я хожу за королем, он из моих рук принимает лекарства, без меня он беспомощен. Вдвоем с его постельничим мы все для него делаем. Даже и думать нечего, чтобы король согласился на мой отъезд.
– После сегодняшнего дня король больше никогда не пожелает тебя увидеть.
Она недоуменно посмотрела на меня. Щеки ее раскраснелись. Заметно было, что мои слова ее задели.
– Да как ты можешь это говорить? Даже тебе, Мерлин, не удастся закрыть мне доступ к моему отцу, и, ручаюсь, он никогда не согласится, чтобы я уехала. Неужели ты собираешься рассказать ему о том, что произошло? Он ведь больной человек и не переживет удара.
– Я не расскажу ему.
– Тогда что же ты ему скажешь? Как будешь добиваться моего изгнания?
– А я не говорил, что буду его добиваться, Моргауза.
– Ты сказал, что после сегодняшнего дня король больше не пожелает меня видеть.
– Я говорил не об отце твоем.
– Не понимаю... – Она вдруг судорожно вздохнула, золотисто-зеленые глаза широко раскрылись. – Но ведь ты сказал... король? – Задышала чаще. – Ты имел в виду мальчика?
– Да, твоего брата. Где твое искусство, Моргауза? Утер помечен печатью смерти.
Она заломила пальцы.
– Знаю. Но... разве сегодня?
Я повторил свой вопрос:
– Где твое искусство, Моргауза? Сегодня. Так что тебе лучше поскорее отсюда убраться, верно? Не станет Утера, кто будет здесь твоим защитником?
Она подумала немного. Прекрасные зелено-золотистые глаза сузились, стали хитрыми и совсем не прекрасными.
– А от кого меня защищать? От Артура? Ты так уж уверен, что склонишь лордов признать его королем? И даже если и склонишь, ты, что же, полагаешь, что мне понадобится от него защита?
– Ты не хуже меня знаешь, что королем он все равно будет. Это скажет тебе твое магическое искусство. И какой король из него получится, ты тоже понимаешь, хоть и отзывалась о нем с пренебрежением назло мне. От него, Моргауза, может быть, защита тебе и не понадобится, зато наверняка понадобится от меня. – Взгляды наши пересеклись. Я кивнул. – Да, да. Где он, там и я. Считай, что я тебя предупредил, и уезжай, пока не поздно. От таких чар, какие ты напустила на него нынче ночью, я смогу его оградить.
Она уже снова сидела спокойно. Маленький рот изогнут в прежней загадочной усмешке. Да, какими-то чарами она владела, спору нет.
– А тебе так уж не страшна женская магия, принц Мерлин? В конце концов и ты попадешься, верь мне.
– Знаю, – спокойно ответил я. – Ты думаешь, я не видел, какой конец меня ждет? И меня, и всех нас, Моргауза. Для тебя я видел силу и для того, кого ты понесла, тоже. Силу, но не радость. Ни теперь, ни после.
За окном у стены росло абрикосовое дерево. Солнце разогрело плоды – золотистые, ароматные, налитые шарики. В блещущей листве гудели осы, осоловелые от тепла и сладкого духа. Вот так же в благоухающем саду я уже когда-то смотрел в глаза ненависти и смертной вражде.
Она сидела недвижно, сцепив на животе пальцы. Глаза ее вонзились, словно всосались в мои. Запах жимолости загустел, поплыл золотисто-зеленым облаком в окно, смешиваясь с ароматом абрикосов и солнечным сиянием...
– Довольно, – презрительно остановил я ее. – Неужто ты в самом деле думаешь, что я могу поддаться твоей женской магии? Теперь не больше, чем когда-то. Подумай, что ты делаешь, забудь пока про чары. Артур уже знает, кто он, и понимает, что содеяно им ночью с тобою. И ты полагаешь, он потерпит тебя близ себя? Будет безропотно наблюдать, как с каждым днем, с каждым месяцем растет в твоем теле младенец? Он не отличается ни хладнокровием, ни терпением. Зато у него есть совесть. Он верит, что ты согрешила по неведению, так же как он. Иначе бы он не бездействовал.
– А что бы он сделал? Убил бы меня?
– Ты разве не заслужила этого?
– Он согрешил, если называть это грехом, точно так же, как и я.
– Он не знал, что совершает грех, а ты знала. Нет, нет, не пытайся оправдываться. К чему притворство? Не надо было магии, чтобы слышать, как люди зашептались, лишь только мы с ним прибыли ко двору. Ты знала, что он – сын Утера.
Впервые тень страха пробежала по ее лицу. Упрямо она твердила свое:
– Нет, не знала. Ты не можешь доказать, что я знала. Зачем бы я стала это делать?
Я скрестил руки на груди и прислонился плечом к стене.
