Он явно передумал. Но его спутник добросовестно удерживал его:
– Давай, давай! Не теряйся! Смелее! Давай прыгай!
– Помогите! – заорал тот навстречу ветру.
– Помогите! – закричал кондуктор, вцепившись в его ногу.
Два испуганных пассажира с негром-проводником подбежали на помощь. Они побороли Пехтуру и втащили в вагон насмерть перепуганного солдата. Кондуктор наглухо закрыл окошко.
– Джентльмены, – он обращался к двум пассажирам, – пожалуйста, посидите тут, не давайте им выкинуть его в окно. Я их всех ссажу, только бы доехать до Буффало. Я бы остановил поезд сейчас же, но если оставить их одних – они его прикончат. Генри, вызови главного кондуктора, – приказал он проводнику,
– и попроси его телеграфировать в Буффало, что мы везем двух сумасшедших.
– Да, да, Генри, – подхватил Пехтура. – Вели им приготовить оркестр и три бутылки виски. Если нет своего оркестра – пусть наймут, я оплачу! – Он вытащил из кармана распухший комок долларов и один отдал проводнику. – А тебе тоже оркестр? – спросил он Лоу. – Нет, нет, тебе он ни к чему. Поделимся. Беги! – сказал он проводнику.
– Слушаюсь, сэр капитан! – Белые зубы блеснули, как внезапно открытый рояль.
– Присмотрите за ними, господа! – попросил кондуктор своих добровольных стражей. – Эй, Генри! – крикнул он вдогонку белой куртке проводника.
Приятель Пехтуры, бледный, весь в поту, боролся с подступившей тошнотой. Пехтура и Лоу сидели спокойно: один – приветливый, другой – воинственный. Новые пассажиры сели, плечом к плечу, словно ища друг у друга поддержки, и вид у них был растерянный, но решительный. Другие пассажиры снова равнодушно втянули головы в плечи, наклонились над газетами и книгами; поезд мчался мимо заката.
– Ну-с, джентльмены, – начал Пехтура.
Оба штатских вскочили, как наэлектризованные, и один сказал:
– Ну-ну-ну! – и успокоительно обхватил солдата руками. – Не шуми, солдат, мы тебе поможем. Мы – американцы, мы ценим, что вы для нас сделали.
– Хэнк Уайт, – пробормотал пьяный.
– Что? – переспросил его приятель.
– Хэнк Уайт, – повторил тот.
Пехтура обрадовано повернулся к штатскому.
– Вот так штука, будь я неладен. Оказывается, это наш старый добрый Хэнк Уайт собственной персоной. Я же с ним рос вместе! Слушай, Хэнк! А мы слышали, что ты не то умер, не то чем-то торгуешь, кажется, роялями. Тебя, случайно, не выгнали, нет? Что-то я не вижу при тебе рояля.
– Нет, нет, – испуганно залопотал штатский. – Вы ошиблись. Шлюсс моя фамилия, у меня свое дело – дамское белье. – Он вытащил карточку.
– Да что вы говорите! Вот это славно! Послушайте, – Пехтура доверительно наклонился к штатскому, – а у вас образчиков с собой нет, образчиков дамочек? Нет? Жаль, жаль! Ну, ничего. Я вам достану в Буффало. Нет, не куплю, а просто достану, так сказать, во временное пользование. Горацио! Где бутылка? – спросил он Лоу.
– Вот, майор! – И Лоу вытащил бутылку из-под куртки.
Пехтура открыл ее, протянул штатским.
– Спасибо, – сказал тот, кого звали Шлюсс, церемонно передавая бутылку своему соседу.
Оба осторожно наклонились и выпили. Пехтура и курсант Лоу выпили, не наклоняясь.
– Легче, легче, солдатики! – предупредил Шлюсс.
– Не бойтесь! – сказал Лоу. Все снова выпили.
– А почему он не пьет? – спросил второй штатский, молчавший до сих пор, и показал на спутника Пехтуры.
Тот сидел в углу, странно согнувшись. Пехтура тряхнул его, и он вяло сполз на пол.
