– Знаете что, планетологи, – сказал Быков. – Подите вы к черту!
Он выпятил челюсть и прошел в рубку. Дауге сказал вслед:
– Он спалил Варечку в реакторе.
Быков с гулом захлопнул за собой люк.
В рубке было тихо. На обычном месте за столом у вычислителя сидел штурман Михаил Антонович Крутиков, подперев пухлым кулачком двойной подбородок. Вычислитель негромко шелестел, моргая неоновыми огоньками контрольных ламп. Михаил Антонович посмотрел на капитана добрыми глазками и сказал:
– Хорошо поспал, Лешенька?
– Хорошо, – сказал Быков.
– Я принял пеленги с Амальтеи, – сказал Михаил Антонович. – Они там уж так ждут, так ждут… – Он покачал головой. – Представляешь, Лешенька, у них норма: двести граммов галет и пятьдесят граммов шоколада. И хлорелловая похлебка. Триста граммов хлорелловой похлебки. Это же так невкусно!
«Тебя бы туда, – подумал Быков. – То-то похудел бы, толстяк». Он сердито посмотрел на штурмана и не удержался – улыбнулся. Михаил Антонович, озабоченно выпятив толстые губы, рассматривал разграфленный лист голубой бумаги.
– Вот, Лешенька, – сказал он. – Я составил финиш-программу. Проверь, пожалуйста.
Обычно проверять курсовые программы, составленные Михаилом Антоновичем, не стоило. Михаил Антонович по-прежнему оставался самым толстым и самым опытным штурманом межпланетного флота.
– Потом проверю, – сказал Быков. Он сладко зевнул, прикрывая рот ладонью. – Вводи программу в киберштурман.
– Я, Лешенька, уже ввел, – виновато сказал Михаил Антонович.
– Ага, – сказал Быков. – Ну что ж, хорошо. Где мы сейчас?
– Через час выходим на финиш, – ответил Михаил Антонович. – Пройдем над северным полюсом Юпитера… – слово «Юпитер» он произнес с видимым удовольствием, – на расстоянии двух диаметров, двести девяносто мегаметров. А потом – последний виток. Можно считать, мы уже прибыли, Алешенька…
– Расстояние считаешь от центра Юпитера?
– Да, от центра.
– Когда выйдем на финиш, будешь каждые четверть часа давать расстояние до экзосферы.
– Слушаюсь, Лешенька, – сказал Михаил Антонович.
Быков еще раз зевнул, с досадой протер кулаками слипающиеся глаза и пошел вдоль пульта аварийной сигнализации. Здесь было все в порядке. Двигатель работал без перебоев, плазма поступала в рабочем ритме, настройка магнитных ловушек держалась безукоризненно. За магнитные ловушки отвечал бортинженер Жилин. «Молодчина, Жилин, – подумал Быков. – Отлично отрегулировал, малек».
Быков остановился и попробовал, чуть меняя курс, сбить настройку ловушек. Настройка не сбивалась. Белый зайчик за прозрачной пластмассовой пластинкой даже не шевельнулся. «Молодчина, малек», снова подумал Быков. Он обогнул выпуклую стену – кожух фотореактора. У комбайна контроля отражателя стоял Жилин с карандашом в зубах. Он упирался обеими руками в края пульта и едва заметно отплясывал чечетку, шевеля могучими лопатками на согнутой спине.
– Здравствуй, Ваня, – сказал Быков.
– Здравствуйте, Алексей Петрович, – сказал Жилин, быстро обернувшись. Карандаш выпал у него из зубов, и он ловко поймал его на лету.
– Как отражатель? – спросил Быков.
– Отражатель в порядке, – сказал Жилин, но Быков все-таки нагнулся над пультом и потянул плотную синюю ленту записи контрольной системы.
Отражатель – самый главный и самый хрупкий элемент фотонного привода, гигантское параболическое зеркало, покрытое пятью слоями сверхстойкого мезовещества. В зарубежной литературе отражатель часто называют «сэйл» – парус. В фокусе параболоида ежесекундно взрываются, превращаясь в излучение, миллионы порций дейтериево-тритиевой плазмы. Поток бледного лиловатого пламени бьет в поверхность отражателя и создает силу тяги. При этом в слое мезовещества возникают исполинские перепады температур, и мезовещество постепенно – слой за слоем – выгорает. Кроме того, отражатель непрерывно разъедается метеоритной коррозией. И если при включенном двигателе отражатель разрушится у основания, там, где к нему примыкает толстая труба фотореактора, корабль превратится в мгновенную бесшумную вспышку. Поэтому отражатели фотонных кораблей меняют через каждые сто астрономических единиц полета. Поэтому контролирующая система непрерывно замеряет состояние рабочего слоя по всей поверхности отражателя.
– Так, сказал Быков, вертя в пальцах ленту. – Первый слой выгорел.
Жилин промолчал.
– Михаил! – окликнул Быков. – Ты знаешь, что первый слой выгорел?
– Знаю, Лешенька, – отозвался штурман. – А что ты хочешь? Оверсан, Лешенька…
«Оверсан», или «прыжок через Солнце», производится редко и только в исключительных случаях – как сейчас, когда на «Джей-станциях» голод. При оверсане между старт-планетой и финиш-планетой находится Солнце – расположение очень невыгодное с точки зрения «прямой космогации». При оверсане фотонный двигатель работает на предельных режимах, скорость корабля доходит до шести-семи тысяч километров в секунду и на приборах начинают сказываться эффекты неклассической механики, изученные пока еще очень мало. Экипаж почти не спит, расход горючего и отражателя громаден, и в довершение всего корабль, как правило, подходит к финиш-планете с полюса, что неудобно и осложняет посадку.
– Да, – сказал Быков. – Оверсан. Вот тебе и оверсан.
Он вернулся к штурману и поглядел на расходомер горючего.
– Дай-ка мне копию финиш-программы, Миша, – сказал он.
– Одну минутку, Лешенька, – сказал штурман.
Он был очень занят. По столу были разбросаны голубые листки бумаги, негромко гудела полуавтоматическая приставка к электронному вычислителю. Быков опустился в кресло и прикрыл веки. Он смутно видел, как Михаил Антонович, не отрывая глаз от записей, протянул руку к пульту и, быстро переставляя пальцы, пробежал по клавишам. Рука его стала похожа на большого белого паука. Вычислитель загудел громче и остановился, сверкнув стоп-лампочкой.
– Что тебе, Лешенька? – спросил штурман, глядя в свои записи.
– Финиш-программу, – сказал Алексей Петрович, еле разлепляя веки.
Из выводного устройства выползла табулограмма, и Михаил Антонович вцепился в нее обеими руками.
– Сейчас, – сказал он торопливо. – Сейчас.
У Быкова сладко зашумело в ушах, под веками поплыли желтые огоньки. Он уронил голову на грудь.
– Лешенька, – сказал штурман. Он потянулся через стол и похлопал Быкова по плечу. – Лешенька, вот программа…
Быков вздрогнул, дернул головой и посмотрел по сторонам. Он взял исписанные листки.
– Кхе-кхм… – откашлялся он и пошевелил кожей на лбу. – Так. Опять тэта-алгоритм… – Он сонно уставился в записи.
– Принял бы ты, Лешенька, спорамин, – посоветовал штурман.
– Подожди, – сказал Быков. – Подожди. Это что еще такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21