– Сейчас я скажу тебе зачем. Затем, во-первых, что ты дочь Утера и, подобно ему, любительница случайных удовольствий. Затем, что в тебе течет кровь Пендрагонов, а в крови – жажда власти, женщина добивается власти чаще всего у мужчины в постели. Ты знала, что король, твой отец, при смерти, и боялась остаться без власти – тебя, единокровную сестру молодого короля, неизбежно затмила бы будущая королева. Думаю, что ты, не колеблясь, убила бы Артура, да только положение твое при дворе Лота было бы еще менее выигрышным, ведь тогда королевой оказалась бы твоя родная сестра. Кто бы ни стал верховным королем, незаменимой, как при Утере, тебе уже не быть. Пойдешь замуж за какого-нибудь мелкого царька, уедешь с ним на край земли и всю жизнь будешь рожать ему детей да ткать мужу плащи с гербом, и всей власти твоей только и будет что над собственными домочадцами и всего могущества – немного женской магии, которой ты успела обучиться и сможешь применять в своих владениях. Вот почему ты сделала то, что сделала, Моргауза. Ты хотела иметь какие-то права на короля, пусть даже основанные на ненависти и отвращении. То, что ты сделала нынче ночью, сделано тобою хладнокровно, ради приобретения власти.
– А сам-то ты кто такой, что так говоришь со мною? Сам ты хватал власть, где только мог.
– Не где мог, а где она мне доставалась. А все, чем владеешь ты, ты прибрала к рукам вопреки законам, божеским и человеческим. Если бы ты согрешила в неведении, побуждаемая лишь похотью, тем бы дело и кончилось, и говорить было бы не о чем. Я уже сказал тебе, он тебя ни в чем не винит. Нынче утром, когда он узнал, что свершилось, его первая мысль была о тебе, о твоем горе. – Я увидел, как блеснули торжеством ее глаза, и мягко добавил: – Но тебе придется иметь дело не с ним, а со мною. И я говорю, что ты должна уехать.
Она вскочила.
– Почему же ты не рассказал ему и не позволил ему меня убить? Тебе ведь этого хотелось?
– Чтобы к одному прегрешению прибавить другое, еще худшее? Ты говоришь вздор.
– Я иду к королю!
– Для чего? Ему сегодня не до тебя.
– Я всегда нахожусь при нем. Мне надо дать ему лекарства.
– У него теперь есть я. И Гандар. Ты ему больше не нужна.
– Он допустит меня к себе, когда узнает, что я пришла проститься! Говорю тебе, я пойду к нему!
– Ступай, – ответил я. – Я тебя не держу. Если ты задумала открыть ему правду, подумай получше. Потрясение убьет его, и Артур только скорее станет королем.
– Лорды не признают его! Никогда не признают! Думаешь, Лот будет молчать и слушать твои речи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– После сегодняшнего дня король больше никогда не пожелает тебя увидеть.
Она недоуменно посмотрела на меня. Щеки ее раскраснелись. Заметно было, что мои слова ее задели.
– Да как ты можешь это говорить? Даже тебе, Мерлин, не удастся закрыть мне доступ к моему отцу, и, ручаюсь, он никогда не согласится, чтобы я уехала. Неужели ты собираешься рассказать ему о том, что произошло? Он ведь больной человек и не переживет удара.
– Я не расскажу ему.
– Тогда что же ты ему скажешь? Как будешь добиваться моего изгнания?
– А я не говорил, что буду его добиваться, Моргауза.
– Ты сказал, что после сегодняшнего дня король больше не пожелает меня видеть.
– Я говорил не об отце твоем.
– Не понимаю... – Она вдруг судорожно вздохнула, золотисто-зеленые глаза широко раскрылись. – Но ведь ты сказал... король? – Задышала чаще. – Ты имел в виду мальчика?
– Да, твоего брата. Где твое искусство, Моргауза? Утер помечен печатью смерти.
Она заломила пальцы.
– Знаю. Но... разве сегодня?
Я повторил свой вопрос:
– Где твое искусство, Моргауза? Сегодня. Так что тебе лучше поскорее отсюда убраться, верно? Не станет Утера, кто будет здесь твоим защитником?
Она подумала немного. Прекрасные зелено-золотистые глаза сузились, стали хитрыми и совсем не прекрасными.
– А от кого меня защищать? От Артура? Ты так уж уверен, что склонишь лордов признать его королем? И даже если и склонишь, ты, что же, полагаешь, что мне понадобится от него защита?
– Ты не хуже меня знаешь, что королем он все равно будет. Это скажет тебе твое магическое искусство. И какой король из него получится, ты тоже понимаешь, хоть и отзывалась о нем с пренебрежением назло мне. От него, Моргауза, может быть, защита тебе и не понадобится, зато наверняка понадобится от меня. – Взгляды наши пересеклись. Я кивнул. – Да, да. Где он, там и я. Считай, что я тебя предупредил, и уезжай, пока не поздно. От таких чар, какие ты напустила на него нынче ночью, я смогу его оградить.
Она уже снова сидела спокойно. Маленький рот изогнут в прежней загадочной усмешке. Да, какими-то чарами она владела, спору нет.