– Вот как влияет этот дьявольский ром, друзья! – торжественно произнес Пехтура и отхлебнул из бутылки.
Выпил и курсант Лоу. Он протянул бутылку штатским.
– Нет, нет! – настойчиво повторил Шлюсс. – Сейчас больше нельзя!
– Он не то говорит, – сказал Пехтура. – Необдуманно. – И он и Лоу пристально уставились на штатских. – Дай время, пусть придет в себя.
Шлюсс подумал и взял бутылку.
– Все в порядке, – доверительно сообщил Пехтура курсанту. – А я было решил, что он хочет оскорбить честь нашего мундира. Но это не так, а?
– Нет, нет, что вы! Никто так не уважает военных, как я. Верьте, я бы и сам пошел сражаться вместе с вами! Но кому-то надо было вести дела, пока ребята были на фронте. Разве неправда? – обратился он к курсанту Лоу.
– Не знаю! – со сдержанной неприязнью ответил тот. – Я сам и поработать не успел!
– Что ты, что ты! – упрекнул его Пехтура. – Не всем же повезло, не все такие молодые.
– В чем это мне повезло? – зло спросил курсант Лоу.
– А если не повезло – молчи, нам и своих забот хватает.
– Конечно! – торопливо подхватил Шлюсс. – У всех свои заботы. – Он слегка прихлебнул из бутылки, но Пехтура сказал:
– Да пейте же как следует.
– Нет, нет, спасибо, с меня хватит. Глаза у Пехтуры стали, как у змеи.
– Ну-ка, выпей! Хочешь, чтоб мы вызвали кондуктора и пожаловались, что ты у нас отнимаешь виски?
Тот сразу отдал ему бутылку, а он обернулся к другому штатскому:
– Чего это он чудит, а?
– Не надо, не надо! – сказал Шлюсс. – Слушайте, ребята, вы пейте, а мы за вами присмотрим.
Молчаливый штатский добавил:
– Как родные братья. И Пехтура сказал:
– Они думают, что мы хотим их отравить. Они, кажется, решили, что мы – немецкие шпионы.
– Да что вы, что вы! Я военных уважаю, как родную мать!
– Раз так – давай выпьем!
Шлюсс хлебнул из бутылки, передал ее второму. Тот тоже выпил, оба страшно вспотели.
– А он ничего не будет пить? – спросил молчаливый штатский, и Пехтура сочувственно посмотрел на второго солдата.
– Увы, мой бедный Хэнк! – вздохнул он. – Мой бедный друг, боюсь, что он окончательно погиб. Конец нашей долгой дружбе, господа.
Курсант Лоу пробормотал:
– Да, конечно! – Он ясно видел перед собой двух Хэнков.
А Пехтура продолжал:
– Взгляните на это доброе мужественное лицо. Мы вместе росли, вместе собирали цветики на цветущих лугах, мы с ним прославили батальон погонщиков мулов, мы с ним разорили Францию. И вот – взгляните, чем он стал! Хэнк! Неужто ты не узнаешь, чей это голос рыдает, неужели не чувствуешь нежную дружескую руку на своем лбу? Прошу вас, генерал, – он обернулся к курсанту Лоу, – будьте добры, позаботьтесь о его прахе. Я отряжу этих добрых незнакомцев в первую же кожевенную мастерскую, пусть закажут шлею для мулов, всю из цветов шиповника, а инициалы из незабудок.
Шлюсс, со слезами на глазах, попытался обнять Пехтуру.
– Будет, будет, смерть еще не разлука. Бодрись, друг. Выпей глоток, сразу станет легче.
– Что верно, то верно, – сказал тот. – Все-таки у тебя доброе сердце, братец. А ну, подымайся по сигналу, ребята!
Шлюсс вытер ему лицо грязным, но надушенным платком, и они снова выпили. В розовом свете алкоголя и заката плыл мимо Нью-Йорк; поезд подошел к Буффало, и снова, горя огнем, они увидали вокзал. Бедный Хэнк уже мирно спал, склонясь на плевательницу.
