Даже знак наш — луна, ибо она служит земле и не тщится стать Солнцем!
— Я уверен, — воскликнул мистер Ливсон, тактично улыбаясь, — что лектор с достаточной полнотой ответилна все вопросы. Многих дам, прибывших издалека, ждут автомобили, и, я полагаю, повестка дня…
Изысканные дамы схватили свои накидки, являя гамму чувств от удивления до ужаса. Одна леди Джоан медлила, дрожа от непонятного волнения.
Бессловесный дотоле Хинч проскользнул к председателю и прошептал:
— Уведите дам. Не знаю, что будет, но что-то недоброе.
— Ну, — повторил терпеливый Джордж. — Если все по закону, что ж вы тянете?
— Леди и джентльмены, — произнес мистер Ливсон как можно приятнее. — Мы провели прекраснейший вечер…
— Еще чего! — крикнул новый, сердитый голос из угла. — Давай, гони!
— Да, вот и я скажу, — поддержал законопослушный Джордж, — давайте-ка!
— Что вам давать? — крикнул почти обезумевший Ливсон. — Чего вы хотите?
Законопослушный Джордж обернулся к тому, кто кричал из угла, и спросил:
— Чего ты хочешь, Джим?
— Виски, — отвечал тот.
Леди Энид Уимпол, задержавшаяся позже всех дам из верности Джоан, схватила ее за обе руки и громко зашептала:
— Идем, дорогая! Они бранятся дурными словами.
На мокрой кайме пляжа прилив медленно смывал следы двух колес и четырех копыт, и потому человек, Хэмфри Пэмп, шел рядом с тележкой по щиколотку в воде.
— Надеюсь, ты уже протрезвел, — довольно серьезно сказал он своему высокому спутнику, который брел и тяжело, и смиренно, причем его прямая шпага качалась у него на боку. — По чести, очень глупо ставить вывеску перед этим залом. Я редко говорю с тобой так, капитан, но навряд ли кто другой вызволил бы тебя из беды. Зачем же ты пугал бедных дам? Ты слышал, как они кричали, когда мы уходили оттуда?
— Я слышал задолго до того гораздо худшее, — ответил высокий человек, не поднимая головы. — Одна из них смеялась… Господи, неужели ты думаешь, что я не расслышал ее смеха?
Они помолчали.
— Я не хотел тебя обидеть, — сказал Хэмфри Пэмп с той несокрушимой добротой, которая была в нем особенно английской и может еще спасти Англию, — но это правда, я и сам не знал, как нам выкарабкаться. Понимаешь, ты храбрее меня, и мне пришлось бояться за нас обоих. Я бы и сейчас боялся, если бы не помнил дороги к туннелю.
— К чему? — спросил капитан, впервые поднимая рыжую голову.
— Ах, да ты и сам помнишь заброшенный туннель старого Айвивуда! — беззаботно сказал Пэмп. — Все мы искали его в детстве. А я его нашел.
— Пожалей изгнанника, — смиренно сказал Дэлрой. — Не знаю, что больнее — то, о чем помнишь, или то, о чем забываешь.
Пэмп немного помолчал, потом сказал серьезней, чем обычно:
— В Лондоне считают, что нужно ставить памятники и писать эпитафии тем, кто что-нибудь выдумал и сделал. Но если знаешь свой край на сорок миль вокруг, знаешь и то, сколько народу, и совсем неглупого, выдумали что-нибудь, а сделать не смогли. В Хилл-ин-Хагби жил доктор Бун. Он боролся против прививок оспы, которые делал доктор Коллисон. Его лечение спасло шестьдесят больных, а доктор Коллисон прикончил девяносто двух здоровых. Но доктору Буну пришлось скрыть свое изобретение, потому что у женщин, которых он лечил, вырастали усы. Был здесь и настоятель, старый Артур. Он изобрел воздушные шары задолго до всех прочих. Но тогда к этому относились с подозрением — вспоминали охоту на ведьм, как ни отговаривали их священники, — и его заставили написать, что он украл идею. Само собой понятно, не так уже хочется писать, что идея тебе явилась, когда ты пускал мыльные пузыри с деревенским дурачком, а ничего другого он сказать не мог, он был человек честный. Здесь жил Джек Арлингэм, он изобрел водолазный колокол — но это ты и сам помнишь. Так вот, с тем, кто выдумал этот туннель, с одним из безумных Айвивудов, было то же самое. На лондонских площадях, капитан, много памятников тем, кто строил железные дороги. В Вестминстерском аббатстве много имен тех, кто изобретал пароход. Бедный старый лорд изобрел и то, и другое — и его признали безумным. Он думал, что поезд может, попав в море, превратиться в судно и плыть; и вроде бы все сходилось. Но дети так стыдились его, что даже запретили упоминать. Я думаю, никто не знает, где этот туннель, кроме нас с Бэнчи Робинсоном.
Минуты через две ты будешь там. Они набросали у входа камней, а вход заглушили деревьями; но я провел через туннель лошадь, чтобы спасти ее от полковника Чэпстоу, и наверное проведу осла. Честно говоря, только там я почувствую себя в безопасности после всего, что мы натворили. Нет лучшего места в мире, чтобы притаиться и начать все заново. Вот и оно. Тебе кажется, что эту скалу не обойти, но ты ошибаешься.
