Но оба — и король, и регент — знали, что если о первом и тягчайшем злосчастии говорить невозможно, то о втором невозможно не говорить и вскоре придется что-либо предпринять. И звалась эта напасть Гавейн Оркнейский.
Король сунул ноги в отороченные мехом домашние туфли, развернулся всем телом в просторном кресле и взбешенно вопросил:
— Во имя всех подземных богов, неужто так нужно было их убивать?
Бедуир развел руками, и в этом жесте сквозило отчаянье.
— А что мне было делать? Убийства Коллеса было не избежать. Я был безоружен, а он бросился на меня с мечом. Я должен был этот меч отобрать. У меня не было ни выбора, ни времени на раздумья, иначе он прикончил бы меня. Смерть Гарета — для меня горе. Я в ней повинен. Не думаю, что он был там из измены, но лишь потому, что оказался в своре, когда поднялся крик, и, возможно, он тревожился за Линет. Признаю, я едва видел его в общей свалке. Я действительно скрестил мечи с Гахерисом, но лишь на мгновенье. Думаю, я нанес ему рану, всего лишь царапину, но потом он исчез. А после того, как пал Агравейн, все мои мысли были о королеве. Во всем этом деле Гахерис кричал громче всех, он и тогда еще выкрикивал ей оскорбленья. И я помню, как он обошелся с собственной матерью. — Он на мгновенье замялся. — В этом было что-то от ночного кошмара. Мечи, оскорбленья, свора рвется к королеве, а она, бедная госпожа, стоит как громом пораженная тем, что хватило и мига, чтоб мир и покой вкруг нее сменились кровавой бранью. Ты уже виделся с ней, Артур? Как она?
— Мне сказали, что с ней все хорошо, но она еще не оправилась от потрясенья. Когда я посылал за известиями о ней, она была у Линет. Я пойду к ней, как только почищусь с дороги. А теперь расскажи мне остальное. Что с Мордредом? Мне сказали, что он был ранен, а потом что он уехал — бежал — вместе с Гахерисом. Вот чего мне никак не понять. К “младокельтам” он примкнул лишь по моей просьбе, более того, на деле в ночь перед моим отъездом из Камелота он явился ко мне со словами предостереженья о том, что они, возможно, замыслили… Ты не мог этого знать. Это моя вина, мне следовало сказать тебе, но в его предостережении была и другая сторона…
На том он и оставил, а Бедуир только молча кивнул: это была спорная и опасная земля, по которой каждый из них мог ступать без единого слова. Артур нахмурился, глядя себе на руки, потом поднял на друга встревоженный взор.
— Тебя нельзя винить за то, что ты поднял на него меч; откуда тебе было догадаться? Но королева? Он же предан ей… Мы любили называть это мальчишеской влюбленностью и смотреть на нее с улыбкой, и королева так же с ней обходилась. Так почему же он пытался причинить ей вред?
— Нельзя сказать с уверенностью, что он делал именно это. Я сам не уверен в том, что там произошло. Когда я скрестил клинки с Мордредом, схватка почти уже завершилась. Королева была в безопасности у меня за спиной, и в опочивальню уже прибежала стража. Я разоружил бы его и попытался его урезонить и дождаться твоего приезда, но он слишком хороший для этого боец. Мне пришлось ранить его, чтобы выбить меч из его руки.
— А теперь, — горько произнес Артур, — он исчез. Но почему? И, в особенности, почему с Гахерисом? Разве что он все еще следит за ним? Сам знаешь, куда они поехали.
— Понимаю, Гавейна ты послать за ними не можешь. Итак, когда и куда?
— Во всяком случае, не немедля. — Артур помедлил, после чего взглянул прямо в лицо старому другу. — Прежде всего на людях я должен показать, что по-прежнему доверяю тебе.
Словно безо всякой мысли его рука скользнула по поверхности стола. Столешница была из зеленого с прожилками мрамора и отделана золотом. Войдя в рабочую комнату, король швырнул рукавицы на стол, а Ульфин, спеша удалиться, позабыл забрать их. Теперь Артур взял одну, провел по ней пальцами. Рукавица была пошита из тончайшей телячьей кожи, выделанной до бархатистой мягкости, с раструбом, вышитым шелковыми нитями цветов радуги и мелким речным жемчугом. Королева сама вышивала рукавицы, не позволяя своим дамам сделать хотя бы один стежок. Жемчужины были из рек ее родины.
Бедуир встретился взглядом с королем. В темных глазах поэта застыла глубокая печаль. Глаза короля были столь же безрадостны, но в них читалась доброта.
