— Бонд расцвел. — Меня, например, направить меня как представителя Палаты, которому необходимо поговорить с клиентом, — ну, придумать что-то такое, чего не выяснишь в письмах, что-нибудь, что требует личной встречи с Блофелдом.
— Да-да, что-то в этом роде, кажется, имеется. — На лице Сейбла Базилиска появилось озабоченное выражение. — Понимаете, в некоторых семьях из поколения в поколение обязательно повторяется во внешности одна и та же отличительная черта. Скажем, у Габсбургов это характерные губы. Среди потомков Бурбонов — склонность к заболеванию гемофилией. У всех из рода Медичи — орлиный нос. У членов одной королевской семьи имеется чуть заметный рудиментарный хвост. Наследственные магараджи Майсура рождаются с шестью пальцами на руках. Я могу продолжать до бесконечности, но это самые известные случаи. Так вот, когда я ползал по склепу в часовне местечка Блонвилль, осматривая старые могильные плиты на захоронениях Блевилей, фонарик высветил на всех этих каменных лицах одну любопытную деталь, которая, отложившись в закоулках моей памяти, всплыла вновь только сейчас, после вашего вопроса. Ни у кого из де Блевилей, насколько я могу судить, не было, во всяком случае в течение последних полутораста лет, мочек ушей.
— Вот как, — произнес Бонд, перебирая в памяти детали опознавательного портрета Блофелда и полную распечатку его физиогномических данных, хранящихся в архиве. — Стало быть, чтобы получить титул на законных основаниях, он должен лишиться мочек обоих ушей. В противном случае все его претензии могут показаться весьма сомнительными, не так ли?
— Совершенно верно.
— Ну так у него есть мочки, — сказал Бонд с раздражением. — И здоровенные мочки, надо отметить. Что же будем делать?
— Начнем с того, что это лишь подтверждает другую известную мне уже информацию и говорит о том, что он не из рода де Блевилей. Но в конце концов, — Сейбл Базилиск лукаво улыбнулся, — ему незачем знать, какую именно отличительную черту его внешности мы высматриваем во время интервью.
— Вы считаете, что такое интервью можно организовать?
— А почему бы и нет. Но, — в голосе Сейбла Базилиска зазвучали просительные нотки, — вы, надеюсь, не будете возражать, если я испрошу разрешение у герольдмейстера ордена Подвязки? Он мой начальник, скажем так, после герцога Норфолкского, являющегося граф-маршалом, то есть председателем Геральдической палаты: дело в том, что я не могу припомнить ни одного случая, когда бы нам приходилось вступать в определенные отношения с разведкой. Ну в самом деле, — Сейбл Базилиск погрозил пальцем, — разве не должны мы, не обязаны быть чертовски педантичными. Ведь вы понимаете, о чем я говорю?
— Разумеется. И я уверен, возражений не последует. Но даже если Блофелд согласится встретиться со мной, каким образом, черт возьми, смогу я сыграть свою роль? Вся эта тарабарщина для меня просто китайская грамота. — Он улыбнулся. — Как смогу отличить геральдическое красное поле от орнамента из красных дисков, а уж что за титул баронет — мне и вовсе никак не объяснить. Что же мне сказать Блофелду? Кем представиться?
Сейбл Базилиск проявил завидный энтузиазм.
— Это мы утрясем, — беспечно сказал он. — С моей помощью вы узнаете всю подноготную де Блевилей. И без труда вызубрите несколько популярных книжек о геральдике. Совсем не трудно будет произвести должное впечатление. В этом деле вообще мало кто смыслит.
— Быть может, вы и правы. Но Блофелд хитрый зверь Он потребует массу сведений, удостоверяющих личность того, с кем собирается встретиться, ведь наверняка не подпускает к себе никого, разве что своего адвоката да банкира. В каком же качестве и должен предстать перец ним?
— Вы считаете Блофелда большим хитрецом только потому, что сталкивались с ним в ситуации, когда именно эта черта его характера проявлялась наиболее ярко, — сказал Сейбл Базилиск со знанием дела. — Мне приходилось встречать сотни ловкачей — финансовых воротил, промышленников, политиков — знаменитостей, с которыми было страшно разговаривать, когда они входили в эту комнату. Но как только проявляется снобизм, как только речь заходит о желании купить, так сказать, положение в обществе, будь это титул, который тщательно подбирают по мерке, или просто герб, выставляемый для красоты над камином где-нибудь в богом забытом Сербитоне, все эти люди начинают вдруг уменьшаться в размере, становиться карликами перед вами, — иллюстрируя сказанное, он опустил над столом руку, — со временем они превращаются в совершенных пигмеев. А с женщинами и того хуже. Мечта о том, чтобы проснуться однажды настоящей «леди», чтобы считаться таковой в узком кругу своих знакомых, настолько губительна, что они бесстыдно до неприличия готовы обнажить перед вами свою душу. Как это ни странно, — Сейбл Базилиск наморщил свой высокий бледный лоб, пытаясь найти подходящее сравнение, — но все эти добропорядочные граждане, эти Смиты и Брауны, Джонсы и, — он улыбнулся собеседнику, — Бонды считают процедуру возведения в дворянское достоинство чем-то вроде обряда омовения, отпущения грехов, которых изрядно набралось за прожитые годы, это своего рода очищение их скудного умишка, избавление от присущего им комплекса неполноценности. Пусть Блофелд вас не беспокоит. Он уже попался на крючок. Возможно, он и гангстер, каких поискать. Судя по тому, что мне известно об этом деле, он, конечно, мошенник из мошенников. Вполне допускаю, что он жесток и безжалостен, когда находится в знакомой ему среде и знает, как себя вести. Но коль скоро он взялся доказать, что является графом де Блевиль, можно быть уверенным в следующем. Он хочет сменить имя. Это вполне понятно. Он жаждет стать другим — стать почтенным человеком. Это тоже очевидно. Но более всего он желает стать графом. — Говоря это, Сейбл Базилиск ударил ладонью по столу, придавая сказанному особое значение. — Вот, господин Бонд, то, что чрезвычайно важно. Он богатый и преуспевающий в своем деле человек, неважно при этом, чем он занимается. Его больше не прельщают материальные ценности — ни богатство, ни власть. По моим подсчетам, ему сейчас 54 года. И он страстно мечтает сменить обличье. Смею вас уверить, господин Бонд, он вас примет, если нам удастся разыграть все как по нотам, то есть поставить его в положение пациента, консультирующегося у врача относительно, — аристократическое лицо Сейбла Базилиска приняло выражение нескрываемого отвращения, — венерической болезни, которую он сумел подцепить неизвестно где. — Весь вид Сейбла Базилиска, когда он произносил эти слова, не оставлял сомнений в его абсолютной уверенности в неотразимости приведенных доводов. Он опустился в кресло и впервые закурил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73