– А ну-ка, отодвиньтесь все к стене, – сказал он. Мы отодвинулись. Не знаю уж, чего он такое «делая. Я только увидел, как, одной рукой держа повод, другой он погладил, потрепал коля но морде. Затем отступил, скрылся в вагоне, повод натянулся, из глубины вагона раздался голос: – Иди сюда, милок, бери.
– Будь я проклят, – сказал Сэм. Потому что это было все. Висячий мост тихонько проклацал, в пещерной черноте простучали копыта – и все. Мы внесли фонарь; в углу, где стояли конь с Недом, сверкнули холодным блеском лошадиные глаза и погасли.
– Где те доски и гвозди, про которые вы поминали? – спросил Нед Сэма. – Несите сюда вашу куриную жердочку. Вот вам уже и готовая стенка.
– Черт, – сказал Сэм. – Не пора ли остановиться?
– Когда люди придут сюда утром и хватятся целого товарного вагона, – сказал Нед, – им не до того будет, чтобы плакать по жердочке из курятника. – Так что все мы, включая мисс Корри, но опять-таки исключая Неда, перетащили похищенные сходни в вагон, и поставили набок, и держали все время, пока Бун и Сэм и железнодорожник (у Сэма и доски и гвозди были заготовлены) сколачивали стойло для коня в углу вагона: не успел Нед рта раскрыть с новым требованием, как Сэм извлек откуда-то ведро для воды, и кормушку для зерна, и даже охапку сена; мы все выстроились поодаль, под мирное и довольное похрупыванье коня. – Он уже чувствует себя все равно как в Пассеме, – сказал Нед.
– Для вашей компании, конечно, лучше, чтобы уже было послезавтра и он уже первым пришел к финишу, – сказал Сэм. – Который же это час? – И сам ответил: – Как раз перевалило за полночь. Можно и соснуть до четырех, до отхода поезда. – Теперь он обращался к Буну. – Вы с Недом небось захотите остаться тут с вашим конем, я затем и сена побольше прихватил. Так что ложитесь-ка спать, а я отведу Корри и мальчуганов домой, и мы все встретимся здесь в…
– Как бы не так, – сказал Бун не то что грубо, а неприязненно, угрюмо. – Твое дело быть здесь в четыре часа. Не проспишь, так, может, и встретимся. – Он обернулся к Корри. – Пошли.
– Собираешься оставить тут при хозяйской машине, то есть при хозяйском коне, то есть при этом коне, неважно, чей он там, одного этого цветного парня? – спросил Сэм,
– А что? – сказал Бун. – Этот конь теперь железной дороге принадлежит. Вот, пожалуйста, и багажная квитанция – доказать могу. Может, ты просто занял свою форму – на женщин и малолетних впечатление оказать, а ты вот сумей этой багажной квитанцией на твое начальство впечатление оказать, чтобы неприятностей не было.
– Бун! – сказала мисс Корри. – Ни с кем я не пойду домой! Люций, Отис, пойдемте.
– Да ладно, ладно, – сказал Сэм. – Мы всё забываем, ведь Буну пришлось трубить пять, а то и шесть месяцев на хлопковом поле или где там еще, чтобы хоть одну ночку на Катальпа-стрит заработать. Отправляйтесь все вместе. Увидимся у поезда.
– Даже спасибо не можешь сказать? – спросила мисс Корри у Буна.
– Почему же? – сказал Бун. – Только вот кому? Лошади?
– А хотя бы Неду, – сказал Сэм. Он повернулся к Неду. – Хочешь, останусь тут с тобой?
– Нам и вдвоем хорошо будет, – сказал Нед. – Ежели и вы тоже уйдете, так, может, нам и вовсе поспать удастся. Об одном жалею – не догадался я вовремя…
– Я догадался, – сказал Сэм. – Где другое ведро, Чарли?
