякого смысла, так как просто вмещала в себя сведения о
количестве времени, проведенного на планете Шеол каким-то Мерсером:
- Стандартного времени - 84 года, 7 месяцев, 3 дня, 2 часа и 11 с
половиной минут. Всего хорошего, приятель.
Мерсер побрел назад.
Тайный уголок его разума, остававшийся нормальным, несмотря на боль и
блаженство, заставил его удивиться поведению Б'Диката. Что заставляло
человека-корову оставаться здесь? Что делает его счастливым без
суперкондамина? Был ли Б'Дикат безумным рабом своих обязанностей или
человеком, не утратившим надежду на возвращение на свою родную планету, в
лоно своей семьи с маленькими людьми-телятами, похожими на него? Мерсер,
несмотря на переполнявшее его счастье, потихоньку заплакал, думая о
необычной судьбе Б'Диката. Со своей собственной судьбой он примирился.
Он припомнил, когда ел в последний раз настоящие яйца с настоящей
сковороды. Дромозэ поддерживали в нем жизнь, но ему не было известно как
им это удавалось.
Он брел к своей группе пошатываясь. Леди Да, обнаженная в пыльной
пустыне, дружески помахала ему, приглашая сесть рядом с ней. Вокруг были
бесчисленные квадратные мили пространства, но ему необходимо было именно
это, предложенное ее дружеским жестом и никакое другое.
4
Годы, если это действительно были годы, проходили. На Шеоле ничего не
менялось.
Иногда по равнине прокатывался клокочущий звук извержения гейзеров,
донося до людей, еще не утративших способность мыслить, что капитан
Альварес сделал выдох. Ночи сменялись днями, однако не было смены полевых
работ, как и времен года, или новых поколений людей. Время остановилось
для этих людей, а порции блаженства настолько перемешались с мучениями и
потрясениями, вызванными дромозэ, что слова леди Да приобретали для них
какое-то очень далекое значение.
- Люди никогда не живут вечно.
Ее заявление было надеждой, а не истиной, в которую можно было
верить. У них не было духу следить за перемещениями звезд на небе,
обмениваться друг с другом именами, пожинать плоды опыта каждого ради
коллективной мудрости всех. Они даже мечтать не смели о бегстве. Хотя и
видели старты старомодных ракет на химическом топливе со взлетного поля за
куполом Б'Диката, им и в голову не приходило спрятаться среди замороженной
порции перерожденной плоти.
Когда-то очень давно какой-то узник, его теперь не было среди них,
попытался написать послание. Его письмена были высечены на скале. Мерсер
прочел их так же, как и другие, но никто не знал кто это сделал. И никого
они не заинтересовали.
Послание, нацарапанное на камне, было письмом домой.
Начиналось оно так:
"Когда-то я был таким же, как и вы, выходящим из своего окна и к
концу дня и позволявшим ветрам нежно нести меня к тому месту, где я жил.
Когда-то я, как и вы, имел одну голову, две руки, а на них десять пальцев.
Передняя часть моей головы называлась лицом, и с его помощью я мог
разговаривать. Теперь же я могу только писать, и то лишь тогда, когда боль
покидает меня. Когда-то я, так же, как и вы, ел, пил, имел имя. Не могу
вспомнить его. Вы можете вставать, вы, которые читаете послание. Я даже не
могу подняться. Я просто дожидаюсь, когда огоньки, молекула за молекулой,
вложат в меня пищу и таким же образом заберут продукты распада. И не
думайте, что меня здесь подвергают наказанию. Это место не для наказания.
Оно предназначено для кое-чего еще".
Среди розового стада никто не задумывался над этим "кое-чем".
Любознательность давно угасла среди них.
Затем настал день небольших людей.
Это было тогда - ни час, ни год не имеют значения - когда леди Да и
Мерсер молча сидели рядом, погруженные в суперкондаминовое блаженство. Им
не нужно было обмениваться словами - за них говорил наркотик.
Неприятный рев со стороны купола Б'Диката заставил их слегка
пошевелиться. Они, да еще несколько, повернули головы в сторону
громкоговорителя. Первой, совершенно безразлично, заговорила леди Да.
- Я уверена, - произнесла она, - что когда-то мы называли это Военной
угрозой.
И она снова погрузилась в пучину своего блаженства.
Мужчина с двумя рудиментарными головами, росшими рядом с его
собственной, подполз к ним. Все три головы выглядели очень счастливыми, и
Мерсер даже позавидовал избытку его счастья, выражавшегося столь
причудливым образом. Несмотря на пульсирующий жар наркотика, он сожалел,
что в периоды просветления своего рассудка не спросил у этого мужчины, кем
тот был когда-то. Теперь он сам представился. Усилием воли держа глаза
открытыми, он, вяло сделав жест, наподобие отдачи чести, леди Да и
Мерсеру, произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
талии и кончиков пальцев ног, маленькой девочки, росших на его боку?
Он забыл последовательность.
И не считал время.
Леди Да часто улыбалась ему, но любви не было. Сейчас она уже
утратила свои дополнительные туловища. В промежутках между патологическими
отращиваниями каких-либо органов она была красивой и хорошо сложенной
женщиной. Но самым приятным в их отношениях был шепот, повторяющийся
многие тысячи раз и сопровождающийся улыбкой и надеждой:
"Люди никогда не живут вечно".
Эта мысль безмерно утешала ее, хотя Мерсер считал ее не имеющей
смысла.
События шли своим чередом, менялась внешность жертв, прибывали новые.
Время от времени Б'Дикат доставлял новичков, покоившихся в вечном забытьи
своих выжженных разумов, загружал их телами тележку и добавлял к другим
группам. Тела эти корчились и извивались, не произнося ни единого
членораздельного звука, когда на них нападали дромозэ.
