В конце концов он обратился ко мне.
- Советы тоже ваша власть? - с мертвенной улыбкой обратился он ко
мне.
- Не совсем, - ответил я.
- Нет, - сказал он, голосом выразительно подтверждающим неприятность
истины. - Ваша власть - Космическое Агентство, представляемое господином
Хармаллом, который кажется - если только я правильно его раскусил - связан
с некоторым безымянным союзом западных наций, но автономен до определенной
степени.
- То что они именуют свободной, - вставил Везенков с необыкновенным
для него отсутствием краткости, - является всего лишь незнанием, кто
отдает дьявольские приказы.
Это можно было рассматривать как своеобразный остроумный комментарий,
в других обстоятельствах.
- Я работаю на Агентство, - сказал я. - Так же, как и Зено.
Технически, думаю, вы тоже.
Полагаю, это тоже не было самым умным из сказанного. Это был путь,
объясняющий собственное положение визави Хармалла, которое гарантировало
наиболее сильное сопротивление.
- Мир, из которого пришла "Ариадна", - сказал Джухач, - не ваш мир.
Вашему миру мы ничем не обязаны.
Каждый за себя, это не было удовлетворительной стряпней, ни с чьей
точки зрения.
Когда мы остались одни, я сказал Везенкову:
- Вы, конечно, один запутали все, не так ли?
Он глядел на меня с удивлением, возможно обидой, какое-то
мгновение-другое. Затем усмехнулся, решив принять это за шутку. Похлопал
меня по плечу и сказал:
- Должен найти ответ. Чертовски быстрое время. Звезды выстрелят
раньше...
Затем он снова рассмеялся и стал перебрасывать себя вниз по коридору,
подтягиваясь на руках по бегущей перекладине.
9
Когда я вернулся к своей кабинке, возле нее кто-то стоял. Очевидно,
это вовсе не препятствие для меня, что они начали формировать очередь.
Он выглядел моложе меня - может быть двадцать два или двадцать три
года. Он был маленьким и жилистым, с той разновидностью охотничьего
выражения, которое очень хорошо подходило к интеллектуальному климату на
борту корабля.
- Доктор Каретта? - с сомнением произнес он. - Я - Симон Нортон.
Я пожал его протянутую руку. Он затрясся вместе с рукопожатием... не
часто пользовался нулевой гравитацией.
- Я слышал. что вы из Англии, - сказал он. Это прозвучало не очень
уверенно.
- Я родился там, - сказал я ему. - Прошу прощение за банальное
сравнение, но я прошел длинный путь от итальянского мороженщика. Но пока
не видел темных сатанинских мельниц.
Он неуклюже двинулся и рассмеялся.
- Я родился в Нотингеме, - сказал он. - Кажется, еще только вчера я
был там.
Я шире открыл дверь и пригласил его внутрь. Он неловко продвинулся
мимо кровати, о которую оперся рукой.
- Неплохо бы выпить, - сказал я, - но как вы видите я живу в
спартанских условиях.
- А все мы? - воспротивился он слабо.
Мне пришло в голову, что когда он говорил о своей милой старой
Англии, то был более литературен, чем я предполагал. В отличии от Катрин
д'Орсей, которая по расписанию дежурила, этот свеже выглядевший юноша
должно быть спал в течение всех трехсот пятидесяти лет. Его последним
воспоминанием должно быть было путешествие в челноке с Земли.
- А какой была Англия? - спросил я, завязывая разговор. И опустился в
голове кровати, застегнув ремень безопасности вокруг лодыжек.
- В основном на опасном пути, - сказал он. - Кроме Оксфорда... и
предположительно Кембриджа тоже. Два столетия они шли постоянно замедляя
движение.
- Что вы изучали? - спросил я.
- Генетику.
Мои брови подскочили вверх.
- Вот что мне удивительно, - признался я. - Где же легионы глубоко
замороженных ученых, сгорающих от нетерпения вкусить плоды столетнего
материального прогресса? Вы - это вся делегация?
- Я не думал быть здесь, - признался он.
- О, - сказал я. - А почему?
- Приказ.
- Почему?
- Полагаю, думали, что вы будете слишком заняты. Они не желают, чтобы
мы отнимали ваше время. Но...
- Но? - подсказал я.
Он наклонил голову, скрывая грубую ухмылку.
- Я хочу знать ответ на основную загадку. Полагаю, мне следовало быть
математиком... тогда я бы только спросил, разрешена ли последняя теорема
Ферма.
