— Я сейчас зажгу фонарь и сделаю ещё несколько снимков.
Он потянулся пальцем к кнопке на фонаре, но замер, прищурившись. Прямо впереди, тусклый и неподвижный, блеснул маленький красный огонёк — не больше, чем звезда в бескрайнем небе.
— Подождите. Я не уверен, что видеокамера заснимет это. Слишком слабый свет. Просто одна красная точка размером с булавочную головку.
В течение нескольких минут он вглядывался в огонёк. Сначала Роджерсу показалось, что звёздочка движется; потом он догадался, что это оптический обман. На самом деле огонёк оставался по-прежнему тусклым и не менял положения.
— Не думаю, что экипаж бездействует. Он выжидает. — Роджерс покачал головой. — Но не исключено, что я поспешил с выводами.
Включив ручной фонарь, он вставил в «Хассельблад» телеобъектив, настроил аппарат на большую выдержку и направил его прямо на огонёк. Когда затвор щёлкнул, он установил ещё одну, более длительную, выдержку и сделал ещё снимок. Потом включил все фонари и уселся, чтобы запомнить как можно больше деталей.
— Тут все так же тихо, — сказал он.
Пятнадцать минут спустя Роджерс поднялся на ноги и машинально отряхнул брюки. — Всё в порядке. Я возвращаюсь.
К огромному его облегчению, ничто не препятствовало ему на обратном пути.
10 октября
Эдвард Шоу узнал о смерти Гостя через два дня от полковника Пханя. О визите полковника всех предупредили за десять минут до его появления. Эдвард быстро оделся. Занавески раздвинулись, и каждый из четвёрки увидел в центральной лаборатории маленького мускулистого смуглого человека в аккуратной, будто с иголочки, форме.
— Сколько нам ещё торчать здесь? — спросил Минелли.
С течением времени он все чаще и чаще дерзил, а поведение его становилось всё более непредсказуемым. Он нередко вспоминал о визите президента и мечтал о том мгновении, когда они «хлопнут дверью тюрьмы». Его манера разговаривать стала сильно напоминать пародию на известного комика. Минелли всегда с трудом смирялся с необходимостью подчиняться. Эдвард слышал, что задолго до появления в Остине Минелли попал в тюрьму по обвинению, связанному с наркотиками. Тогда он разбил лицо в кровь о тюремную дверь. Эдварда беспокоило состояние коллеги.
— Все вы здоровы. Признаков заражения или болезни не обнаружено, — начал Пхань. — Больше — никаких анализов. Полагаю, вы уже знаете от дежурного офицера, что Гость мёртв. Я закончил первую стадию аутопсии и не нашёл в его теле микроорганизмов. Он оказался абсолютно стерильным. Это хорошие новости для вас.
— Микробы сдохли, моя леди, — протянул Минелли.
Эдвард нахмурился.
— Я советовал отпустить вас, — продолжал Пхань, оглядев всех четверых по очереди. — Хотя не уверен, что мой совет будет услышан. Как сказал президент, существуют соображения безопасности.
Эдвард увидел через окно Стеллу Морган и улыбнулся, но она не ответила. Вероятно, свет падал так, что она не могла разглядеть геолога. А может быть, она чувствовала себя так же подавленно, как Реслоу, из которого теперь и слова не вытянешь.
Сочетание свободного общения друг с другом по телефону и пребывания в изолированных палатах уничтожили веру Эдварда в дух товарищества, который должен объединять, по его мнению, узников одной тюрьмы. Однако, пленники Ванденберга не подвергались жестокому обращению. Их не объединяла общая цель, за которую стоило бы бороться. Их заточение, по крайней мере, до сих пор было обосновано. Потому они и не стали «держаться вместе», как ожидал того Эдвард. Кроме того, ему ещё не доводилось находиться в карантине так долго. Может быть, он чересчур наивен?
— Сейчас мы готовим документы, которые вам надо подписать. Нам необходимы гарантии, что вы сохраните в тайне происшедшее с вами…
— Ничего не собираюсь подписывать! — выкрикнул Минелли. — Если подпишу, погибнут мои бестселлеры. Ни интервью в газетах, ни триумфа в Голливуде.
— Прошу вас, — терпеливо сказал Пхань.
— Что нового в Австралии? — спросил Эдвард. — Вы вели переговоры?
— Сегодня в Вашингтоне начинается серия встреч, — ответил Пхань.
— Чего вы тянули? Почему обсуждения не начались раньше?
Пхань помолчал.
— Между нами, я надеюсь на то, что события предадут огласке, — наконец сказал он.
Эдвард попытался подавить подступающий гнев.
— Почему мы не можем работать вместе с ними? Переведите нас отсюда в ОБО!
— В Очень Большую Оранжерею? — сострил Минелли.