Ты ее уже обошел.
Дэлрой с удивлением обнаружил, что он, и впрямь обойдя скалу, идет по темной дыре, а вдалеке слабо мерцает какая-то зелень. Услышав за спиной шаги и цокот копыт, он обернулся, но ничего не увидел, словно в погребе; и снова повернулся к смутному зеленому пятну. Чем дальше он шел, тем больше оно становилось и тем ярче, словно крупный изумруд, пока наконец он не увидел маленькую лужайку, окруженную тощими, но такими густыми деревьями, что было ясно: ее хотели скрыть и забыть. Свет, сочащийся сквозь них, был столь слаб и трепетен, что никто не мог бы сказать, солнце встает или луна.
— Я знаю, что вода тут есть, — сказал Пэмп. — Они не могли с ней справиться, когда шли работы, и старый Айвивуд ударил водомером инженера-гидравлика. Здесь лес, море близко, и еду мы найдем, если кончится сыр, а ослы едят все. Кстати, — прибавил он в смущении, — ты меня прости, капитан, но надо бы приберечь этот ром для особых случаев. Это лучший ром в Англии, а может — последний, если эта чепуха продлится. Спасибо, что он здесь, и мы можем выпить, когда захотим.
Бочонок еще почти полон.
Дэлрой пожал ему руку и серьезно сказал:
— Ты прав, Хэмп. Ром этот нужен человечеству.
Мы будем пить его только после великих побед. Сейчас я выпью в знак победы над Ливсоном и его железной скинией.
Он осушил стакан и сел на бочонок, чтобы победить искушение. Его синие бычьи глаза все пристальней вглядывались в зеленый сумрак; и он заговорил нескоро.
Наконец он сказал:
— Кажется, Хэмп, ты упомянул о каком-то друге, по имени Робинсон, который тоже тут бывал.
— Да, он знал дорогу, — сказал Пэмп, выводя ослика на лучшую часть лужайки.
— А он сюда не придет? — спросил капитан.
— Навряд ли, — отвечал Пэмп, — разве что в тюрьме зазеваются. — И он вкатил сыр под своды туннеля. Дэлрой все сидел на бочонке, подперев рукой тяжелый подбородок и глядя в таинственную чащу.
— Ты о чем-то думаешь, капитан, — сказал Хэмфри.
— Самые глубокие мысли — общие места, — сказал Дэлрой. — Вот почему я верю в демократию, не то что ты, хладнокровный английский тори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Я уверен, — воскликнул мистер Ливсон, тактично улыбаясь, — что лектор с достаточной полнотой ответилна все вопросы. Многих дам, прибывших издалека, ждут автомобили, и, я полагаю, повестка дня…
Изысканные дамы схватили свои накидки, являя гамму чувств от удивления до ужаса. Одна леди Джоан медлила, дрожа от непонятного волнения.
Бессловесный дотоле Хинч проскользнул к председателю и прошептал:
— Уведите дам. Не знаю, что будет, но что-то недоброе.
— Ну, — повторил терпеливый Джордж. — Если все по закону, что ж вы тянете?
— Леди и джентльмены, — произнес мистер Ливсон как можно приятнее. — Мы провели прекраснейший вечер…
— Еще чего! — крикнул новый, сердитый голос из угла. — Давай, гони!
— Да, вот и я скажу, — поддержал законопослушный Джордж, — давайте-ка!
— Что вам давать? — крикнул почти обезумевший Ливсон. — Чего вы хотите?
Законопослушный Джордж обернулся к тому, кто кричал из угла, и спросил:
— Чего ты хочешь, Джим?
— Виски, — отвечал тот.
Леди Энид Уимпол, задержавшаяся позже всех дам из верности Джоан, схватила ее за обе руки и громко зашептала:
— Идем, дорогая! Они бранятся дурными словами.
На мокрой кайме пляжа прилив медленно смывал следы двух колес и четырех копыт, и потому человек, Хэмфри Пэмп, шел рядом с тележкой по щиколотку в воде.
— Надеюсь, ты уже протрезвел, — довольно серьезно сказал он своему высокому спутнику, который брел и тяжело, и смиренно, причем его прямая шпага качалась у него на боку. — По чести, очень глупо ставить вывеску перед этим залом. Я редко говорю с тобой так, капитан, но навряд ли кто другой вызволил бы тебя из беды. Зачем же ты пугал бедных дам? Ты слышал, как они кричали, когда мы уходили оттуда?
— Я слышал задолго до того гораздо худшее, — ответил высокий человек, не поднимая головы. — Одна из них смеялась… Господи, неужели ты думаешь, что я не расслышал ее смеха?
Они помолчали.
— Я не хотел тебя обидеть, — сказал Хэмфри Пэмп с той несокрушимой добротой, которая была в нем особенно английской и может еще спасти Англию, — но это правда, я и сам не знал, как нам выкарабкаться. Понимаешь, ты храбрее меня, и мне пришлось бояться за нас обоих. Я бы и сейчас боялся, если бы не помнил дороги к туннелю.
