Обессиленный, дрожащий, Хэл обернулся к своей двери. Вот уж этого он никак не ожидал. До глубины души был уверен: Порнсен им брезгует, монстром считает, выродком упрямым, и наслаждается, когда наводит плетью укорот.
Даже головой помотал. Наверняка АХ перепугался, не знает, как теперь оправдываться перед «ламедником».
Отпер, вошел. А в голове только одно звенело: «А все Жанетта, это она придала смелости на такие речи». Без нее он был ничто, затравленный зайчонок. А при ней - всего нескольких часов хватило, и нашлись силы одолеть многолетнюю свычку по струночке ходить.
Включил свет в прихожей. Сквозь гостиную стала видна закрытая дверь кухни. Оттуда доносился лязг кастрюль. Потянул ноздрями.
Жареное мясо! Вот здорово!
И нахмурился. Сказано же ей было: «До моего прихода прячься!» А если бы это был не он, а если бы это был какой-нибудь жуча или аззит?..
Отворил дверь на кухню - петли взвизгнули. Увидел Жанетту сзади. От жалобного звука несмазанного железа ее винтом подбросило. Лопаточку уронила, ладошкой рот себе зажала.
Сердитые слова на губах сами растаяли. Еще расплачется, если напустишься, и что тогда делать прикажете?
- Ах, как ты меня напугал! Он буркнул ни то ни се и мимо нее прошел под крышки на кастрюлях заглянуть.
- Ты пойми, - сказала она дрожащим голосом, словно распознала, что он сердится, и теперь оправдывалась. - Я натерпелась страху, что поймают, и теперь от любого шороха шарахаюсь. Чуть что, я сама не своя, готова бежать сломя голову.
- V, жучи, будь они неладны, отвели мне глаза, - кисло сказал Хэл. - Строят из себя, что мухи не обидят, а сами…
Она глянула на него искоса, самыми уголками больших карих глаз. Зарумянилась, улыбнулась алыми губами.
- Ой, они не злые. Они и впрямь добрые. Все, что хочешь, мне давали, кроме свободы. Боялись, что я к сестрам вернусь.
- А им-то что за дело?
- Ой, они, знаешь, чего боятся? Что в джунглях сыщутся наши мужчины и, того гляди, я им детей нарожаю. Они ужасно боятся, что мой народ снова умножится, наберется сил и пойдет на них войной. Они воевать не любят.
- Странные существа, - сказал он. - Но где нам понять тех, кто истин Впередника не познал. И кроме того, они ближе к насекомым, чем к людям.
- Быть человеком - еще не обязательно значит быть лучше, - сказала Жанетта, не без задиристости сказала.
- Всем божьим тварям назначено место во Вселенной, - ответил он. - Но место человека всегда и повсюду. Ему вольно занять любое положение в пространстве и посягнуть на что угодно во времени. И если ради этого доводится обездолить любое другое существо, все равно человек прав.
- Впередника цитируешь?
- Буверняк.
- Предположим, что так. Предположим. Но что такое человек? Разумное существо. Жуча - разумное существо. Значит, жуча - человек. Неспфа?
- Буверняк или почти буверняк, давай не будем спорить. Давай лучше поедим.
- А я и не спорила, - улыбнулась она. - Сейчас на стол накрою. Посмотришь, что я за стряпуха. Спорим, что тут споров не будет.
Тарелки были расставлены, оба сели за стол. Хэл поставил локти на краешек стола, сомкнул ладони, потупился и произнес молитву:
- Айзек Сигмен, иже путь нам пролагаешь, да пребудь истина в имени твоем, благодарим тебя за безусловное сотворение благого настоящего из неисповедимости грядущего. Благодарим за пищу, которую ты осуществил из возможного. Надеемся и верим, что ты сокрушишь Обратника, всегда и повсюду предотвратишь его коварные искания сотрясти прошлое и тем изменить настоящее. Обрати нам Вселенную твердью истины, избави от текучести времени. Собравшиеся за этим столом благодарствуют тебе. Да будет так.
Разнял ладони и глянул на Жанетту. Она глаз с него не сводила.
Подчинился движению души, сказал:
- Помолись, если хочешь.
- А мою молитву ты посчитаешь антиистинной? Он поколебался, но все же сказал:
- Да. Не знаю, почему предложил. Израильтянину или малайцу наверняка не предложил бы. За один стол ни за что не сел бы. А ты… ты особь статья… может быть, потому что ни под какую систему не подходишь. Я… я не знаю.
- Спасибо, - сказала она. Начертила в воздухе треугольник средним пальцем правой руки. И, глядя вверх, произнесла:
- Великая матерь, прими благодарность.
Пришлось подавить в себе отчуждение, возникшее от звука слов неверующей. Открыл шкафчик под столом, вынул два предмета. Один подал Жанетте. Другой надел себе на голову.
То были шляпы с широкими полями, с которых свисала густая сетка, полностью закрывавшая лицо.
- Надень, - велел он Жанетте.
- Зачем?
- Да затем, чтобы ни ты меня, ни я тебя - не видели, как едим, - теряя терпение, сказал он. - Под сеткой просторно, места хватит вилкой-ложкой орудовать.
- Но зачем?
- Я же сказал. Чтобы не было видно, как едим.
- Тебе что, дурно станет, если увидишь, как я ем? - повысила голос она.
- Естественно.
- Естественно? Почему «естественно»?
- Ну, потому, что принятие пищи… Фу-ты, ну как это сказать?.. Выглядит по-скотски.
- И твой народ всегда так делал? Или начал, когда додумался, что сам происходит от животных?
- До прихода Впередника все ели в открытую без стыда. Но то были времена темноты и невежества.
- А эти ваши израильтяне и малайцы, они тоже прячут лица, когда едят?
- Нет.
Жанетта встала из-за стола.
- Не могу я есть с этой штукой на лице. Будто меня ни за что ни про что срамят.
- Но так надо, - сказал он дрожащим голосом. - Иначе мне кусок в горло не полезет.
Она произнесла какую-то непонятную фразу. Но это его не задело и не вывело из себя.
- Увы-увы, - сказал он. - Но такой порядок. Так надо.
Она медленно села. И надела шляпу.
- Хорошо, Хэл. Но, я думаю, нам следует поговорить об этом попозже. У меня такое чувство, что мы не вместе. Нет близости, нет соединения в лучшем, что дает нам жизнь.
- И, пожалуйста, ешь беззвучно, - сказал он. - Если хочешь говорить, сначала проглоти. Когда жуча ест при мне, я так-сяк, но могу отвернуться. Но ушей-то заткнуть не могу.
- Постараюсь не действовать тебе на нервы, - сказала она. - Но сначала ответь. Как вы добиваетесь, чтобы ваши дети вам не мешали за столом?
- Дети никогда не едят вместе со взрослыми. Вернее, они едят под присмотром АХ'ов. А те в два счета кого хочешь научат, как себя вести.
- Ах, вот что!
Тишину трапезы нарушало одно ширканье ножом по тарелке, уж всяко неизбежное. Наконец, Хэл закончил и снял шляпу с сеткой.
- Ну, Жанетта, ты стряпуха редкостная! Пища такая вкусная, что я, грешник, поневоле слишком радовался, покуда ел. Такого супа в жизни не пробовал! Хлеб нежнейший! Винегрет - чудо! А мясо - просто совершенство!
А Жанетта давно уже сидела без шляпы. К еде едва прикоснулась. И несмотря ни на что улыбалась.
- Все тетушки мои, их школа. У нашего народа женщин с детских лет учат всему, что доставляет мужчинам удовольствие. Всему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48