– Мы уедем в Южную Америку и переждем там войну, а потом переберемся в Штаты. У нас куча денег, мы сможем жить в свое удовольствие и никогда ничего не бояться.
Мария тихо улыбнулась и выскользнула из его объятий, чтобы, набросив на плечи халат, мышкой вынырнуть из спальни. Кай поднялся, взял со столика сигару, чиркнул колесиком зажигалки и подошел к окну. Над кроватью светил ночник в коричневом шелковом абажурчике, и его лицо туманно отражалось в стекле на фоне тающего в горах солнца. Кай посмотрел на свои запавшие скулы и подумал, что впервые в жизни он пришел к женщине с небритой физиономией.
И впервые, добавил он, с седой бородой. Это уж точно.
Мария вернулась в спальню, неся небольшой поднос, на котором стояли кофейник, сахарница и крохотные фарфоровые чашечки. Кай повернулся и, перехватив поднос из ее рук, поставил его на столик. Едва он выпрямился, женщина обхватила его плечи, прижимаясь щекой к его трескучему подбородку. Кай замер, слушая, как часто бьется ее сердце.
– Давай пить кофе, – прошептала она, отпуская его.
Он молча кивнул и сел на постель.
– Иногда мне хочется снова оказаться на столичной планете, – улыбнулась Мария, наливая и протягивая ему чашку. – Хотя тебе, наверное, там не нравится?
– Ну почему же?..
Помимо его воли, перед мысленным взором Кая вдруг поднялись величественные, покрытые вечными снегами горы, тонущие в зеленом море трав бескрайние равнины, океаны, такие же лазурно-голубые, как и небо; огромные стеклянные башни городов, пестрая суета космопортов. Все это он видел. Он не мог сказать, что ему не нравится столица, но человеку, выросшему на холодном, полном своеобразного сурового обаяния Саргоне, она казалась какой-то излишне пышной, словно перезрелая красотка, не оставившая надежды подцепить себе невинного мальчика.
– Какой смысл об этом думать, – вздохнула Мария, и Кай неожиданно понял, что все эти годы она тяготится Землей, отсутствием привычного для нее комфорта, общения, наконец, всего того, что принято называть блеском имераторской столицы.
Наверное, она тяготилась и Лизмором, несмотря на весь его шарм, остроумие и обаяние. Скорее всего свою роль сыграла разница в возрасте и, наверное, уж очень яркая его любовь: поздняя, запоздалая, она сожгла в ее сердце самое себя, превратившись в мучительную пытку, из которой не было выхода. Кай хорошо знал, как это иногда бывает…
На свете есть много вещей, способных превратить человека в соляной столб, сказал он себе. Внутренняя борьба, постоянное сражение с готовыми прорваться наружу страстями иссушают душу, заставляя тебя обрасти мощным панцирем горечи и разочарования; и страшен бывает тот день, когда ты понимаешь, что все было напрасно и прожитые в этой борьбе годы стоят лишь того, чтобы быть выброшенными на свалку, ибо они не принесли ничего – только пустоту.
Кай неторопливо глотал крепкий кофе и смотрел, как закручивается в воздухе сизый дым забытой в пепельнице сигары.
– Нам нужно будет затопить лодку, – сказал он, – и избавиться от хроноаппаратуры Кирби Зоргана, которая стоит в Италии. Надеюсь, Валерия не вспомнит о деньгах, которые лежали в сейфе. Я знаю, память у нее профессионально избирательная: она помнит только то, что необходимо по делу. Мелочи, которые уже сыграли свою роль, она сразу же забывает.
– Ты уверен, что с ней все будет гладко? – тревожно спросила Мария. – Мне почему-то кажется, что она догадывается, кто я на самом деле.
Кай поставил чашку на столик и вытащил из пепельницы сигару. Перед ним стояла дилемма: рассказать Марии о своих подозрениях или пока не стоит. Подумав, он решил, что пока это ни к чему, тем более, что и сами подозрения выглядели слишком туманно, чтобы воспринимать их всерьез.
– Я думаю, что удача с лойтом и так будет для нее прекрасной конфетой, – ответил он. – Чего ради ей, триумфатору, устраивать целую битву? Ведь она прекрасно понимает, что так просто мы не сдадимся. Нет, Валерия не дурочка. Она выполнит свою миссию, и этого ей хватит.
По крайней мере, добавил он про себя, этого хватило бы для нормального человека, не желающего влезать в новые неприятности. Я, Кай Харкаан, фигура не самая удобная на свете – у меня и имя, и брат, и куча друзей, которые могут растереть какую-то там генеральшу Мелби в пыль одной речью в сенате. К тому же я с Саргона: стоит мне вернуться домой, и шаловливые императорские ручонки до меня уже не дотянутся. Мария, конечно, дело другое. Но должна же она помнить, что я всегда был человеком принципов?
Продолжая размышлять, Кай встал и подошел к окну. Собственной наготы он никогда не стеснялся, резонно считая, что женщина, с которой он был в постели, в любом случае видела все, что ей хотелось, и теперь любые проявления стыдливости выглядели бы в его глазах нелепым ханжеством.
– У тебя не будет ощущения, что, расставаясь с ней, ты навсегда отбросишь какую-то часть самого себя? – тихо спросила Мария ему в спину.
Кай очнулся от своих мыслей и восторженно хохотнул, повернувшись к ней.
– Ты очень здорово изъясняешься! Нет, Мари. Тебе не стоит ревновать меня к призраку многолетней давности. То, что я должен был отбросить, я отбросил двенадцать лет назад. Я расстался с Валерией, как змея со своей старой кожей. Она осталась где-то там, на дороге… По большому счету, мы никогда не принадлежали другу другу – тут виноват и ее возраст, и сословные перегородки, которые она так и не захотела преодолеть. Одно время меня мучила мысль, что своим поступком она отомстила мне за то, что я саргонский лорд, а она – дочь священника с нищей планетки. Может быть, я был недалек от истины, потому что Валерия всегда восхищалась «светом» и «обществом», в которые ей хода не было. Может быть… Честно говоря, сейчас мне противно даже вспоминать об этом.
Мария усмехнулась и зябко повела плечами. Забравшись под одеяло, она изогнулась, взяла с туалетного столика пачку французских сигарет и прикурила – как показалось Каю, нервно.
– Что она могла знать об этом самом «свете»… Когда-то я пошла в армию, потому что с раннего детства питала глубокое отвращение ко всем этим условностям, в которых росла. А они, как мне казалось, росли вокруг меня.
– Ты закончила кадетский корпус?
– Да, Брассонский – тяжелой пехоты. Служила почти три года. Потом – ты знаешь. С Лайонелом я познакомилась, когда он лежал в столичном госпитале после ранения. По-моему, он сразу обезумел: конечно, мне это страшно льстило, и долгое время я была уверена, что на самом деле люблю его. Но все это проходит; когда твой мужчина на пятьдесят лет тебя старше, ты все равно начнешь тяготиться его чувствами. Особенно если он на самом деле безумен в своей страсти.
– Я старше тебя на двадцать, – рассмеялся Кай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103