– Да, – сказал он, – все вело меня к этой судьбе, к этому великому наследию, о котором я никогда не мечтал!
От разговоров о революционной борьбе они незаметно перешли к вопросу об их личных отношениях. Он начал расспрашивать ее. Она рассказала ему о днях, предшествовавших его пробуждению, о своих девических мечтах, о волнении, вызванном его пробуждением. Сообщила об одном трагическом происшествии, обострившем в ней сознание несправедливости и заставившем ее задуматься о страданиях народа.
На несколько минут они забыли о великом бое и всецело отдались своим личным чувствам. Но разом опомнились, как только явились посланные с известием, что флотилия аэропланов пронеслась над Авиньоном. Грэхэм посмотрел на хрустальный диск в углу и убедился в точности этого сообщения. Затем он прошел в географический кабинет, чтобы на карте определить расстояние между Авиньоном, Нью-Араваном и Лондоном. Он быстро произвел вычисления и направился в комнату начальников районов.
Он хотел расспросить их о ходе сражения за аэродромы, но не нашел никого и вернулся к Элен.
Выражение лица его изменилось. Ему пришло в голову, что борьба, пожалуй, наполовину окончена. Войска Острога крепко держатся, и прибытие аэропланов может вызвать панику и погубить все дело. Случайная фраза в сообщении внушила ему мысль о надвигающейся грозной опасности. Эти реющие в воздухе гиганты несут тысячи полудиких негров и готовятся обрушить на город смертельный удар. Энтузиазм его сразу остыл. Грэхэм опять вошел в соседнюю комнату и застал там двух начальников районов. Зал Атласа опустел.
Грэхэму показалось, что они взволнованы, и его охватило мрачное раздумье.
Элен с тревогой взглянула на него, когда он вошел.
– Никаких известий, – сказал он с напускным спокойствием в ответ на ее вопросительный взгляд. Потом добавил; – Или, вернее, дурные известия. Наши дела идут неважно. Мы не продвигаемся вперед, а аэропланы все приближаются!
Пройдясь по комнате, он повернулся к ней и сказал:
– Если мы не захватим летные площадки, то дело кончится скверно. Мы будем разбиты!
– Нет! – воскликнула она. – За нас справедливость, за нас народ. За нас сам бог!
– На стороне Острога дисциплина, точный план… Знаете, что я пережил, когда услышал, что аэропланы приближаются? Я испытал такое чувство, как будто сражаюсь с какой-то фатальной механической силой.
Она с минуту молчала, потом проговорила:
– Мы поступили правильно.
Он посмотрел на нее с сомнением.
– Мы сделали все, что могли. Но что от нас зависит? Не возмездие ли это за грехи отцов?
– Что вы хотите сказать? – спросила она.
– Эти чернокожие – дикари, они подчиняются только силе, и ими пользуются как силой. Они находились под властью белых в течение двухсот лет, и вот теперь мы несем расплату за это. На белых лежит грех, и вот расплата за него.
– Но рабочие, лондонские бедняки?.. Разве это их вина?..
– Они страдают за чужие грехи. Допускать зло – значит нести за него ответственность.
Она пристально поглядела на него, лицо ее выражало удивление.
Послышался резкий звонок, шум шагов и звук фонографа, передающего послание.
Вошел человек в желтом.
– Ну что? – спросил Грэхэм.
– Они над Виши.
– Куда ушла стража из зала Атласа? – внезапно спросил Грэхэм.
Снова раздался звонок Говорящей машины.
– Мы бы еще могли победить, – сказал человек в желтом, подходя к машине, – если б только знали, куда припрятал Острог пушки. Все зависит от этого. Быть может…
Грэхэм подошел вместе с ним к машине и услышал, что аэропланы достигли Орлеана.
Он вернулся к Элен.
– Ничего нового, – успокаивал он, – ничего нового…
– И мы ничего не можем сделать?
– Ничего!
Он нетерпеливо прошелся по комнате, и его охватил гнев, как это часто с ним случалось.
– Будь проклят этот дьявольски сложный мир со всеми его изобретениями!.. – воскликнул он. – Умереть, словно крыса в ловушке, даже не увидев врага! О, если бы одним ударом!..
Он вдруг спохватился и, отвернувшись, сказал:
– Как это глупо! Я просто дикарь!
Он опять прошелся по комнате, потом остановился.
– В конце концов Лондон и Париж – только два города! Восстание же охватило весь умеренный пояс. Что из того, если Лондон погибнет и Париж будет разрушен? Это только эпизоды борьбы.
Снова звонок, и он вышел узнать новости. Вернулся еще более мрачным и сел рядом с нею.
– Конец близок, – сказал он. – Народ борется и погибает десятками тысяч. Окрестности Рохэмптона похожи на выкуренный пчелиный улей. И все они погибли напрасно. Они все еще находятся внизу, под аэродромами. Аэропланы же около Парижа. Даже если б мы одержали победу, все равно не успели бы ею воспользоваться. Пушки, которые могли бы спасти нас, куда-то запрятаны. Запрятаны… Какой ужас, какое безумие – восстать и не иметь оружия! О, хотя бы один аэропил… только один! Я побежден, потому что у меня его нет. Человечество побеждено, и наше дело проиграно! Мое правление, мое безумное правление продлится не дольше этой ночи!.. И это я поднял народ на восстание!..
– Он все равно восстал бы.
– Сомневаюсь. Но я явился и…
– Нет! – вскричала она. – Этого не будет! Если произойдет сражение, если вы умрете… Но этого не может быть, не может быть после стольких лет!..
– Да, мы хотели добра! Но… неужели вы в самом деле верите?..
– Если даже они победят вас, то останутся ваши слова! – воскликнула она. – Ваши слова облетели весь мир, зажгли пламя свободы… Пусть это пламя временно померкнет, никто не может вернуть сказанного слова! Ваше обращение разнесется…
– Но к чему?.. Может быть, и так… Может быть. Вы помните, что я сказал, когда вы мне говорили обо всем этом?.. Ведь прошло всего несколько часов! Я сказал, что у меня нет вашей веры. Впрочем… теперь уже все равно…
– У вас нет моей веры? Что вы хотите сказать?.. Вы жалеете об этом?
– Нет, о нет! – воскликнул он горячо. – Видит бог – нет!
Голос его дрогнул.
– Но… мне кажется… я поступил неосторожно. Я мало знал… я слишком поспешил.
Он молчал. Ему было стыдно своего признания.
– Но зато я узнал вас! Через эту бездну времен я пришел к вам; Возврата назад нет, что сделано, то сделано. Зато вы…
Он молчал, пытливо глядя ей в глаза.
Поступило сообщение, что аэропланы показались над Амьеном.
Она прижала руку к сердцу, и губы ее побелели. Она смотрела перед собой широко раскрытыми глазами, точно видела что-то ужасное. И вдруг выражение лица ее изменилось.
– Но я была искренна! – воскликнула она. – Да, я всегда была искренна! Я любила мир и свободу. Я всегда ненавидела жестокость и насилие.
– Да, да, – согласился он. – Мы сделали то, что должны были сделать. Мы выполнили свой долг! Мы подняли восстание! Но теперь… теперь, когда, быть может, приходит наш последний час, теперь, когда все великое уже сделано…
Он остановился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63