Курсант Лоу и его сосед, похолодев от предчувствия, встали и подняли своих спутников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Давай, давай! Не теряйся! Смелее! Давай прыгай!
– Помогите! – заорал тот навстречу ветру.
– Помогите! – закричал кондуктор, вцепившись в его ногу.
Два испуганных пассажира с негром-проводником подбежали на помощь. Они побороли Пехтуру и втащили в вагон насмерть перепуганного солдата. Кондуктор наглухо закрыл окошко.
– Джентльмены, – он обращался к двум пассажирам, – пожалуйста, посидите тут, не давайте им выкинуть его в окно. Я их всех ссажу, только бы доехать до Буффало. Я бы остановил поезд сейчас же, но если оставить их одних – они его прикончат. Генри, вызови главного кондуктора, – приказал он проводнику,
– и попроси его телеграфировать в Буффало, что мы везем двух сумасшедших.
– Да, да, Генри, – подхватил Пехтура. – Вели им приготовить оркестр и три бутылки виски. Если нет своего оркестра – пусть наймут, я оплачу! – Он вытащил из кармана распухший комок долларов и один отдал проводнику. – А тебе тоже оркестр? – спросил он Лоу. – Нет, нет, тебе он ни к чему. Поделимся. Беги! – сказал он проводнику.
– Слушаюсь, сэр капитан! – Белые зубы блеснули, как внезапно открытый рояль.
– Присмотрите за ними, господа! – попросил кондуктор своих добровольных стражей. – Эй, Генри! – крикнул он вдогонку белой куртке проводника.
Приятель Пехтуры, бледный, весь в поту, боролся с подступившей тошнотой. Пехтура и Лоу сидели спокойно: один – приветливый, другой – воинственный. Новые пассажиры сели, плечом к плечу, словно ища друг у друга поддержки, и вид у них был растерянный, но решительный. Другие пассажиры снова равнодушно втянули головы в плечи, наклонились над газетами и книгами; поезд мчался мимо заката.
– Ну-с, джентльмены, – начал Пехтура.
Оба штатских вскочили, как наэлектризованные, и один сказал:
– Ну-ну-ну! – и успокоительно обхватил солдата руками. – Не шуми, солдат, мы тебе поможем. Мы – американцы, мы ценим, что вы для нас сделали.
– Хэнк Уайт, – пробормотал пьяный.
– Что? – переспросил его приятель.
– Хэнк Уайт, – повторил тот.
Пехтура обрадовано повернулся к штатскому.
– Вот так штука, будь я неладен. Оказывается, это наш старый добрый Хэнк Уайт собственной персоной. Я же с ним рос вместе! Слушай, Хэнк! А мы слышали, что ты не то умер, не то чем-то торгуешь, кажется, роялями. Тебя, случайно, не выгнали, нет? Что-то я не вижу при тебе рояля.
– Нет, нет, – испуганно залопотал штатский. – Вы ошиблись. Шлюсс моя фамилия, у меня свое дело – дамское белье. – Он вытащил карточку.
– Да что вы говорите! Вот это славно! Послушайте, – Пехтура доверительно наклонился к штатскому, – а у вас образчиков с собой нет, образчиков дамочек? Нет? Жаль, жаль! Ну, ничего. Я вам достану в Буффало. Нет, не куплю, а просто достану, так сказать, во временное пользование. Горацио! Где бутылка? – спросил он Лоу.
– Вот, майор! – И Лоу вытащил бутылку из-под куртки.
Пехтура открыл ее, протянул штатским.
– Спасибо, – сказал тот, кого звали Шлюсс, церемонно передавая бутылку своему соседу.
Оба осторожно наклонились и выпили. Пехтура и курсант Лоу выпили, не наклоняясь.
– Легче, легче, солдатики! – предупредил Шлюсс.
– Не бойтесь! – сказал Лоу. Все снова выпили.
– А почему он не пьет? – спросил второй штатский, молчавший до сих пор, и показал на спутника Пехтуры.
Тот сидел в углу, странно согнувшись. Пехтура тряхнул его, и он вяло сполз на пол.
