Единственное чувство, вызываемое во всех людях его смертью, было чувство досады за хлопоты, которые доставляла необходимость устранить это угрожающее разложением тело.
В приемный покой вошли доктор с фельдшером и частный. Доктор был плотный коренастый человек в чесучовом пиджаке и таких же узких, обтягивавших ему мускулистые ляжки панталонах. Частный был маленький толстяк с шарообразным красным лицом, которое делалось еще круглее от его привычки набирать в щеки воздух и медленно выпускать его. Доктор подсел на койку к мертвецу, так же как и фельдшер, потрогал руки, послушал сердце и встал, обдергивая панталоны.
– Мертвее не бывают, – сказал он.
Частный набрал полный рот воздуха и медленно выпустил его.
– Из какого замка? – обратился он к конвойному.
Конвойный ответил и напомнил о кандалах, которые были на умершем.
– Прикажу снять; слава богу, кузнецы есть, – сказал частный и, опять раздув щеки, пошел к двери, медленно выпуская воздух.
– Отчего же это так? – обратился Нехлюдов к доктору.
Доктор посмотрел на него через очки.
– Что отчего так? Что помирают от солнечного удара? А так, сидя без движения, без света всю зиму, и вдруг на солнце, да в такой день, как нынче, да идут толпою, притока воздуха нет. Вот и удар.
– Так зачем же их посылают?
– А это вы их спросите. Да вы, собственно, кто?
– Я посторонний.
– А-а!.. Мое почтение, мне некогда, – сказал доктор и, с досадой отдернув вниз панталоны, направился к койкам больных.
– Ну, твои дела как? – обратился он к косоротому бледному человеку с обвязанной шеей.
Сумасшедший между тем сидел на своей койке и, перестав курить, плевал по направлению доктора.
Нехлюдов сошел вниз на двор и мимо пожарных лошадей, и кур, и часового в медном шлеме прошел в ворота, сел на своего опять заснувшего извозчика и поехал на вокзал.
XXXVIII
Когда Нехлюдов приехал на вокзал, арестанты уже все сидели в вагонах за решетчатыми окнами. На платформе стояло несколько человек провожавших: их не подпускали к вагонам. Конвойные нынче были особенно озабочены. В пути от острога к вокзалу упало и умерло от удара, кроме тех двух человек, которых видел Нехлюдов, еще три человека: один был свезен, так же как первые два, в ближайшую часть, и два упали уже здесь, на вокзале. Озабочены конвойные были не тем, что умерло под их конвоем пять человек, которые могли бы быть живы. Это их не занимало, а занимало их только то, чтобы исполнить все то, что по закону требовалось в этих случаях: сдать куда следует мертвых и их бумаги и вещи и исключить их из счета тех, которых надо везти в Нижний, а это было очень хлопотно, особенно в такую жару.
И этим-то и были заняты конвойные и потому, пока все это не было сделано, не пускали Нехлюдова и других, просивших об этом, подойти к вагонам. Нехлюдова, однако, все-таки пустили, потому что он дал денег конвойному унтер-офицеру. Унтер-офицер этот пропустил Нехлюдова и просил его только поскорее переговорить и отойти, чтобы не видал начальник. Всех вагонов было восемнадцать, и все, кроме вагона начальства, были битком набиты арестантами. Проходя мимо окон вагонов, Нехлюдов прислушивался к тому, что происходило в них. Во всех вагонах слышался звон цепей, суетня, говор, пересыпанный бессмысленным сквернословием, но нигде не говорилось, как того ожидал Нехлюдов, об упавших дорогой товарищах. Речи касались больше мешков, воды для питья и выбора места. Заглянув в окно одного из вагонов, Нехлюдов увидал в середине его, в проходе, конвойных, которые снимали с арестантов наручни. Арестанты протягивали руки, и один конвойный ключом отпирал замок на наручнях и снимал их. Другой собирал наручни. Пройдя все мужские вагоны, Нехлюдов подошел к женским. Во втором из них слышался равномерный женский стон с приговорами: «О-о-о! батюшки, о-о-о! батюшки!»
Нехлюдов прошел мимо и, по указанию конвойного, подошел к окну третьего вагона. Из окна, как только Нехлюдов приблизил к нему голову, пахнуло жаром, насыщенным густым запахом человеческих испарений, и явственно послышались визгливые женские голоса. На всех лавках сидели раскрасневшиеся потные женщины в халатах и кофтах и звонко переговаривались. Приблизившееся к решетке лицо Нехлюдова обратило их внимание. Ближайшие замолкли и подвинулись к нему. Маслова в одной кофте и без косынки сидела у противоположного окна. Ближе сюда сидела белая улыбающаяся Федосья. Узнав Нехлюдова, она толкнула Маслову и рукой показала ей на окно. Маслова поспешно встала, накинула на черные волосы косынку и с оживившимся красным и потным улыбающимся лицом подошла к окну и взялась за решетку.
– И жарко же, – сказала она, радостно улыбаясь.
– Получили вещи?
– Получила, благодарю.
– Не нужно ли чего? – спросил Нехлюдов, чувствуя, как, точно из каменки, несет жаром из раскаленного вагона.
– Ничего не нужно, благодарю.
– Напиться бы, – сказала Федосья.
– Да, напиться бы, – повторила Маслова.
– Да разве у вас нет воды?
– Ставят, да всю выпили.
– Сейчас, – сказал Нехлюдов, – я попрошу конвойного. Теперь до Нижнего не увидимся.
– А вы разве едете? – как будто не зная этого, сказала Маслова, радостно взглянув на Нехлюдова.
– Еду с следующим поездом.
Маслова ничего не сказала и только через несколько секунд глубоко вздохнула.
– Что ж это, барин, правда, что двенадцать человек арестантов уморили до смерти? – сказала грубым мужицким голосом старая суровая арестантка.
Это была Кораблева.
– Я не слышал, что двенадцать. Я видел двух, – сказал Нехлюдов.
– Сказывают, двенадцать, Ужли ж им ничего за это не будет? То-то дьяволы!
– А из женщин никто не заболел? – спросил Нехлюдов.
– Бабы тверже, – смеясь, сказала другая низенькая арестантка, – только вот одна рожать вздумала. Вот заливается, – сказала она, указывая на соседний вагон, из которого слышались все те же стоны.
– Вы говорите, не надо ли чего, – сказала Маслова, стараясь удержать губы от радостной улыбки, – нельзя ли эту женщину оставить, а то мучается.
Вот бы сказали начальству.
– Да, я скажу.
– Да вот еще нельзя ли ей Тараса, мужа своего, повидать, – прибавила она, глазами указывая на улыбающуюся Федосью. – Ведь он с вами едет.
– Господин, нельзя разговаривать, – послышался голос конвойного унтер-офицера. Это был не тот, который пустил Нехлюдова.
Нехлюдов отошел и пошел искать начальника, чтоб просить его о рожающей женщине и о Тарасе, но долго не мог найти его и добиться ответа от конвойных. Они были в большой суете: одни вели куда-то какого-то арестанта, другие бегали закупать себе провизию и размещали свои вещи по вагонам, третьи прислуживали даме, ехавшей с конвойным офицером, и неохотно отвечали на вопросы Нехлюдова.
Нехлюдов увидал конвойного офицера уже после второго звонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133