OCR Xac
«Пустыня жизни: Сб»: АСТ; Москва; 2002
ISBN 5-17-011160-6
Дмитрий Биленкин
Уходящих — прости
* * *
На свете есть много дыр, и Наира ещё не худшая. За овалом окна муть и вихрь, жёлтая пена мглы, сернистый мрак, сам воздух помещения словно колышется под этим напором, хотя такого не может быть, база загерметизирована не хуже, чем консервная банка, и в ней, кстати, так же тесно. Под боком из аппаратуры Кёнига рвётся вой и свист, щёлканье, лай, кашель, бормотание, щебет, будто в электромагнитных полях планеты трудятся сотни пересмешников, и, закрыв глаза, легко представить себе как стадо взбесившихся камнедробилок, так и хорал неземных голосов. Сквозь весь этот кавардак пробивается мерное титиканье позывных Стронгина. Ох, и неуютно же ему сейчас в вездеходе! Впрочем, весь этот грязно-жёлтый за окном самум не смог бы перевернуть даже парусник, так разрежен воздух Наиры. А погожих дней на планете немного.
— Маленький филиал ада, — сдвигая с бритой головы наушник, бормочет Кёниг. Он говорил это уже десятки раз. — Знаешь, кто мы такие? Миссионеры познания.
Это уже что-то новое, я отрываю взгляд от шахматной доски, на которой Малютка, похоже, готовит мне мат.
— С планеты на планету, как вода с камешка на камешек. — Сощуренный взгляд Кёнига устремлён в заоконную муть, на приборной панели замерло контурное отражение его округлого, со светлыми усиками лица. — И с тем же смыслом.
— Тогда зачем ты здесь?
— Хотел посмотреть мир.
— Ну и как?
— Посмотрел, переходя на футляре в футляр. Корабль — футляр и скафандр — футляр, и база, и вездеход. Мы люди в футлярах. Свобода лишь на Земле.
— Которую, продолжив твою мысль, тоже можно уподобить футляру. Только размером побольше.
Кёниг посмотрел на меня.
— А знаешь, так оно и есть! Ты бывал на Таити?
— Нет.
— Я тоже. Слушай, почему мы здесь, а не на Таити? Там море, прекрасные девушки, солнце, цветы, птицы щебечут…
— А у нас щебечут атмосферики. И камни поют. И нам, первопроходцам, завидуют миллионы детишек. И, возвратясь, мы расскажем им романтическую сказочку о Наире.
— Я буду говорить правду. — Кёниг надул щёки. — Три человека в консервной банке, не считая кибера. На обед, завтрак и ужин лиофилизированные концентраты. Ваши обрыдшие физиономии. Бодрящие прогулочки в вихрях пескоструйки. И работа, работа, работа!
— И детишки будут слушать тебя с горящими глазами. И ты невольно начнёшь повествовать обо всех мелких приключениях, какие были.
— Не начну.
— Начнёшь. Неинтересное забывается, так уж повелось.
— Варлен приближается, — сказал Кёниг, прислушиваясь к титиканью сигнала. — Варлен Стронгин и его камни. Войдёт, скажет два слова и уткнётся в свои минералы. А я, может, хочу расписать пульку. Ма-аленькую! Согласно классике: “Так в ненастные дни занимались они…”
Ни за какую пульку Кёниг после обеда, конечно, не сядет, а сядет он за свои графики и расчёты; других людей в такие дыры не посылают.
— Тс-с, — тем не менее говорю я. — Тебя слушает юное поколение. Если оно узнает, что герой-первопроходец Вальтер Кёниг мечтает о преферансе… Это непедагогично. Бери пример с меня: в свободное от работы время играю с Малюткой в шахматы. Игра умственная, возвышенная, вполне отвечающая образу мужественного исследователя дальних миров… Лют, дружок, что-то ты слишком задумался над своим ходом.
— Я не хотел мешать вашему разговору.
Голос Малютки сама деликатность.
— А это не разговор, просто трёп.
— Тогда вам шах.
Выдвинув из-под себя лапу, Малютка стронул фигуру. Больше всего полуметровый Малютка похож на узорчатую, золотистую черепаху, прелестную и на первый взгляд малоподвижную. В действительности Малютка совсем не то, чем он кажется, с ним, как говаривали в старину, надо пуд соли съесть, чтобы его понять и полюбить. Многие на это не способны, наше биологическое “я” противится сближению с существом, родословная которого нисходит к паровой машине, а где нет любви, там нет и понимания. Говорят, что все киберы одного класса одинаковы. Это чушь, которую даже опровергать не хочется. Мы с Малюткой так давно и хорошо знакомы, что я чувствую его состояние, даже когда он молчит, хотя иным это кажется мистикой, — ну какое такое выражение может быть у оптронных зрачков и антенн-вибрисс? Так и пылесосу недолго приписать улыбку. Да, если забыть, что и глаза человека тоже оптическая система, а в них светится душа.
Ход Малютки заставил меня призадуматься. К счастью, у киберов нет фантазии, это позволяло избежать матовой ситуации. Все мы всегда надеемся избежать матовой ситуации. Я приготовился сделать неожиданный ход, но тут титиканье сменилось певучим звуком и над входом вспыхнула красная лампочка. В шлюзовой захлюпал воздух, минуту спустя дверь открылась и, расстёгивая на ходу скафандр, вошёл Стронгин. Сразу запахло пылью, которую никакой отсос не брал до конца, так она въедалась в складки комбинезона, впрочем, никого это не тревожило: пыль тут была стерильная. Вся планета была стерильной. Стерильной, однообразной, унылой, и, если бы нас спросили, зачем она нужна человеку, ответ не тотчас слетел бы с нашего языка. Но это ничего не значит; какой-то Древний мудрец, чуть ли не Сократ, убеждал сограждан не заниматься такими бесполезными пустяками, как наблюдение небесных светил, дабы ничто не отвлекало от куда более важного дела самопознания.
Мешок с очередной добычей Варлен, как всегда, брякнул в угол. И Кёниг, как всегда, немедленно оторвался от анализа сложных гармоник своего неземного хора и потребовал не забивать помещение всякой дрянью, на что Варлен Стронгин, как всегда, ответил пожатием плеч, — мол, а куда? Действительно, иного места для образцов, пока их не разложишь по стеллажам, в нашей лаборатории, заодно общей комнате, не было. Кёниг что-то пробурчал, тем дело и кончилось. Мы, в общем, неплохо ладили, подозреваю, что причиной был не только покладистый характер всех троих; неловко конфликтовать при постороннем, а мой Малютка для остальных был всё-таки немножечко чужаком, которому не скажешь “брысь!”, но и препираться с ним, как с человеком, тоже не будешь.
— Пойду сготовлю обед, — сказал я, вставая. — Лют, зафиксируй партию, потом доиграем.
Фраза “я сготовлю обед” — это так, для проформы, ибо разогреть концентраты и выложить их на тарелки — дело одной минуты. Мы уселись за стол, и, когда первый голод был утолён, Кёниг по своему обыкновению осведомился у Стронгина, не нашёл ли тот шестипалый отпечаток босой ноги инопланетянина. Варлен невозмутимо проигнорировал праздный вопрос. Тогда я спросил, не помешала ли ему буря.
— Буря как буря, я успел обнаружить редкостную ассоциацию. — Варлен слегка оживился, он всегда оживлялся, когда речь заходила о деле.
1 2 3 4 5 6