Я не имел понятия, решили ли теорему Ферма... или, что то же самое,
что за дьявольщина это была. Наиболее неприятным было то, что я понятия не
имел, в чем же заключалась основная загадка. Я сказал ему об этом, и он
какое-то мгновение выглядел совершенно пораженным. Затем его лицо
прояснилось.
- О, - сказал он, - конечно. Однажды вы расщелкали проблему, и она не
является загадкой. Вы забыли как она называлась.
- Ну? - сказал я, когда он снова заколебался.
- Для вас, - сказал он, - это казалось проблемой. Она стояла долгое,
долгое время... более, чем столетие. Думаю, нам следовало получить ответ,
но фактически, все растянулось на два или три поколения из-за отвлечения
биотехников. Коммерциализация выжимала и без того скудные ресурсы, и
теория пользовалась низкой репутацией повсюду - существовал модный
аргумент о конце теории... потому что мы считали, что уже убедились в
большинстве того, в чем можно было убедиться с помощью человеческих
чувств.
- Я знаю это, - сухо сказал я.
- Дело в том, - продолжал он, - что у нас не было настоящей связи
между биохимической генетикой и анатомией. Насколько мы знали... и знанию
было более ста лет - гены в ядре были точной копией протеинов: химическая
фабрика. Мы знали, что изменения в генном наборе поражало грубые
структуры, но не знали как. В шестидесятых годах двадцатого столетия
казалось, что, связывая между собой микро- и макрогенетику, можно попасть
в точку, но мы так и не получили этой точки. Брешь в эволюционной теории
была очень серьезной, но как я говорил, наиболее горячей была другая
теорема.
- В чем основная загадка?
Он кивнул.
- Мы даже больше отклонились от темы чем вы, - сказал я. - Мы не
только не знаем ответа, мы понизили вопрос в важности. Пока вы
отсутствовали, было много проблем и отчаяний. Крушение цивилизации - это
одна из причин. В мое время генетики только начали преуспевать. Теперь у
нас есть новый контекст для всей науки, хотя... это не совсем биология в
значительной степени, это - парателлурианская биология. Вместо одной
жизненной системы мы имеем дюжину. Это дает нам шанс сделать много
подборок фактов и внести их в каталог - с обильным практическим
объяснением, конечно. Нет еще великого теоретика, неожиданно
объявившегося, который бы связал все это вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
- Советы тоже ваша власть? - с мертвенной улыбкой обратился он ко
мне.
- Не совсем, - ответил я.
- Нет, - сказал он, голосом выразительно подтверждающим неприятность
истины. - Ваша власть - Космическое Агентство, представляемое господином
Хармаллом, который кажется - если только я правильно его раскусил - связан
с некоторым безымянным союзом западных наций, но автономен до определенной
степени.
- То что они именуют свободной, - вставил Везенков с необыкновенным
для него отсутствием краткости, - является всего лишь незнанием, кто
отдает дьявольские приказы.
Это можно было рассматривать как своеобразный остроумный комментарий,
в других обстоятельствах.
- Я работаю на Агентство, - сказал я. - Так же, как и Зено.
Технически, думаю, вы тоже.
Полагаю, это тоже не было самым умным из сказанного. Это был путь,
объясняющий собственное положение визави Хармалла, которое гарантировало
наиболее сильное сопротивление.
- Мир, из которого пришла "Ариадна", - сказал Джухач, - не ваш мир.
Вашему миру мы ничем не обязаны.
Каждый за себя, это не было удовлетворительной стряпней, ни с чьей
точки зрения.
Когда мы остались одни, я сказал Везенкову:
- Вы, конечно, один запутали все, не так ли?
Он глядел на меня с удивлением, возможно обидой, какое-то
мгновение-другое. Затем усмехнулся, решив принять это за шутку. Похлопал
меня по плечу и сказал:
- Должен найти ответ. Чертовски быстрое время. Звезды выстрелят
раньше...
Затем он снова рассмеялся и стал перебрасывать себя вниз по коридору,
подтягиваясь на руках по бегущей перекладине.
9
Когда я вернулся к своей кабинке, возле нее кто-то стоял. Очевидно,
это вовсе не препятствие для меня, что они начали формировать очередь.
Он выглядел моложе меня - может быть двадцать два или двадцать три
года. Он был маленьким и жилистым, с той разновидностью охотничьего
выражения, которое очень хорошо подходило к интеллектуальному климату на
борту корабля.
- Доктор Каретта? - с сомнением произнес он. - Я - Симон Нортон.
Я пожал его протянутую руку. Он затрясся вместе с рукопожатием... не
часто пользовался нулевой гравитацией.