— А где… Твой кузен, верно, рад будет твоему возвращению в семейный замок в Малой Британии? Мне бы хотелось, чтобы ты был там. Поезжай сперва, если сможешь, к королю Хоелю в Керрек. Думаю, он будет рад иметь тебя поблизости. Для него сейчас тревожные времена, а он стар, и в последнее время ему неможется. Но мы еще поговорим об этом перед твоим отъездом. А теперь мне нужно увидеться с королевой.
От Гвиневеры, к немалому своему облегченью, Артур узнал правду. Мордред вовсе не пытался напасть на нее, а, напротив, помешал Гахерису зарубить ее своим мечом. Он даже успел свалить Гахериса с ног прежде, чем на него самого напал Бедуир. Его последующее бегство, стало быть, было вызвано страхом, что его причислят (как, по всей видимости, это сделал Бедуир) к вероломной клике “младокельтов”. Это представляло собой немалую загадку, поскольку не только королева, но и Борс готовы были поклясться в его верности королю, но еще большая загадка крылась в другом: почему изо всех людей в спутники своего бегства он выбрал Гахериса? Первый ключ к разгадке дали расспросы любовницы Мордреда. Гахерису, который был сам залит кровью и, очевидно, пребывал в смятении, удалось убедить ее в том, что ее любовнику грозит опасность; тем проще было уговорить едва пришедшего в себя и ослабевшего от раны принца, что единственной его надеждой является бегство. Свои мольбы женщина присоединила к настойчивым уговорам Гахериса, помогла им сесть на лошадей и проводила их до угла улицы.
Стражники, несшие в ту ночь караул у Королевских врат, завершили печальную повесть. Правда оказалась проста и очевидна. Гахерис увез с собой раненого, чтобы использовать его как прикрытие и пропуск к свободе. Артур, теперь уже всерьез озабоченный здоровьем и безопасностью своего сына, немедленно разослал королевских гонцов, чтобы они разыскали Мордреда и привезли его домой. Когда пришла весть о том, что ни Мордред, ни Гахерис у Гавейна не объявились, король приказал разыскивать сына по всей стране. Согласно распоряжению Артура, Гахериса следовало взять под стражу. Там его и должны были содержать, пока король не переговорит с Гавейном, который уже выехал в Камелот.
Гарет, единственный из мертвых, лежал в королевской часовне. После его похорон безутешная Линет вернется в дом своего отца Трагические события остались позади, но над Камелотом зависла, глухо рокоча, недобрая туча катастрофы, словно сверкающее золото его башен, зелень и голубизна его стягов были замазаны серостью надвигавшейся печали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Король сунул ноги в отороченные мехом домашние туфли, развернулся всем телом в просторном кресле и взбешенно вопросил:
— Во имя всех подземных богов, неужто так нужно было их убивать?
Бедуир развел руками, и в этом жесте сквозило отчаянье.
— А что мне было делать? Убийства Коллеса было не избежать. Я был безоружен, а он бросился на меня с мечом. Я должен был этот меч отобрать. У меня не было ни выбора, ни времени на раздумья, иначе он прикончил бы меня. Смерть Гарета — для меня горе. Я в ней повинен. Не думаю, что он был там из измены, но лишь потому, что оказался в своре, когда поднялся крик, и, возможно, он тревожился за Линет. Признаю, я едва видел его в общей свалке. Я действительно скрестил мечи с Гахерисом, но лишь на мгновенье. Думаю, я нанес ему рану, всего лишь царапину, но потом он исчез. А после того, как пал Агравейн, все мои мысли были о королеве. Во всем этом деле Гахерис кричал громче всех, он и тогда еще выкрикивал ей оскорбленья. И я помню, как он обошелся с собственной матерью. — Он на мгновенье замялся. — В этом было что-то от ночного кошмара. Мечи, оскорбленья, свора рвется к королеве, а она, бедная госпожа, стоит как громом пораженная тем, что хватило и мига, чтоб мир и покой вкруг нее сменились кровавой бранью. Ты уже виделся с ней, Артур? Как она?
— Мне сказали, что с ней все хорошо, но она еще не оправилась от потрясенья. Когда я посылал за известиями о ней, она была у Линет. Я пойду к ней, как только почищусь с дороги. А теперь расскажи мне остальное. Что с Мордредом? Мне сказали, что он был ранен, а потом что он уехал — бежал — вместе с Гахерисом. Вот чего мне никак не понять. К “младокельтам” он примкнул лишь по моей просьбе, более того, на деле в ночь перед моим отъездом из Камелота он явился ко мне со словами предостереженья о том, что они, возможно, замыслили… Ты не мог этого знать. Это моя вина, мне следовало сказать тебе, но в его предостережении была и другая сторона…
На том он и оставил, а Бедуир только молча кивнул: это была спорная и опасная земля, по которой каждый из них мог ступать без единого слова. Артур нахмурился, глядя себе на руки, потом поднял на друга встревоженный взор.