— В общежитие для бессемейных офицеров, — объяснил Эдвард. Его нижняя губа дрожала. Он переходил на крик, но больше не желал сдерживаться. Ему хотелось, чтобы на его возмущение отреагировали. — Правда! Чёрт знает, что это такое. Мы ощущаем себя в тюрьме.
— Хуже. У нас нет возможности смастерить пистолет или нож, — поддержал его Минелли. — «Дно мира, мама!»
Пхань посмотрел на Минелли со смешанным выражением раздражения и сочувствия.
— Это всё, что я хотел сообщить. Пожалуйста, не волнуйтесь. Я уверен, вы будете вознаграждены за все неудобства. В ближайшее время мы получим новые инфодиски.
— Боже! — простонал Минелли.
Пхань, готовый было уйти, обернулся.
— Подождите! — крикнул Минелли. — Мне плохо. Правда. Со мной что-то происходит.
— Поясните, — попросил Пхань, жестом подзывая дежурного наблюдателя.
— Что-то с головой. Скажи им, Реслоу.
— Минелли выведен из равновесия, — медленно выговорил Реслоу. — Да и я не совсем в порядке. Но он — другое дело. Он разговаривает так, будто болен.
— Я — другое дело, — согласился Минелли. Потом он начал рыдать. — Господи, Боже мой! Верни нас на те самые скалы. Позволь нам продолжать путь в своей машине. Я подпишу всё, что потребуется. Правда! Пожалуйста.
Пхань посмотрел на них, потом резко повернулся и вышел. Жалюзи вернулись на прежнее место. Эдвард выдвинул ящик и вытащил оттуда газету и пакет с новыми инфодисками. Он жадно вчитывался в заголовки и статьи.
— Иисусе! — пробормотал он. — Информация о действиях президента. Стелла! — вызвал он мисс Морган. — Стелла! Они знают, что президент посещал нас.
— Я как раз читаю об этом.
— Ты думаешь, твоя мать постаралась?
— Не знаю.
— Будем надеяться на неё.
Минелли продолжал рыдать.
Хикс лежал, облокотившись на подушку, в комнате Линкольна. У изголовья — круглый ночной столик, покрытый скатертью. Небольшая лампа со стеклянным абажуром в виде шара освещает отчёты и документы, наваленные высокой стопкой. Ампирные часы с маятником размеренно и приглушённо тикают на мраморном камине. Казалось, что в просторной с высоким потолком комнате обитают призраки. Но эти призраки не страшны, они — свидетели истории, они навевают приятные ассоциации. Это действительно кабинет Авраама Линкольна; здесь он подписал манифест об отмене рабства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Он потянулся пальцем к кнопке на фонаре, но замер, прищурившись. Прямо впереди, тусклый и неподвижный, блеснул маленький красный огонёк — не больше, чем звезда в бескрайнем небе.
— Подождите. Я не уверен, что видеокамера заснимет это. Слишком слабый свет. Просто одна красная точка размером с булавочную головку.
В течение нескольких минут он вглядывался в огонёк. Сначала Роджерсу показалось, что звёздочка движется; потом он догадался, что это оптический обман. На самом деле огонёк оставался по-прежнему тусклым и не менял положения.
— Не думаю, что экипаж бездействует. Он выжидает. — Роджерс покачал головой. — Но не исключено, что я поспешил с выводами.
Включив ручной фонарь, он вставил в «Хассельблад» телеобъектив, настроил аппарат на большую выдержку и направил его прямо на огонёк. Когда затвор щёлкнул, он установил ещё одну, более длительную, выдержку и сделал ещё снимок. Потом включил все фонари и уселся, чтобы запомнить как можно больше деталей.
— Тут все так же тихо, — сказал он.
Пятнадцать минут спустя Роджерс поднялся на ноги и машинально отряхнул брюки. — Всё в порядке. Я возвращаюсь.
К огромному его облегчению, ничто не препятствовало ему на обратном пути.
10 октября
Эдвард Шоу узнал о смерти Гостя через два дня от полковника Пханя. О визите полковника всех предупредили за десять минут до его появления. Эдвард быстро оделся. Занавески раздвинулись, и каждый из четвёрки увидел в центральной лаборатории маленького мускулистого смуглого человека в аккуратной, будто с иголочки, форме.
— Сколько нам ещё торчать здесь? — спросил Минелли.
С течением времени он все чаще и чаще дерзил, а поведение его становилось всё более непредсказуемым. Он нередко вспоминал о визите президента и мечтал о том мгновении, когда они «хлопнут дверью тюрьмы». Его манера разговаривать стала сильно напоминать пародию на известного комика. Минелли всегда с трудом смирялся с необходимостью подчиняться. Эдвард слышал, что задолго до появления в Остине Минелли попал в тюрьму по обвинению, связанному с наркотиками. Тогда он разбил лицо в кровь о тюремную дверь. Эдварда беспокоило состояние коллеги.