- Я слышал. что вы из Англии, - сказал он. Это прозвучало не очень
уверенно.
- Я родился там, - сказал я ему. - Прошу прощение за банальное
сравнение, но я прошел длинный путь от итальянского мороженщика. Но пока
не видел темных сатанинских мельниц.
Он неуклюже двинулся и рассмеялся.
- Я родился в Нотингеме, - сказал он. - Кажется, еще только вчера я
был там.
Я шире открыл дверь и пригласил его внутрь. Он неловко продвинулся
мимо кровати, о которую оперся рукой.
- Неплохо бы выпить, - сказал я, - но как вы видите я живу в
спартанских условиях.
- А все мы? - воспротивился он слабо.
Мне пришло в голову, что когда он говорил о своей милой старой
Англии, то был более литературен, чем я предполагал. В отличии от Катрин
д'Орсей, которая по расписанию дежурила, этот свеже выглядевший юноша
должно быть спал в течение всех трехсот пятидесяти лет. Его последним
воспоминанием должно быть было путешествие в челноке с Земли.
- А какой была Англия? - спросил я, завязывая разговор. И опустился в
голове кровати, застегнув ремень безопасности вокруг лодыжек.
- В основном на опасном пути, - сказал он. - Кроме Оксфорда... и
предположительно Кембриджа тоже. Два столетия они шли постоянно замедляя
движение.
- Что вы изучали? - спросил я.
- Генетику.
Мои брови подскочили вверх.
- Вот что мне удивительно, - признался я. - Где же легионы глубоко
замороженных ученых, сгорающих от нетерпения вкусить плоды столетнего
материального прогресса? Вы - это вся делегация?
- Я не думал быть здесь, - признался он.
- О, - сказал я. - А почему?
- Приказ.
- Почему?
- Полагаю, думали, что вы будете слишком заняты. Они не желают, чтобы
мы отнимали ваше время. Но...
- Но? - подсказал я.
Он наклонил голову, скрывая грубую ухмылку.
- Я хочу знать ответ на основную загадку. Полагаю, мне следовало быть
математиком... тогда я бы только спросил, разрешена ли последняя теорема
Ферма.
Я не имел понятия, решили ли теорему Ферма... или, что то же самое,
что за дьявольщина это была. Наиболее неприятным было то, что я понятия не
имел, в чем же заключалась основная загадка. Я сказал ему об этом, и он
какое-то мгновение выглядел совершенно пораженным. Затем его лицо
прояснилось.
- О, - сказал он, - конечно. Однажды вы расщелкали проблему, и она не
является загадкой. Вы забыли как она называлась.
- Ну? - сказал я, когда он снова заколебался.
- Для вас, - сказал он, - это казалось проблемой. Она стояла долгое,
долгое время... более, чем столетие. Думаю, нам следовало получить ответ,
но фактически, все растянулось на два или три поколения из-за отвлечения
биотехников. Коммерциализация выжимала и без того скудные ресурсы, и
теория пользовалась низкой репутацией повсюду - существовал модный
аргумент о конце теории... потому что мы считали, что уже убедились в
большинстве того, в чем можно было убедиться с помощью человеческих
чувств.
- Я знаю это, - сухо сказал я.
- Дело в том, - продолжал он, - что у нас не было настоящей связи
между биохимической генетикой и анатомией. Насколько мы знали... и знанию
было более ста лет - гены в ядре были точной копией протеинов: химическая
фабрика. Мы знали, что изменения в генном наборе поражало грубые
структуры, но не знали как. В шестидесятых годах двадцатого столетия
казалось, что, связывая между собой микро- и макрогенетику, можно попасть
в точку, но мы так и не получили этой точки. Брешь в эволюционной теории
была очень серьезной, но как я говорил, наиболее горячей была другая
теорема.
- В чем основная загадка?
Он кивнул.
- Мы даже больше отклонились от темы чем вы, - сказал я. - Мы не
только не знаем ответа, мы понизили вопрос в важности. Пока вы
отсутствовали, было много проблем и отчаяний. Крушение цивилизации - это
одна из причин. В мое время генетики только начали преуспевать. Теперь у
нас есть новый контекст для всей науки, хотя... это не совсем биология в
значительной степени, это - парателлурианская биология. Вместо одной
жизненной системы мы имеем дюжину. Это дает нам шанс сделать много
подборок фактов и внести их в каталог - с обильным практическим
объяснением, конечно. Нет еще великого теоретика, неожиданно
объявившегося, который бы связал все это вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45