После этого меня взяла к себе
тетка, я прожила у нее несколько недель, но плохо помню этот период
времени, так как почти ни на что не обращала внимания...
Затем однажды утром я проснулась и взглянула на все другими глазами.
Я поняла, что дальше так жить невозможно и надо начинать работать, чтобы
мой мозг был чем-то занят. Доктор Хельер, главный врач Врейчестерского
госпиталя, где я работала до замужества, сказал мне, что охотно возьмет
меня обратно на работу. Таким образом, я вернулась туда и очень много
работала, чтобы иметь поменьше свободного времени на грустные размышления.
Это было месяцев восемь назад.
Однажды доктор Хельер рассказал нам о новом препарате, который
синтезировал один его приятель. Не думаю, что он действительно просил,
чтобы кто-либо из нас добровольно испытал его на себе, но я предложила
себя в качестве подопытного кролика. Все равно рано или поздно кто-то
должен был бы сделать это, так почему не я? Мне нечего было терять, а тут
как раз представился случай сделать что-то полезное для человечества.
Председательствующая врачиха прервала меня и спросила:
- А как назывался этот препарат?
- Чуинжуатин, - сказала я, - вы что-нибудь слышали о нем?
Она отрицательно покачала головой.
- Я где-то видела это название, - сказала пожилая докторица. - Что он
собой представляет?
- Это наркотик, обладающий весьма ценными свойствами. Название
происходит от дерева, которое растет, главным образом, на юге Венесуэлы.
Индейское племя, живущее там, каким-то образом наткнулось на специфическое
действие сока из листьев этого дерева и стало употреблять их во время
своих ритуальных оргий. Во время них некоторые члены племени жуют листья
чуинжуатина, пока постепенно не впадают в какой-то зомбиподобный транс. Он
длится три-четыре дня, в течение которых они совершенно беспомощны и
абсолютно неспособны делать что-либо для себя, так что соплеменники должны
ухаживать за ними и охранять их, как если бы они были малыми детьми.
Охране придается особое значение, так как согласно индейскому
поверью, чуинжуатин освобождает дух человека от его телесной оболочки,
чтобы он мог свободно блуждать во времени и пространстве, а в задачу
охраняющего входит следить, чтобы какой-нибудь другой блуждающий дух не
проник в оставленное тело, пока его подлинный хозяин отсутствует. Когда
люди, жевавшие листья чуинжуатина, наконец приходят в себя, они
рассказывают об удивительных мистических явлениях, которые им пришлось
пережить. Никакого отрицательного физического действия на организм при
этом не наблюдается, равно как и привыкания к наркотику. Но, как
утверждают очевидцы, сами мистические переживания очень насыщенны и хорошо
запоминаются.
Доктор Хельер испытал синтезированный чуинжуатин на лабораторных
животных и высчитал дозы, предел переносимости и другие показатели, но,
конечно, ничего не мог сказать относительно достоверности переживаний, о
которых ему рассказывали. Вызывал ли наркотик ощущение наслаждения,
экстаза, страха, ужаса или оказывал какое-либо другое воздействие на
нервную систему, можно было узнать только после апробации на человеческом
организме. Вот я и вызвалась быть этим организмом.
Я закончила свой рассказ и посмотрела на серьезные, озадаченные лица
врачей, а также на гору розовых покрывал и драпировок, которые покрывали
мое могучее тело.
- По правде говоря, - заключила я, - в результате мы имеем сочетание
непостижимого абсурда с гротеском.
Врачихи были серьезными, добросовестными медиками, которые не желали,
чтобы их уводили в сторону от основной задачи - опровергнуть, если им
удастся, мои "фантазии".
- Хорошо, - сказала председательствующая тоном, показывающим, что она
вполне разумно относится к делу, - а не назовете ли вы нам время и число,
когда проводился данный эксперимент?
Я все помнила и ответила ей без промедления. Затем последовали другие
вопросы, на которые я послушно отвечала, но, как только я пыталась
что-нибудь спросить, от моего вопроса либо отмахивались, либо отвечали
весьма поверхностно, как на что-то второстепенное, не имеющее
непосредственного отношения к делу. Так продолжалось, пока мне не принесли
обед. Тогда они собрали свои записи и удалились, оставив меня, наконец, в
покое, но без всякой информации, в которой я так нуждалась.