Наконец Мерсеру удалось проследовать за Б'Дикатом до самой двери
купола. Для этого ему пришлось перебороть блаженство, доставляемое
суперкондамином. Только память о предыдущих муках, смущении и
растерянности укрепляла его уверенность в том, что если он не спросит
Б'Диката в тот момент, когда он, Мерсер, был счастлив, то ответ станет не
доступным ему, когда он будет особенно нужен. Переборов испытываемое
наслаждение, он стал молить Б'Диката проверить записи и сказать, сколько
времени он здесь провел.
Б'Дикат ворчливо согласился, но не вышел для ответа. Он сказал через
динамик, укрепленный на крыше купола, и его могучий голос прокатился по
пустыне, заставляя встряхиваться розовое людское стадо, погруженное в
блаженство в ожидании того, что скажет им их друг Б'Дикат. Когда
человек-корова закончил свою речь, они были разочарованы, ибо она была
лишена для них всякого смысла, так как просто вмещала в себя сведения о
количестве времени, проведенного на планете Шеол каким-то Мерсером:
- Стандартного времени - 84 года, 7 месяцев, 3 дня, 2 часа и 11 с
половиной минут. Всего хорошего, приятель.
Мерсер побрел назад.
Тайный уголок его разума, остававшийся нормальным, несмотря на боль и
блаженство, заставил его удивиться поведению Б'Диката. Что заставляло
человека-корову оставаться здесь? Что делает его счастливым без
суперкондамина? Был ли Б'Дикат безумным рабом своих обязанностей или
человеком, не утратившим надежду на возвращение на свою родную планету, в
лоно своей семьи с маленькими людьми-телятами, похожими на него? Мерсер,
несмотря на переполнявшее его счастье, потихоньку заплакал, думая о
необычной судьбе Б'Диката. Со своей собственной судьбой он примирился.
Он припомнил, когда ел в последний раз настоящие яйца с настоящей
сковороды. Дромозэ поддерживали в нем жизнь, но ему не было известно как
им это удавалось.
Он брел к своей группе пошатываясь. Леди Да, обнаженная в пыльной
пустыне, дружески помахала ему, приглашая сесть рядом с ней. Вокруг были
бесчисленные квадратные мили пространства, но ему необходимо было именно
это, предложенное ее дружеским жестом и никакое другое.
4
Годы, если это действительно были годы, проходили. На Шеоле ничего не
менялось.
Иногда по равнине прокатывался клокочущий звук извержения гейзеров,
донося до людей, еще не утративших способность мыслить, что капитан
Альварес сделал выдох. Ночи сменялись днями, однако не было смены полевых
работ, как и времен года, или новых поколений людей. Время остановилось
для этих людей, а порции блаженства настолько перемешались с мучениями и
потрясениями, вызванными дромозэ, что слова леди Да приобретали для них
какое-то очень далекое значение.
- Люди никогда не живут вечно.
Ее заявление было надеждой, а не истиной, в которую можно было
верить. У них не было духу следить за перемещениями звезд на небе,
обмениваться друг с другом именами, пожинать плоды опыта каждого ради
коллективной мудрости всех. Они даже мечтать не смели о бегстве. Хотя и
видели старты старомодных ракет на химическом топливе со взлетного поля за
куполом Б'Диката, им и в голову не приходило спрятаться среди замороженной
порции перерожденной плоти.
Когда-то очень давно какой-то узник, его теперь не было среди них,
попытался написать послание. Его письмена были высечены на скале. Мерсер
прочел их так же, как и другие, но никто не знал кто это сделал. И никого
они не заинтересовали.
Послание, нацарапанное на камне, было письмом домой.
Начиналось оно так:
"Когда-то я был таким же, как и вы, выходящим из своего окна и к
концу дня и позволявшим ветрам нежно нести меня к тому месту, где я жил.
Когда-то я, как и вы, имел одну голову, две руки, а на них десять пальцев.
Передняя часть моей головы называлась лицом, и с его помощью я мог
разговаривать. Теперь же я могу только писать, и то лишь тогда, когда боль
покидает меня. Когда-то я, так же, как и вы, ел, пил, имел имя. Не могу
вспомнить его. Вы можете вставать, вы, которые читаете послание. Я даже не
могу подняться. Я просто дожидаюсь, когда огоньки, молекула за молекулой,
вложат в меня пищу и таким же образом заберут продукты распада. И не
думайте, что меня здесь подвергают наказанию. Это место не для наказания.
Оно предназначено для кое-чего еще".
Среди розового стада никто не задумывался над этим "кое-чем".
Любознательность давно угасла среди них.
Затем настал день небольших людей.
Это было тогда - ни час, ни год не имеют значения - когда леди Да и
Мерсер молча сидели рядом, погруженные в суперкондаминовое блаженство. Им
не нужно было обмениваться словами - за них говорил наркотик.
Неприятный рев со стороны купола Б'Диката заставил их слегка
пошевелиться. Они, да еще несколько, повернули головы в сторону
громкоговорителя. Первой, совершенно безразлично, заговорила леди Да.
- Я уверена, - произнесла она, - что когда-то мы называли это Военной
угрозой.
И она снова погрузилась в пучину своего блаженства.
Мужчина с двумя рудиментарными головами, росшими рядом с его
собственной, подполз к ним. Все три головы выглядели очень счастливыми, и
Мерсер даже позавидовал избытку его счастья, выражавшегося столь
причудливым образом. Несмотря на пульсирующий жар наркотика, он сожалел,
что в периоды просветления своего рассудка не спросил у этого мужчины, кем
тот был когда-то. Теперь он сам представился. Усилием воли держа глаза
открытыми, он, вяло сделав жест, наподобие отдачи чести, леди Да и
Мерсеру, произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13