Старшина же сказал, что нельзя признать ее невиновной, так как она сама созналась, что дала порошок.
– Дала, но думала, что это опиум, – сказал купец.
– Она и опиумом могла лишить жизни, – сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о том, что у его шурина жена отравилась опиумом и умерла бы, если бы не близость доктора и принятые вовремя меры. Полковник рассказывал так внушительно, самоуверенно и с таким достоинством, что ни у кого не достало духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою историю.
– Так привыкают другие, – начал он, – что могут сорок капель принимать; у меня родственник…
Но полковник не дал перебить себя и продолжал рассказ о последствиях влияния опиума на жену его шурина.
– Да ведь уже пятый час, господа, – сказал один из присяжных.
– Так как же, господа, – обратился старшина, – признаем виновной без умысла ограбления, и имущества не похищала. Так, что ли?
Петр Герасимович, довольный своей победой, согласился.
– Но заслуживает снисхождения, – прибавил купец.
Все согласились. Только артельщик настаивал на том, чтобы сказать:
«Нет, не виновна».
– Да ведь оно так и выходит, – разъяснил старшина, – без умысла ограбления, и имущества не похищала. Стало быть, и не виновна.
– Валяй так, и заслуживает снисхождения: значит, что останется, последнее счистить, – весело проговорил купец.
Все так устали, так запутались в спорах, что никто не догадался прибавить к ответу: да, но без намерения лишить жизни.
Нехлюдов был так взволнован, что и он не заметил этого. В этой форме ответы « были записаны и внесены в залу суда.
Раблэ пишет, что юрист, к которому пришли судиться, после указания на всевозможные законы, по прочтении двадцати страниц юридической бессмысленной латыни, предложил судящимся кинуть кости: чет или нечет. Если чет, то прав истец, если нечет, то прав ответчик.
Так было и здесь. То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «Да, виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «Без умысла ограбления» – уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором все скорей кончается.
Присяжные позвонили. Жандарм, стоявший с вынутой наголо саблей у двери, вложил саблю в ножны и посторонился. Судьи сели на места, и один за другим вышли присяжные.
Старшина с торжественным видом нес лист. Он подошел к председателю и подал его. Председатель прочел и, видимо, удивленный, развел руками и обратился к товарищам, совещаясь. Председатель был удивлен тем, что присяжные, оговорив первое условие: «Без умысла ограбления», не оговорили второго: «Без намерения лишить жизни». Выходило, по решению присяжных, что Маслова не воровала, не грабила, а вместе с тем отравила человека без всякой видимой цели.
– Посмотрите, какую они нелепость вынесли, – сказал он члену налево. – Ведь это каторжные работы, а она не виновата.
– Ну, как не виновата, – сказал строгий член.
– Да просто не виновата. По-моему, это случай применения восемьсот восемнадцатой статьи. (818 статья гласит о том, что если суд найдет обвинение несправедливым, то он может отменить решение присяжных.) – Как вы думаете? – обратился председатель к доброму члену.
Добрый член не сразу ответил, он взглянул на номер бумаги, которая лежала перед ним, и сложил цифры, – не удалось на три. Он загадал, что если делится, то он согласится, но, несмотря на то, что не делилось, он по доброте своей согласился.
– Я думаю тоже, что следовало бы, – сказал он.
– А вы? – обратился председатель к сердитому члену.
– Ни в каком случае, – отвечал он решительно. – И так газеты говорят, что присяжные оправдывают преступников; что же заговорят, когда суд оправдает. Я не согласен ни в каком случае.
Председатель посмотрел на часы.
– Жаль, но что же делать, – и подал вопросы старшине для прочтения.
Все встали, и старшина, переминаясь с ноги на ногу, откашлялся и прочел вопросы и ответы. Все судейские: секретарь, адвокаты, даже прокурор, выразили удивление.
Подсудимые сидели невозмутимо, очевидно не понимая значения ответов.
