Он вернулся к себе в комнату и достал один из огромных листов бумаги в клетку, которыми его снабдили. Он сел за стол и уверенно написал наверху листа посередине строки — «Гильом де Блевиль, 1207—1243». Теперь предстояло выписать из тех книг и записей, что были у него, всех де Блевилей с их женами и детьми аж за полтысячи лет. Это займет внушительное количество страниц. И все записи должны быть сделаны безукоризненно точно. Конечно, он может растянуть эту кропотливую работу на три дня и разнообразить ее более интеллектуальной деятельностью — болтовней с Блофелдом о современной истории рода. К счастью, существовало несколько английских Блофелдов, которых он мог припасти на закуску. И были еще какие-то Блюфилды и Блюмфилды. Можно сделать лирические отступления и в этом направлении. А в промежутке между такими идиотскими занятиями он будет упорно пытаться разгадать тайну — чем же, черт побери, занимается новый Блофелд и обновленный СПЕКТР!
Было ясно, что они уже шарили в его вещах. Перед тем как пойти на встречу с Блофелдом, Бонд зашел в ванную комнату, укрывшись от бдительного всевидящего ока, сверкавшего в потолке, и выдернул с полдюжины волосков из головы. И пока выбирал книги, которые решил взять с собой, разбросал их незаметно среди других бумаг, не забыл положить волосок и в свой паспорт. Все волоски исчезли. Кто-то просматривал его бумаги. Бонд поднялся и подошел к комоду — якобы за носовым платком. Ну конечно же, тот порядок, в котором разложил вещи, был полностью нарушен. Не подав и вида, словно ничего не случилось, он вернулся к работе, слава богу, что прибыл сюда совершенно «чистым». Но страховаться придется со всех сторон. Ему вовсе не улыбалась мысль о путешествии «по-бобслейски» — по желобу, и только в один конец.
Бонд дошел уже до 1350 года, когда шум, доносившийся с веранды, привлек его внимание. В конце концов, он славно потрудился, дойдя почти до конца огромной страницы. Пожалуй, можно выйти прогуляться, осмотреться вокруг. Он хотел сориентироваться на местности, показать, что он еще тут и никуда не делся, словом, вести себя совершенно естественно, как все вновь прибывшие. Он оставил приоткрытой дверь из комнаты в коридор. Вышел и направился в вестибюль, где служитель в темно-вишневом пиджаке старательно заносил в журнал регистрации тех, кто прибыл в гостиницу утром. На приветствие Бонда он ответил весьма благожелательно. Слева от выхода была комната для лыж и мастерская. Бонд забрел туда. Один из тех типов с Балкан стоял за верстаком, прикручивая к лыже новое крепление. Он взглянул на Бонда и продолжал работать, пока гость с нескрываемым любопытством разглядывал ряды лыж, выстроившихся вдаль стены. Да, кое-что изменилось с тех пор, как он занимался горными лыжами. Крепления стали совсем другими, они, казалось, были сделаны с целью намертво прикрепить пятку ботинка к лыже. Появились новые приспособления для безопасного отстегивания лыж. Многие лыжи были обиты металлом, а лыжные палки выглядели прямо-таки острогами из стекловолокна, что показалось Бонду чрезвычайно опасным в случае неудачного падения. Бонд обошел вокруг верстака, изображая интерес к тому, что делал мужчина. На самом деле он увидел то, мимо чего никак не мог пройти, сваленные в кучу кусочки тонких пластмассовых полос, которые прикреплялись к ботинку, дабы тот плотно прилегал к креплению и снег не мог скапливаться под подошвой на блестящей поверхности лыж. Бонд склонился над верстаком, опершись на правый локоть, и похвально отозвался о четких, рассчитанных движениях работающего. Мужчина хмыкнул и, чтобы избежать дальнейших разговоров, сделал вид, что поглощен работой. Левую руку Бонд подсунул под локоть, на который оперся, ухватил одну из полосок и незаметно спрятал ее в рукав. Он сделал еще одно ничего не значащее замечание, на которое не последовало ответа, и вышел из мастерской.
Когда входная дверь с шипением закрылась за ним, человек, работавший в мастерской, подошел к кучке пластмассовых полос и, боясь ошибиться, дважды пересчитал их. Потом он направился к мужчине в темно-вишневом костюме и сказал ему что-то по-немецки. Тот кивнул, снял трубку и набрал 0. Рабочий из мастерской не спеша вернулся к себе.
Пока Бонд шел по дорожке, ведущей к станции канатной дороги, он переложил пластмассовую полосу из рукава в карман брюк — собой он был вполне доволен. Теперь у него в руках был хоть какой-то полезный инструмент — обычное приспособление, каким пользуются взломщики, чтобы открывать автоматические дверные замки.
Он шел от здания клуба, к которому тек тоненький ручеек нарядно одетых горнолыжников. Бонд же присоединился к большой группе, только что вышедшей из фуникулера, — это была типичная толпа, которая обычно собирается на вершине, — лыжники, не сразу решающиеся ехать вниз, те, кто выбирает склоны полегче — для новичков, небольшие компании со своими наставниками и инструкторами, которые подняли их сюда из долины. На террасе открытого ресторана уже толпились непривилегированные лыжники, те, у кого не было ни денег, ни связей, чтобы стать членами клуба. Бонд прошел под террасой по хорошо утоптанному снегу и остановился среди лыжников на краю первого спуска трассы «Глория». На большой доске объявлений, украшенной буквой "G" и короной, наверху было написано по-немецки: "Трасса «Глория». И затем ниже — «Красный работает. Желтый работает. Черный закрыт», что означало: два спуска функционируют, третий использовать запрещается, вероятно из-за лавинной опасности. Ниже висела раскрашенная металлическая карта — наглядное пособие по всем трем маршрутам. Бонд внимательно изучил карту, отметив, что разумнее всего запомнить «красный» спуск, который, вероятно, был самым легким и оживленным. На карте были изображены красные, желтые и черные флажки-метки, и Бонд мог видеть сверху настоящие флажки, расставленные по трассе, они как бы окаймляли крошечные фигурки лыжников, летящих вниз, и исчезали, завернув влево, вокруг склона горы, под канатную дорогу. «Красный» маршрут шел вроде бы зигзагом — под канаткой и между несколькими высокими опорами, пока не упирался в верхнюю границу леса. Потом — все время между деревьями, до последнего легкого спуска и бугра у самого основания канатной дороги, за которыми проходила основная ветка железной дороги, и еще дальше — дорога Понтресина-Самаден. Бонд старался все это запечатлеть в памяти. Затем он понаблюдал за несколькими стартами. Старты были разными: были подобные стреле стремительные спуски — так обычно стартуют горнолыжные звезды, они стремительно летят по склону в низкой стойке, беспечно держа лыжные палки под мышками; были и середняки — любители, которые притормаживали на трассе раза три-четыре, и конечно — «чайники», насмерть перепуганные новички, которые, оттопырив зад, словно плугом прокладывали себе дорогу вниз, мешая другим;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73