– Вот как влияет этот дьявольский ром, друзья! – торжественно произнес Пехтура и отхлебнул из бутылки.
Выпил и курсант Лоу. Он протянул бутылку штатским.
– Нет, нет! – настойчиво повторил Шлюсс. – Сейчас больше нельзя!
– Он не то говорит, – сказал Пехтура. – Необдуманно. – И он и Лоу пристально уставились на штатских. – Дай время, пусть придет в себя.
Шлюсс подумал и взял бутылку.
– Все в порядке, – доверительно сообщил Пехтура курсанту. – А я было решил, что он хочет оскорбить честь нашего мундира. Но это не так, а?
– Нет, нет, что вы! Никто так не уважает военных, как я. Верьте, я бы и сам пошел сражаться вместе с вами! Но кому-то надо было вести дела, пока ребята были на фронте. Разве неправда? – обратился он к курсанту Лоу.
– Не знаю! – со сдержанной неприязнью ответил тот. – Я сам и поработать не успел!
– Что ты, что ты! – упрекнул его Пехтура. – Не всем же повезло, не все такие молодые.
– В чем это мне повезло? – зло спросил курсант Лоу.
– А если не повезло – молчи, нам и своих забот хватает.
– Конечно! – торопливо подхватил Шлюсс. – У всех свои заботы. – Он слегка прихлебнул из бутылки, но Пехтура сказал:
– Да пейте же как следует.
– Нет, нет, спасибо, с меня хватит. Глаза у Пехтуры стали, как у змеи.
– Ну-ка, выпей! Хочешь, чтоб мы вызвали кондуктора и пожаловались, что ты у нас отнимаешь виски?
Тот сразу отдал ему бутылку, а он обернулся к другому штатскому:
– Чего это он чудит, а?
– Не надо, не надо! – сказал Шлюсс. – Слушайте, ребята, вы пейте, а мы за вами присмотрим.
Молчаливый штатский добавил:
– Как родные братья. И Пехтура сказал:
– Они думают, что мы хотим их отравить. Они, кажется, решили, что мы – немецкие шпионы.
– Да что вы, что вы! Я военных уважаю, как родную мать!
– Раз так – давай выпьем!
Шлюсс хлебнул из бутылки, передал ее второму. Тот тоже выпил, оба страшно вспотели.
– А он ничего не будет пить? – спросил молчаливый штатский, и Пехтура сочувственно посмотрел на второго солдата.
– Увы, мой бедный Хэнк! – вздохнул он. – Мой бедный друг, боюсь, что он окончательно погиб. Конец нашей долгой дружбе, господа.
Курсант Лоу пробормотал:
– Да, конечно! – Он ясно видел перед собой двух Хэнков.
А Пехтура продолжал:
– Взгляните на это доброе мужественное лицо. Мы вместе росли, вместе собирали цветики на цветущих лугах, мы с ним прославили батальон погонщиков мулов, мы с ним разорили Францию. И вот – взгляните, чем он стал! Хэнк! Неужто ты не узнаешь, чей это голос рыдает, неужели не чувствуешь нежную дружескую руку на своем лбу? Прошу вас, генерал, – он обернулся к курсанту Лоу, – будьте добры, позаботьтесь о его прахе. Я отряжу этих добрых незнакомцев в первую же кожевенную мастерскую, пусть закажут шлею для мулов, всю из цветов шиповника, а инициалы из незабудок.
Шлюсс, со слезами на глазах, попытался обнять Пехтуру.
– Будет, будет, смерть еще не разлука. Бодрись, друг. Выпей глоток, сразу станет легче.
– Что верно, то верно, – сказал тот. – Все-таки у тебя доброе сердце, братец. А ну, подымайся по сигналу, ребята!
Шлюсс вытер ему лицо грязным, но надушенным платком, и они снова выпили. В розовом свете алкоголя и заката плыл мимо Нью-Йорк; поезд подошел к Буффало, и снова, горя огнем, они увидали вокзал. Бедный Хэнк уже мирно спал, склонясь на плевательницу.
Курсант Лоу и его сосед, похолодев от предчувствия, встали и подняли своих спутников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75