Опять все сели, и председатель спросил прокурора, каким наказаниям он полагает подвергнуть подсудимых.
Прокурор, обрадованный неожиданным успехом относительно Масловой, приписывай этот успех своему красноречию, справился где-то, привстал и сказал:
– Симона Картинкина полагал бы подвергнуть на основании статьи 1452-й и 4 пункта 1453, Ефимию Бочкову на основании статьи 1659-й и Екатерину Маслову на основании статьи 1454-й.
Все наказания эти были самые строгие, которые только можно было положить.
– Суд удалится для постановления решения, – сказал председатель, вставая.
Все поднялись за ним и с облегченным и приятным чувством совершенного хорошего дела стали выходить или передвигаться по зале.
– А ведь мы, батюшка, постыдно наврали, – сказал Петр Герасимович, подойдя к Нехлюдову, которому старшина рассказывал что-то. – Ведь мы ее в каторгу закатали.
– Что вы говорите? – вскрикнул Нехлюдов, на этот раз не замечая вовсе неприятной фамильярности учителя.
– Да как же, – сказал он. – Мы не поставили в ответе: «Виновна, но без намерения лишить жизни». Мне сейчас секретарь говорил: прокурор подводит ее под пятнадцать лет каторги.
– Да ведь так решили, – сказал старшина.
Петр Герасимович начал спорить, говоря, что само собой подразумевалось, что так как она не брала денег, то она и не могла иметь намерения лишить жизни.
– Да ведь я прочел ответы перед тем, как выходить, – оправдывался старшина. – Никто не возражал.
– Я в это время выходил из комнаты, – сказал Петр Герасимович. – А вы-то как прозевали?
– Я никак не думал, – сказал Нехлюдов.
– Вот и не думали.
– Да это можно поправить, – сказал Нехлюдов.
– Ну, нет, теперь кончено.
Нехлюдов посмотрел на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, все так же неподвижно сидели за своей решеткой перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в душе Нехлюдова шевельнулось дурное чувство. Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он был в нерешительности, как отнестись к ней;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
– Дала, но думала, что это опиум, – сказал купец.
– Она и опиумом могла лишить жизни, – сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о том, что у его шурина жена отравилась опиумом и умерла бы, если бы не близость доктора и принятые вовремя меры. Полковник рассказывал так внушительно, самоуверенно и с таким достоинством, что ни у кого не достало духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою историю.
– Так привыкают другие, – начал он, – что могут сорок капель принимать; у меня родственник…
Но полковник не дал перебить себя и продолжал рассказ о последствиях влияния опиума на жену его шурина.
– Да ведь уже пятый час, господа, – сказал один из присяжных.
– Так как же, господа, – обратился старшина, – признаем виновной без умысла ограбления, и имущества не похищала. Так, что ли?
Петр Герасимович, довольный своей победой, согласился.
– Но заслуживает снисхождения, – прибавил купец.
Все согласились. Только артельщик настаивал на том, чтобы сказать:
«Нет, не виновна».
– Да ведь оно так и выходит, – разъяснил старшина, – без умысла ограбления, и имущества не похищала. Стало быть, и не виновна.
– Валяй так, и заслуживает снисхождения: значит, что останется, последнее счистить, – весело проговорил купец.
Все так устали, так запутались в спорах, что никто не догадался прибавить к ответу: да, но без намерения лишить жизни.
Нехлюдов был так взволнован, что и он не заметил этого. В этой форме ответы « были записаны и внесены в залу суда.
Раблэ пишет, что юрист, к которому пришли судиться, после указания на всевозможные законы, по прочтении двадцати страниц юридической бессмысленной латыни, предложил судящимся кинуть кости: чет или нечет. Если чет, то прав истец, если нечет, то прав ответчик.
Так было и здесь. То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «Да, виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «Без умысла ограбления» – уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором все скорей кончается.
Присяжные позвонили. Жандарм, стоявший с вынутой наголо саблей у двери, вложил саблю в ножны и посторонился. Судьи сели на места, и один за другим вышли присяжные.