После обеда я немного задремала, но вскоре меня разбудила орава
маленьких санитарок, которые притащили с собой каталку, быстро и ловко
переложили меня не нее и покатили к выходу. У крыльца меня погрузили, и в
сопровождении трех болтающих без умолку санитарок я снова отправилась в
путь. Ехали мы часа полтора по уже знакомой мне местности, и я не
переставала удивляться устойчивому характеру моей галлюцинации, так как
детали окружающего нас пейзажа ничуть не изменились.
Однако к концу пути мы не заехали в Центр, откуда меня увезли
накануне, а пересекли по полуразвалившемуся мосту небольшую речушку и
через декоративные ворота въехали в большой парк.
Как и в усадьбе, где находился Дом для мамаш, здесь тоже все было
ухожено - лужайки аккуратно пострижены, а клумбы полны весенних цветов. Но
здания тут были совсем иные, не стандартные, а каждое в своем оригинальном
архитектурном стиле. Все это произвело большое впечатление на моих
маленьких спутниц - они перестали болтать и взирали на окружающее с
благоговейным страхом.
Один раз водитель остановила машину, чтобы спросить дорогу у
проходящей "амазонки", одетой в комбинезон, которая тащила на плече ящик с
каким-то строительным материалом. Та указала, куда надо ехать, и ободряюще
улыбнулась мне через окошко кареты.
Наконец мы подъехали к подъезду небольшого двухэтажного дома в стиле
Регентства. [Регентство - в Великобритании период с 1810 по 1820 год]
Здесь не было каталки, и мои санитарки с трудом помогли мне подняться по
ступенькам и войти в дом. Там меня провели через холл, а затем я оказалась
в прекрасно обставленной комнате с мебелью, относящейся к тому же периоду,
что и архитектура дома.
Седая женщина в лиловом шелковом платье сидела в кресле-качалке у
горящего камина. Ее лицо и руки выдавали преклонный возраст, но глаза были
живыми и зоркими.
- Добро пожаловать, дорогая, - сказала она без всякого смущения в
голосе. Она указала мне взглядом на кресло, но, взглянув на меня еще раз,
передумала и предложила сесть на софу.
Я посмотрела на этот хрупкий образец старинной мебели и усомнилась,
выдержит ли он мой огромный вес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
тетка, я прожила у нее несколько недель, но плохо помню этот период
времени, так как почти ни на что не обращала внимания...
Затем однажды утром я проснулась и взглянула на все другими глазами.
Я поняла, что дальше так жить невозможно и надо начинать работать, чтобы
мой мозг был чем-то занят. Доктор Хельер, главный врач Врейчестерского
госпиталя, где я работала до замужества, сказал мне, что охотно возьмет
меня обратно на работу. Таким образом, я вернулась туда и очень много
работала, чтобы иметь поменьше свободного времени на грустные размышления.
Это было месяцев восемь назад.
Однажды доктор Хельер рассказал нам о новом препарате, который
синтезировал один его приятель. Не думаю, что он действительно просил,
чтобы кто-либо из нас добровольно испытал его на себе, но я предложила
себя в качестве подопытного кролика. Все равно рано или поздно кто-то
должен был бы сделать это, так почему не я? Мне нечего было терять, а тут
как раз представился случай сделать что-то полезное для человечества.
Председательствующая врачиха прервала меня и спросила:
- А как назывался этот препарат?
- Чуинжуатин, - сказала я, - вы что-нибудь слышали о нем?
Она отрицательно покачала головой.
- Я где-то видела это название, - сказала пожилая докторица. - Что он
собой представляет?
- Это наркотик, обладающий весьма ценными свойствами. Название
происходит от дерева, которое растет, главным образом, на юге Венесуэлы.
Индейское племя, живущее там, каким-то образом наткнулось на специфическое
действие сока из листьев этого дерева и стало употреблять их во время
своих ритуальных оргий. Во время них некоторые члены племени жуют листья
чуинжуатина, пока постепенно не впадают в какой-то зомбиподобный транс. Он
длится три-четыре дня, в течение которых они совершенно беспомощны и
абсолютно неспособны делать что-либо для себя, так что соплеменники должны
ухаживать за ними и охранять их, как если бы они были малыми детьми.