— Все вы здоровы. Признаков заражения или болезни не обнаружено, — начал Пхань. — Больше — никаких анализов. Полагаю, вы уже знаете от дежурного офицера, что Гость мёртв. Я закончил первую стадию аутопсии и не нашёл в его теле микроорганизмов. Он оказался абсолютно стерильным. Это хорошие новости для вас.
— Микробы сдохли, моя леди, — протянул Минелли.
Эдвард нахмурился.
— Я советовал отпустить вас, — продолжал Пхань, оглядев всех четверых по очереди. — Хотя не уверен, что мой совет будет услышан. Как сказал президент, существуют соображения безопасности.
Эдвард увидел через окно Стеллу Морган и улыбнулся, но она не ответила. Вероятно, свет падал так, что она не могла разглядеть геолога. А может быть, она чувствовала себя так же подавленно, как Реслоу, из которого теперь и слова не вытянешь.
Сочетание свободного общения друг с другом по телефону и пребывания в изолированных палатах уничтожили веру Эдварда в дух товарищества, который должен объединять, по его мнению, узников одной тюрьмы. Однако, пленники Ванденберга не подвергались жестокому обращению. Их не объединяла общая цель, за которую стоило бы бороться. Их заточение, по крайней мере, до сих пор было обосновано. Потому они и не стали «держаться вместе», как ожидал того Эдвард. Кроме того, ему ещё не доводилось находиться в карантине так долго. Может быть, он чересчур наивен?
— Сейчас мы готовим документы, которые вам надо подписать. Нам необходимы гарантии, что вы сохраните в тайне происшедшее с вами…
— Ничего не собираюсь подписывать! — выкрикнул Минелли. — Если подпишу, погибнут мои бестселлеры. Ни интервью в газетах, ни триумфа в Голливуде.
— Прошу вас, — терпеливо сказал Пхань.
— Что нового в Австралии? — спросил Эдвард. — Вы вели переговоры?
— Сегодня в Вашингтоне начинается серия встреч, — ответил Пхань.
— Чего вы тянули? Почему обсуждения не начались раньше?
Пхань помолчал.
— Между нами, я надеюсь на то, что события предадут огласке, — наконец сказал он.
Эдвард попытался подавить подступающий гнев.
— Почему мы не можем работать вместе с ними? Переведите нас отсюда в ОБО!
— В Очень Большую Оранжерею? — сострил Минелли.
— В общежитие для бессемейных офицеров, — объяснил Эдвард. Его нижняя губа дрожала. Он переходил на крик, но больше не желал сдерживаться. Ему хотелось, чтобы на его возмущение отреагировали. — Правда! Чёрт знает, что это такое. Мы ощущаем себя в тюрьме.
— Хуже. У нас нет возможности смастерить пистолет или нож, — поддержал его Минелли. — «Дно мира, мама!»
Пхань посмотрел на Минелли со смешанным выражением раздражения и сочувствия.
— Это всё, что я хотел сообщить. Пожалуйста, не волнуйтесь. Я уверен, вы будете вознаграждены за все неудобства. В ближайшее время мы получим новые инфодиски.
— Боже! — простонал Минелли.
Пхань, готовый было уйти, обернулся.
— Подождите! — крикнул Минелли. — Мне плохо. Правда. Со мной что-то происходит.
— Поясните, — попросил Пхань, жестом подзывая дежурного наблюдателя.
— Что-то с головой. Скажи им, Реслоу.
— Минелли выведен из равновесия, — медленно выговорил Реслоу. — Да и я не совсем в порядке. Но он — другое дело. Он разговаривает так, будто болен.
— Я — другое дело, — согласился Минелли. Потом он начал рыдать. — Господи, Боже мой! Верни нас на те самые скалы. Позволь нам продолжать путь в своей машине. Я подпишу всё, что потребуется. Правда! Пожалуйста.
Пхань посмотрел на них, потом резко повернулся и вышел. Жалюзи вернулись на прежнее место. Эдвард выдвинул ящик и вытащил оттуда газету и пакет с новыми инфодисками. Он жадно вчитывался в заголовки и статьи.
— Иисусе! — пробормотал он. — Информация о действиях президента. Стелла! — вызвал он мисс Морган. — Стелла! Они знают, что президент посещал нас.
— Я как раз читаю об этом.
— Ты думаешь, твоя мать постаралась?
— Не знаю.
— Будем надеяться на неё.
Минелли продолжал рыдать.
Хикс лежал, облокотившись на подушку, в комнате Линкольна. У изголовья — круглый ночной столик, покрытый скатертью. Небольшая лампа со стеклянным абажуром в виде шара освещает отчёты и документы, наваленные высокой стопкой. Ампирные часы с маятником размеренно и приглушённо тикают на мраморном камине. Казалось, что в просторной с высоким потолком комнате обитают призраки. Но эти призраки не страшны, они — свидетели истории, они навевают приятные ассоциации. Это действительно кабинет Авраама Линкольна; здесь он подписал манифест об отмене рабства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113