Старшина с торжественным видом нес лист. Он подошел к председателю и подал его. Председатель прочел и, видимо, удивленный, развел руками и обратился к товарищам, совещаясь. Председатель был удивлен тем, что присяжные, оговорив первое условие: «Без умысла ограбления», не оговорили второго: «Без намерения лишить жизни». Выходило, по решению присяжных, что Маслова не воровала, не грабила, а вместе с тем отравила человека без всякой видимой цели.
– Посмотрите, какую они нелепость вынесли, – сказал он члену налево. – Ведь это каторжные работы, а она не виновата.
– Ну, как не виновата, – сказал строгий член.
– Да просто не виновата. По-моему, это случай применения восемьсот восемнадцатой статьи. (818 статья гласит о том, что если суд найдет обвинение несправедливым, то он может отменить решение присяжных.) – Как вы думаете? – обратился председатель к доброму члену.
Добрый член не сразу ответил, он взглянул на номер бумаги, которая лежала перед ним, и сложил цифры, – не удалось на три. Он загадал, что если делится, то он согласится, но, несмотря на то, что не делилось, он по доброте своей согласился.
– Я думаю тоже, что следовало бы, – сказал он.
– А вы? – обратился председатель к сердитому члену.
– Ни в каком случае, – отвечал он решительно. – И так газеты говорят, что присяжные оправдывают преступников; что же заговорят, когда суд оправдает. Я не согласен ни в каком случае.
Председатель посмотрел на часы.
– Жаль, но что же делать, – и подал вопросы старшине для прочтения.
Все встали, и старшина, переминаясь с ноги на ногу, откашлялся и прочел вопросы и ответы. Все судейские: секретарь, адвокаты, даже прокурор, выразили удивление.
Подсудимые сидели невозмутимо, очевидно не понимая значения ответов.
Опять все сели, и председатель спросил прокурора, каким наказаниям он полагает подвергнуть подсудимых.
Прокурор, обрадованный неожиданным успехом относительно Масловой, приписывай этот успех своему красноречию, справился где-то, привстал и сказал:
– Симона Картинкина полагал бы подвергнуть на основании статьи 1452-й и 4 пункта 1453, Ефимию Бочкову на основании статьи 1659-й и Екатерину Маслову на основании статьи 1454-й.
Все наказания эти были самые строгие, которые только можно было положить.
– Суд удалится для постановления решения, – сказал председатель, вставая.
Все поднялись за ним и с облегченным и приятным чувством совершенного хорошего дела стали выходить или передвигаться по зале.
– А ведь мы, батюшка, постыдно наврали, – сказал Петр Герасимович, подойдя к Нехлюдову, которому старшина рассказывал что-то. – Ведь мы ее в каторгу закатали.
– Что вы говорите? – вскрикнул Нехлюдов, на этот раз не замечая вовсе неприятной фамильярности учителя.
– Да как же, – сказал он. – Мы не поставили в ответе: «Виновна, но без намерения лишить жизни». Мне сейчас секретарь говорил: прокурор подводит ее под пятнадцать лет каторги.
– Да ведь так решили, – сказал старшина.
Петр Герасимович начал спорить, говоря, что само собой подразумевалось, что так как она не брала денег, то она и не могла иметь намерения лишить жизни.
– Да ведь я прочел ответы перед тем, как выходить, – оправдывался старшина. – Никто не возражал.
– Я в это время выходил из комнаты, – сказал Петр Герасимович. – А вы-то как прозевали?
– Я никак не думал, – сказал Нехлюдов.
– Вот и не думали.
– Да это можно поправить, – сказал Нехлюдов.
– Ну, нет, теперь кончено.
Нехлюдов посмотрел на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, все так же неподвижно сидели за своей решеткой перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в душе Нехлюдова шевельнулось дурное чувство. Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он был в нерешительности, как отнестись к ней;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133