— К чему? — спросил капитан, впервые поднимая рыжую голову.
— Ах, да ты и сам помнишь заброшенный туннель старого Айвивуда! — беззаботно сказал Пэмп. — Все мы искали его в детстве. А я его нашел.
— Пожалей изгнанника, — смиренно сказал Дэлрой. — Не знаю, что больнее — то, о чем помнишь, или то, о чем забываешь.
Пэмп немного помолчал, потом сказал серьезней, чем обычно:
— В Лондоне считают, что нужно ставить памятники и писать эпитафии тем, кто что-нибудь выдумал и сделал. Но если знаешь свой край на сорок миль вокруг, знаешь и то, сколько народу, и совсем неглупого, выдумали что-нибудь, а сделать не смогли. В Хилл-ин-Хагби жил доктор Бун. Он боролся против прививок оспы, которые делал доктор Коллисон. Его лечение спасло шестьдесят больных, а доктор Коллисон прикончил девяносто двух здоровых. Но доктору Буну пришлось скрыть свое изобретение, потому что у женщин, которых он лечил, вырастали усы. Был здесь и настоятель, старый Артур. Он изобрел воздушные шары задолго до всех прочих. Но тогда к этому относились с подозрением — вспоминали охоту на ведьм, как ни отговаривали их священники, — и его заставили написать, что он украл идею. Само собой понятно, не так уже хочется писать, что идея тебе явилась, когда ты пускал мыльные пузыри с деревенским дурачком, а ничего другого он сказать не мог, он был человек честный. Здесь жил Джек Арлингэм, он изобрел водолазный колокол — но это ты и сам помнишь. Так вот, с тем, кто выдумал этот туннель, с одним из безумных Айвивудов, было то же самое. На лондонских площадях, капитан, много памятников тем, кто строил железные дороги. В Вестминстерском аббатстве много имен тех, кто изобретал пароход. Бедный старый лорд изобрел и то, и другое — и его признали безумным. Он думал, что поезд может, попав в море, превратиться в судно и плыть; и вроде бы все сходилось. Но дети так стыдились его, что даже запретили упоминать. Я думаю, никто не знает, где этот туннель, кроме нас с Бэнчи Робинсоном.
Минуты через две ты будешь там. Они набросали у входа камней, а вход заглушили деревьями; но я провел через туннель лошадь, чтобы спасти ее от полковника Чэпстоу, и наверное проведу осла. Честно говоря, только там я почувствую себя в безопасности после всего, что мы натворили. Нет лучшего места в мире, чтобы притаиться и начать все заново. Вот и оно. Тебе кажется, что эту скалу не обойти, но ты ошибаешься.
Ты ее уже обошел.
Дэлрой с удивлением обнаружил, что он, и впрямь обойдя скалу, идет по темной дыре, а вдалеке слабо мерцает какая-то зелень. Услышав за спиной шаги и цокот копыт, он обернулся, но ничего не увидел, словно в погребе; и снова повернулся к смутному зеленому пятну. Чем дальше он шел, тем больше оно становилось и тем ярче, словно крупный изумруд, пока наконец он не увидел маленькую лужайку, окруженную тощими, но такими густыми деревьями, что было ясно: ее хотели скрыть и забыть. Свет, сочащийся сквозь них, был столь слаб и трепетен, что никто не мог бы сказать, солнце встает или луна.
— Я знаю, что вода тут есть, — сказал Пэмп. — Они не могли с ней справиться, когда шли работы, и старый Айвивуд ударил водомером инженера-гидравлика. Здесь лес, море близко, и еду мы найдем, если кончится сыр, а ослы едят все. Кстати, — прибавил он в смущении, — ты меня прости, капитан, но надо бы приберечь этот ром для особых случаев. Это лучший ром в Англии, а может — последний, если эта чепуха продлится. Спасибо, что он здесь, и мы можем выпить, когда захотим.
Бочонок еще почти полон.
Дэлрой пожал ему руку и серьезно сказал:
— Ты прав, Хэмп. Ром этот нужен человечеству.
Мы будем пить его только после великих побед. Сейчас я выпью в знак победы над Ливсоном и его железной скинией.
Он осушил стакан и сел на бочонок, чтобы победить искушение. Его синие бычьи глаза все пристальней вглядывались в зеленый сумрак; и он заговорил нескоро.
Наконец он сказал:
— Кажется, Хэмп, ты упомянул о каком-то друге, по имени Робинсон, который тоже тут бывал.
— Да, он знал дорогу, — сказал Пэмп, выводя ослика на лучшую часть лужайки.
— А он сюда не придет? — спросил капитан.
— Навряд ли, — отвечал Пэмп, — разве что в тюрьме зазеваются. — И он вкатил сыр под своды туннеля. Дэлрой все сидел на бочонке, подперев рукой тяжелый подбородок и глядя в таинственную чащу.
— Ты о чем-то думаешь, капитан, — сказал Хэмфри.
— Самые глубокие мысли — общие места, — сказал Дэлрой. — Вот почему я верю в демократию, не то что ты, хладнокровный английский тори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53