Железнодорожник, стрелочник, или кто он там был, извлек ведро из того же угла вагона, где были свалены доски, и гвозди, и инструменты, и корм; в ведре оказался толстый ломоть хлеба с ветчиной, квартовая бутылка с вода и пинтовая бутылка виски. – Пожалуйста, – сказал Сэм. – Тут и на завтрак хватит.
– Вижу, – сказал Нед. – Как же вас звать, белый мистер, ежели не секрет?
– Сэм Колдуэлл, – ответил Сэм.
– Сэм Колдуэлл, – повторил Нед. – Сдается мне, для нашего лошадного дела лучше имени днем с фонарем не сыщешь. Еще немного – и мне, пожалуй, захочется век с вами не расставаться. От всего сердца премного вам благодарен.
– От всего сердца – на здоровье! – ответил Сэм.
После чего мы все распростились с Сэмом, и Недом, и Чарли (то есть все, кроме Буна и Отиса) и побрели домой к мисс Ребе. Улицы опустели и затихли. Истрепанный и замусоленный кончик недели Мемфис пускал на то, чтобы хоть немного отоспаться и отдохнуть перед тем, как встретить утро понедельника; мы тихонько шли мимо темных окон и стен, переходя от одного ненужного фонаря к другому, но в одном слабом еле теплящемся одиноком оконном огоньке я, благодаря моему недавнему прорезавшемуся инстинкту распутника, безошибочно признал конкурента заведения мисс Ребы; одинокий огонек, столь же тусклый, как и свет за занавесками у мисс Ребы, где к этому времени последние всплески кипучей жизни, должно быть, исчерпали себя; даже Минни, наверное, отправилась в постель, или домой, или куда там она удалялась на покой после их с мисс Ребой вечернего гимна своему ремеслу. Наверное так, потому что мисс Реба сама отперла нам входную дверь, от нее разило джином, и в ней самой было что-то схожее с джином – красивое, суровое и многоопытное. На ней было другое платье, очень открытое, кроме того, в те годы леди, женщины, не красились, так что тут я впервые увидел накрашенное лицо. И бриллиантов на ней еще прибавилось, таких же крупных и желтоватых, как и первые два. Нет, первые пять. Но и Минни тоже никуда не ушла. Она стояла в дверях мисс Ребиной комнаты, едва держась на ногах от усталости.
– Все уладили? – спросила мисс Реба, запирая за нами дверь.
– Да, – сказала мисс Корри. – Почему вы не ложитесь? Минни, заставь ее лечь.
– Ты бы мне это час назад посоветовала, – сказала Минни. – Хорошо, чтобы через два часа не пришлось того же советовать. Не было тебя тут прошлый раз, два года назад, а то бы не советовала.
– Пойдемте спать, – сказала мисс Корри. – Вот вернемся в среду из Пассема…
– Паршема, черт тебя побери, – сказала мисс Реба.
– Ладно, – сказала мисс Корри. – Вот вернемся в среду, и Минни разузнает, где он, и мы его найдем.
– Само собой, – сказала мисс Реба. – А если у меня хватит ума, то и закопаем в той же канаве вместе с его киркой и лопатой. Хочешь выпить? – спросила она Буна. – Минни у нас шибко ученая или республиканка стала или бога боится – ни за что больше не хочет выпить.
– Должен же кто-то в этом доме не пить, – сказала Минни. – Для этого республиканкой быть не надо. Всего только и надо – уходиться до смерти и хотеть спать.
– Всем надо спать, – сказала мисс Корри. – Поезд отходит в четыре, а сейчас уже больше часу. Пошли, пошли.
– Ну и ступайте, – сказала мисс Реба. – Кто вас, к черту, держит? – Мы стали подниматься по лестнице. Затем Отис и я поднялись еще выше; он знал дорогу: на чердак, где ничего, кроме сундуков, и ящиков, и тюфяка на полу вместо кровати, не было. У Отиса была ночная рубашка (на ней еще сохранились складки с тех пор, как ее, аккуратно сложенную, купила, должно быть, мисс Корри), но он, так же как и я, снял только штаны и башмаки, и выключил свет, и сразу улегся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81