– А тебе так уж не страшна женская магия, принц Мерлин? В конце концов и ты попадешься, верь мне.
– Знаю, – спокойно ответил я. – Ты думаешь, я не видел, какой конец меня ждет? И меня, и всех нас, Моргауза. Для тебя я видел силу и для того, кого ты понесла, тоже. Силу, но не радость. Ни теперь, ни после.
За окном у стены росло абрикосовое дерево. Солнце разогрело плоды – золотистые, ароматные, налитые шарики. В блещущей листве гудели осы, осоловелые от тепла и сладкого духа. Вот так же в благоухающем саду я уже когда-то смотрел в глаза ненависти и смертной вражде.
Она сидела недвижно, сцепив на животе пальцы. Глаза ее вонзились, словно всосались в мои. Запах жимолости загустел, поплыл золотисто-зеленым облаком в окно, смешиваясь с ароматом абрикосов и солнечным сиянием...
– Довольно, – презрительно остановил я ее. – Неужто ты в самом деле думаешь, что я могу поддаться твоей женской магии? Теперь не больше, чем когда-то. Подумай, что ты делаешь, забудь пока про чары. Артур уже знает, кто он, и понимает, что содеяно им ночью с тобою. И ты полагаешь, он потерпит тебя близ себя? Будет безропотно наблюдать, как с каждым днем, с каждым месяцем растет в твоем теле младенец? Он не отличается ни хладнокровием, ни терпением. Зато у него есть совесть. Он верит, что ты согрешила по неведению, так же как он. Иначе бы он не бездействовал.
– А что бы он сделал? Убил бы меня?
– Ты разве не заслужила этого?
– Он согрешил, если называть это грехом, точно так же, как и я.
– Он не знал, что совершает грех, а ты знала. Нет, нет, не пытайся оправдываться. К чему притворство? Не надо было магии, чтобы слышать, как люди зашептались, лишь только мы с ним прибыли ко двору. Ты знала, что он – сын Утера.
Впервые тень страха пробежала по ее лицу. Упрямо она твердила свое:
– Нет, не знала. Ты не можешь доказать, что я знала. Зачем бы я стала это делать?
Я скрестил руки на груди и прислонился плечом к стене.
– Сейчас я скажу тебе зачем. Затем, во-первых, что ты дочь Утера и, подобно ему, любительница случайных удовольствий. Затем, что в тебе течет кровь Пендрагонов, а в крови – жажда власти, женщина добивается власти чаще всего у мужчины в постели. Ты знала, что король, твой отец, при смерти, и боялась остаться без власти – тебя, единокровную сестру молодого короля, неизбежно затмила бы будущая королева. Думаю, что ты, не колеблясь, убила бы Артура, да только положение твое при дворе Лота было бы еще менее выигрышным, ведь тогда королевой оказалась бы твоя родная сестра. Кто бы ни стал верховным королем, незаменимой, как при Утере, тебе уже не быть. Пойдешь замуж за какого-нибудь мелкого царька, уедешь с ним на край земли и всю жизнь будешь рожать ему детей да ткать мужу плащи с гербом, и всей власти твоей только и будет что над собственными домочадцами и всего могущества – немного женской магии, которой ты успела обучиться и сможешь применять в своих владениях. Вот почему ты сделала то, что сделала, Моргауза. Ты хотела иметь какие-то права на короля, пусть даже основанные на ненависти и отвращении. То, что ты сделала нынче ночью, сделано тобою хладнокровно, ради приобретения власти.
– А сам-то ты кто такой, что так говоришь со мною? Сам ты хватал власть, где только мог.
– Не где мог, а где она мне доставалась. А все, чем владеешь ты, ты прибрала к рукам вопреки законам, божеским и человеческим. Если бы ты согрешила в неведении, побуждаемая лишь похотью, тем бы дело и кончилось, и говорить было бы не о чем. Я уже сказал тебе, он тебя ни в чем не винит. Нынче утром, когда он узнал, что свершилось, его первая мысль была о тебе, о твоем горе. – Я увидел, как блеснули торжеством ее глаза, и мягко добавил: – Но тебе придется иметь дело не с ним, а со мною. И я говорю, что ты должна уехать.
Она вскочила.
– Почему же ты не рассказал ему и не позволил ему меня убить? Тебе ведь этого хотелось?
– Чтобы к одному прегрешению прибавить другое, еще худшее? Ты говоришь вздор.
– Я иду к королю!
– Для чего? Ему сегодня не до тебя.
– Я всегда нахожусь при нем. Мне надо дать ему лекарства.
– У него теперь есть я. И Гандар. Ты ему больше не нужна.
– Он допустит меня к себе, когда узнает, что я пришла проститься! Говорю тебе, я пойду к нему!
– Ступай, – ответил я. – Я тебя не держу. Если ты задумала открыть ему правду, подумай получше. Потрясение убьет его, и Артур только скорее станет королем.
– Лорды не признают его! Никогда не признают! Думаешь, Лот будет молчать и слушать твои речи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123