Охране придается особое значение, так как согласно индейскому
поверью, чуинжуатин освобождает дух человека от его телесной оболочки,
чтобы он мог свободно блуждать во времени и пространстве, а в задачу
охраняющего входит следить, чтобы какой-нибудь другой блуждающий дух не
проник в оставленное тело, пока его подлинный хозяин отсутствует. Когда
люди, жевавшие листья чуинжуатина, наконец приходят в себя, они
рассказывают об удивительных мистических явлениях, которые им пришлось
пережить. Никакого отрицательного физического действия на организм при
этом не наблюдается, равно как и привыкания к наркотику. Но, как
утверждают очевидцы, сами мистические переживания очень насыщенны и хорошо
запоминаются.
Доктор Хельер испытал синтезированный чуинжуатин на лабораторных
животных и высчитал дозы, предел переносимости и другие показатели, но,
конечно, ничего не мог сказать относительно достоверности переживаний, о
которых ему рассказывали. Вызывал ли наркотик ощущение наслаждения,
экстаза, страха, ужаса или оказывал какое-либо другое воздействие на
нервную систему, можно было узнать только после апробации на человеческом
организме. Вот я и вызвалась быть этим организмом.
Я закончила свой рассказ и посмотрела на серьезные, озадаченные лица
врачей, а также на гору розовых покрывал и драпировок, которые покрывали
мое могучее тело.
- По правде говоря, - заключила я, - в результате мы имеем сочетание
непостижимого абсурда с гротеском.
Врачихи были серьезными, добросовестными медиками, которые не желали,
чтобы их уводили в сторону от основной задачи - опровергнуть, если им
удастся, мои "фантазии".
- Хорошо, - сказала председательствующая тоном, показывающим, что она
вполне разумно относится к делу, - а не назовете ли вы нам время и число,
когда проводился данный эксперимент?
Я все помнила и ответила ей без промедления. Затем последовали другие
вопросы, на которые я послушно отвечала, но, как только я пыталась
что-нибудь спросить, от моего вопроса либо отмахивались, либо отвечали
весьма поверхностно, как на что-то второстепенное, не имеющее
непосредственного отношения к делу. Так продолжалось, пока мне не принесли
обед. Тогда они собрали свои записи и удалились, оставив меня, наконец, в
покое, но без всякой информации, в которой я так нуждалась.
После обеда я немного задремала, но вскоре меня разбудила орава
маленьких санитарок, которые притащили с собой каталку, быстро и ловко
переложили меня не нее и покатили к выходу. У крыльца меня погрузили, и в
сопровождении трех болтающих без умолку санитарок я снова отправилась в
путь. Ехали мы часа полтора по уже знакомой мне местности, и я не
переставала удивляться устойчивому характеру моей галлюцинации, так как
детали окружающего нас пейзажа ничуть не изменились.
Однако к концу пути мы не заехали в Центр, откуда меня увезли
накануне, а пересекли по полуразвалившемуся мосту небольшую речушку и
через декоративные ворота въехали в большой парк.
Как и в усадьбе, где находился Дом для мамаш, здесь тоже все было
ухожено - лужайки аккуратно пострижены, а клумбы полны весенних цветов. Но
здания тут были совсем иные, не стандартные, а каждое в своем оригинальном
архитектурном стиле. Все это произвело большое впечатление на моих
маленьких спутниц - они перестали болтать и взирали на окружающее с
благоговейным страхом.
Один раз водитель остановила машину, чтобы спросить дорогу у
проходящей "амазонки", одетой в комбинезон, которая тащила на плече ящик с
каким-то строительным материалом. Та указала, куда надо ехать, и ободряюще
улыбнулась мне через окошко кареты.
Наконец мы подъехали к подъезду небольшого двухэтажного дома в стиле
Регентства. [Регентство - в Великобритании период с 1810 по 1820 год]
Здесь не было каталки, и мои санитарки с трудом помогли мне подняться по
ступенькам и войти в дом. Там меня провели через холл, а затем я оказалась
в прекрасно обставленной комнате с мебелью, относящейся к тому же периоду,
что и архитектура дома.
Седая женщина в лиловом шелковом платье сидела в кресле-качалке у
горящего камина. Ее лицо и руки выдавали преклонный возраст, но глаза были
живыми и зоркими.
- Добро пожаловать, дорогая, - сказала она без всякого смущения в
голосе. Она указала мне взглядом на кресло, но, взглянув на меня еще раз,
передумала и предложила сесть на софу.
Я посмотрела на этот хрупкий образец старинной мебели и усомнилась,
выдержит ли он мой огромный вес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17