— Тебя нельзя винить за то, что ты поднял на него меч; откуда тебе было догадаться? Но королева? Он же предан ей… Мы любили называть это мальчишеской влюбленностью и смотреть на нее с улыбкой, и королева так же с ней обходилась. Так почему же он пытался причинить ей вред?
— Нельзя сказать с уверенностью, что он делал именно это. Я сам не уверен в том, что там произошло. Когда я скрестил клинки с Мордредом, схватка почти уже завершилась. Королева была в безопасности у меня за спиной, и в опочивальню уже прибежала стража. Я разоружил бы его и попытался его урезонить и дождаться твоего приезда, но он слишком хороший для этого боец. Мне пришлось ранить его, чтобы выбить меч из его руки.
— А теперь, — горько произнес Артур, — он исчез. Но почему? И, в особенности, почему с Гахерисом? Разве что он все еще следит за ним? Сам знаешь, куда они поехали.
— Понимаю, Гавейна ты послать за ними не можешь. Итак, когда и куда?
— Во всяком случае, не немедля. — Артур помедлил, после чего взглянул прямо в лицо старому другу. — Прежде всего на людях я должен показать, что по-прежнему доверяю тебе.
Словно безо всякой мысли его рука скользнула по поверхности стола. Столешница была из зеленого с прожилками мрамора и отделана золотом. Войдя в рабочую комнату, король швырнул рукавицы на стол, а Ульфин, спеша удалиться, позабыл забрать их. Теперь Артур взял одну, провел по ней пальцами. Рукавица была пошита из тончайшей телячьей кожи, выделанной до бархатистой мягкости, с раструбом, вышитым шелковыми нитями цветов радуги и мелким речным жемчугом. Королева сама вышивала рукавицы, не позволяя своим дамам сделать хотя бы один стежок. Жемчужины были из рек ее родины.
Бедуир встретился взглядом с королем. В темных глазах поэта застыла глубокая печаль. Глаза короля были столь же безрадостны, но в них читалась доброта.
— А где… Твой кузен, верно, рад будет твоему возвращению в семейный замок в Малой Британии? Мне бы хотелось, чтобы ты был там. Поезжай сперва, если сможешь, к королю Хоелю в Керрек. Думаю, он будет рад иметь тебя поблизости. Для него сейчас тревожные времена, а он стар, и в последнее время ему неможется. Но мы еще поговорим об этом перед твоим отъездом. А теперь мне нужно увидеться с королевой.
От Гвиневеры, к немалому своему облегченью, Артур узнал правду. Мордред вовсе не пытался напасть на нее, а, напротив, помешал Гахерису зарубить ее своим мечом. Он даже успел свалить Гахериса с ног прежде, чем на него самого напал Бедуир. Его последующее бегство, стало быть, было вызвано страхом, что его причислят (как, по всей видимости, это сделал Бедуир) к вероломной клике “младокельтов”. Это представляло собой немалую загадку, поскольку не только королева, но и Борс готовы были поклясться в его верности королю, но еще большая загадка крылась в другом: почему изо всех людей в спутники своего бегства он выбрал Гахериса? Первый ключ к разгадке дали расспросы любовницы Мордреда. Гахерису, который был сам залит кровью и, очевидно, пребывал в смятении, удалось убедить ее в том, что ее любовнику грозит опасность; тем проще было уговорить едва пришедшего в себя и ослабевшего от раны принца, что единственной его надеждой является бегство. Свои мольбы женщина присоединила к настойчивым уговорам Гахериса, помогла им сесть на лошадей и проводила их до угла улицы.
Стражники, несшие в ту ночь караул у Королевских врат, завершили печальную повесть. Правда оказалась проста и очевидна. Гахерис увез с собой раненого, чтобы использовать его как прикрытие и пропуск к свободе. Артур, теперь уже всерьез озабоченный здоровьем и безопасностью своего сына, немедленно разослал королевских гонцов, чтобы они разыскали Мордреда и привезли его домой. Когда пришла весть о том, что ни Мордред, ни Гахерис у Гавейна не объявились, король приказал разыскивать сына по всей стране. Согласно распоряжению Артура, Гахериса следовало взять под стражу. Там его и должны были содержать, пока король не переговорит с Гавейном, который уже выехал в Камелот.
Гарет, единственный из мертвых, лежал в королевской часовне. После его похорон безутешная Линет вернется в дом своего отца Трагические события остались позади, но над Камелотом зависла, глухо рокоча, недобрая туча катастрофы, словно сверкающее золото его башен, зелень и голубизна его стягов были замазаны серостью надвигавшейся печали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120