ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Но он наотрез отказывался. Тогда она вместо него наказывала за его проступок нас и не давала нам есть, пока не поест он. Проходила половина лета, и он понемногу оттаивал. Выходил к нам. И требовал, чтобы мы все забыли. А если мы забывали не сразу, он снова дулся и уже не разговаривал с нами целый год. Но брат он хороший! — Сигурд не скрывал своей гордости.
— Я понимаю, — сказал конунг и спросил у меня: — Может, ты все-таки попытаешь счастья?
— А больше и некому, — согласился я.
— Ты всегда отличался красноречием, — сказал конунг. — И я знаю мало людей, которые умели бы, как ты, обещать все от имени другого. Обещай ему все, только не то, что принадлежит Гудлаугу. Передай ему также и мое глубокое уважение в придачу. Тебе оно тоже принадлежит.
— Я еще не знаю, чего оно стоит, — сказал я и ушел.
День был прекрасный. Устье реки, через которое нам предстояло переправиться ночью, серебрилось на солнце.

***
Мне было тревожно, и вместе с тем я был преисполнен торжественности, когда шел беседовать с оскорбленным Йоном из Сальтнеса. Уже наступил вечер, и я понимал: если мы хотим выступить сразу после полуночи, времени у меня в обрез. Если Йон и его небольшой отряд откажутся идти с нами, наше поражение в предстоящем сражении будет более вероятным. Сможет ли наше малочисленное войско победить могущественного врага, если все не будут действовать, как один человек? Да и пойдет ли с нами Вильяльм, если не пойдет Йон? И как поведут себя теламёркцы, поняв, что их упрямство завело их из огня да в полымя? Конунг не благословил меня перед тем, как я отправился на эту важную встречу. Но, думаю, он молился, а я встречал мало людей, которые умели бы молиться так искренно, проникновенно и почти без слов.
На вершине холма я остановился и посмотрел на море и землю. Не часто случалось мне видеть такую красоту, летний вечер был юн, каким он бывает только после грозы. Лес был еще мокрый, его зеленый плащ был чисто выстиран, а фьорд напоминал синий платок, какой невесты набрасывают на плечи, торопясь на свидание с женихом. Надо мной скользили легкие облака, ласточки носились за комарами, словно черные стрелы. Трава налилась влагой, я быстро промок и мне стало холодно.
Я миновал группу людей, лежавших в укрытии. Это был отряд Йона. Я знал каждого из них, мы вместе прошли трудный путь из Вермаланде сюда. Теперь они едва приветствовали меня, между нами возник холод. Я коротко кивнул им.
Мне вдруг стало страшно при мысли, что мой разговор может окончиться ничем. Я упал на колени и долго громко молился Сыну Божьему и Деве Марии. Влага с травы проникла сквозь плащ к моим коленям, голова охладилась и мне стало легче. Вскоре я поднялся и пошел дальше.
Усадьба Сальтнес в Бувике лежала на вершине холма, это было красивое родовое гнездо, но не очень большое. На дворе росли старые дубы. Я подошел к одному из них и помолился еще раз. Если за мной сейчас кто-нибудь наблюдал, пусть видит, что в усадьбу пришел серьезный человек. С гор спускались сумерки. Короткая летняя ночь на цыпочках впорхнула во двор и окружила меня. Я поднялся на крыльцо.
Тогда на порог вышел человек. Я хорошо знал его, он был близок Йону. Он коротко приветствовал меня.
— Меч можешь оставить здесь, — сказал он и показал, где положить меч.
Итак, у меня учтиво отобрали оружие прежде, чем я вошел к хёвдингу, которого мне следовало уговорить вернуться в войско конунга. Я повиновался.
— Разве мы с тобой никогда не ехали на одной лошади? — спросил я.
— Не в эту ночь, — ответил он.
Мы вошли в дом, там сидел Йон.
Это был большой и уютный покой с очагом, пол был устлан можжевельником, как будто в доме ждали гостей. В очаге горели несколько поленьев, красный свет огня смешивался с синими сумерками, струившимися через волоковое окно. На почетном сиденье сидел Йон. Он поднял глаза и кивнул мне, но не сказал ничего.
Я не спускал с него глаз: вид его не обещал ничего хорошего. Иногда Йон казался даже красивым, но это бывало редко. Ему не хватало спокойствия, каким отличался его брат Сигурд. Не была ему свойственна также суровая ожесточенность Вильяльма, который в то же время мог вдруг проявить и детскую доброту. Йон был брюзга. И я понял, что такой он всегда. Эта брюзгливость не была заметна с первого взгляда, но она, как некая сила, таилась в глубине его души и в любую минуту могла выплеснуться на поверхность. Что и случилось в тот день.
Я хотел заговорить с ним, но обнаружил, что мы не одни. У торцовой стены стояла женщина, высокая, худая, седоволосая. Это была высокочтимая матушка Йона фру Гудрун из Сальтнеса. Я кое-что уже слышал о ней, Люди, знавшие ее, рассказывали, что фру Гудрун любит приглашать в усадьбу гостей, но они редко задерживаются там надолго. Я приветствовал ее учтивым поклоном.
Она сухо кивнула в ответ и повернулась к сыну:
— Надеюсь, ты не продашь себя?…
— Нет, — ответил он.
И она вышла.

***
Теперь я знал, что воля Йона — это ее воля, они были вдвоем против меня одного. Я быстро подошел к Йону и сердито хлопнул его по плечу:
— Ты дерьмо…— сказал я. — Дерьмо потому, что слишком вспылил и не дал конунгу сказать всего, что он хотел. Неужели тебе не ясно, что конунг не может нарушить свое слово? Конунг Сверрир может умереть, не выполнив своего обещания, но нарушить его он не может, и потому он выполняет больше, чем нарушает.
Йон неохотно поднимает глаза, его брюзгливость усиливается.
— Пойми, он забрал обратно свое обещание сделать тебя конюшим лишь потому, что был вынужден привязать к себе человека, менее достойного, чем ты. Этот человек Гудлауг. Можем мы обойтись без войска из Теламёрка? Да или нет? Без них нам города не взять. А если мы его не возьмем, то и не бывать тебе там наместником.
По-моему эти слова были, как стрела, попавшая прямо в сердце. Быть наместником конунга в городе архиепископа Эйстейна, иметь право на четверть всей дани — это не могло не соблазнить бонда из Сальтнеса. Я тут же повысил его доход с четверти до трети.
— Не могу сказать, Йон, сколько это будет в серебре, но знаю, когда придет твой срок, ты ляжешь в землю не бедняком.
Он сказал:
— Я отказываюсь от этого предложения.
Я хватаю со стола рог с пивом — наверное, это был его рог — и быстро осушаю его. Брюзгливость Йона усиливается еще больше, можно сказать, что в покое теперь разит брюзгливостью.
— Срать я хотел на твоего конунга, — говорит он. — Конунг обещал мне, что я буду конюшим, я тогда не потребовал свидетелей, поверил его слову. Но больше я его слову не верю, Даже если он пообещает сделать меня лендрманном над всем Трёндалёгом, он все равно несправедливо обошелся со мной. Несправедливо, потому что нарушил свое слово. Предпочел мне менее достойного человека. Уязвил мою честь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88