Только на втором повороте каменной спирали он различил свет; то была дыра в стене, похожая на вход в пещеру. Протиснуться в нее было трудно, но собака прыгнула туда, словно это ей привычно, и опять оглянулась.
Если бы он очутился в обыкновенном доме, он бы тут же раскаялся и ушел.
Но он очутился в комнатах, каких никогда не видел и даже себе не представлял.
Сперва ему показалось, что он попал в потаенные глубины сказочного дворца. Комнаты как бы входили одна в другую, являя самый дух «Тысячи и одной ночи». Являл его и орнамент, пламенный и пышный, но не похожий ни на какие предметы. Пурпурная фигура была вписана в зеленую, золотая — в пурпурную. Странный вырез дверей и форма карнизов напоминали о морских волнах, и почему-то (быть может, по ассо-циации с морской болезнью) он чувствовал, что красота здесь пропитана злом, словно анфилада эта создана для змия.
Было у него и другое чувство, которое он никак не мог понять, — он ощущал себя мухой, ползущей по стене. Что это, мысль о висячих садах Вавилона или о замке, который восточной солнца и западней луны? И тут он вспомнил: в детстве, чем-то болея, он смотрел на обои с восточным рисунком, похожим на яркие, пустые, бесконечные коридоры. По одной из параллельных линий ползла муха, и ему казалось тогда, что перед ней коридор мертвый, а за нею — живой.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Может, это и есть правда о Востоке и Западе? Пышный восток дает для приключения все, кроме человека, который мог бы им насладиться. Прекрасное объяснение крестовых походов! Должно быть, именно так замыслил Бог Европу и Азию. Мы представляем действующих лиц, они — декорацию. Ну что ж, в бесконечном азиатском дворце оказались три самые неазиатские вещи — добрый пес, прямая шпага и рыжий ирландец.
Однако, продвигаясь по подзорной трубе, сверкающей тропическими красками, он ощутил ту невеселую свободу, которую знали покорные судьбе герои (или негодяи?) из «Тысячи и одной ночи». Он был готов к чему угодно. Он не удивился бы, если бы из-под крышки фарфорового кувшина появился синий или желтый дымок, словно внутри кипело ведовское зелье. Он не удивился бы, если бы из-под гардины или из-под двери вытекла, подобно змее, струйка крови, или навстречу вышел немой негр в белых одеждах, только что убивший кого-нибудь.
Он не удивился бы, если бы забрел в тихую спальню султана, разбудить которого значило умереть в муках. И все же он удивился тому, что увидел; и убедился, что спит, ибо именно этим кончались его сны.
То, что он увидел, прекрасно подходило к восточной комнате. На кроваво-красных и золотистых подушках лежала прекраснейшая женщина, чья кожа была смугла, как у женщин Аравии. Именно такой могла быть царевна из восточной сказки. Но сердце его замерло не потому, что она подходила к комнате, а потому, что она к ней не подходила. Ноги его остановились потому, что он слишком хорошо ее знал.
Собака подбежала к софе, и царевна ей обрадовалась, приподняв ее за передние лапы. Потом подняла взор; и окаменела.
— Бисмилла, — приветливо сказал восточный путник. — Да не станет твоя тень короче… или длиннее, не помню. Повелитель правоверных шлет к тебе своего ничтожнейшего раба, чтобы отдать собаку. Пятнадцать крупнейших алмазов собрать не успели, и у собаки нет ошейника. Всех виновных засекут драконьими хвостами…
Прекрасная дама так испуганно смотрела на него, что он заговорил по-человечески.
— В общем, — сказал он, — вот собака. Я хотел бы, Джоан, чтобы это не было сном.
— Это не сон, — сказала дама, обретая дар речи, — и я не знаю, к худу ли или к добру.
— Так кто же вы, — спросил сновидец, — если не сон и не видение? Что это за комнаты, если не сон и не кошмар?
— Это новое крыло Айвивудова дома, — сказала леди Джоан с немалым трудом. — Он выбрал восточный стиль. Сейчас он вон там, рядом. У них диспут о восточном вегетарианстве. Я вышла, в зале очень душно.
— О вегетарианстве! — вскричал Дэлрой с неуместным удивлением. — Этот стол не такой уж вегетарианский. — И он показал на один из длинных, узких столов, уставленных изысканными закусками и дорогими винами.
— Ему приходится быть терпимым! — воскликнула Джоан, едва сдерживая что-то, возможно — нетерпение. — Он не требует, чтобы все сразу стали вегетарианцами.
— Они и не стали, — спокойно сказал Дэлрой, подходя к столу. — Я вижу, ваши аскеты выпили немало шампанского. Вы не поверите, Джоан, но я целый месяц не трогал того, что у вас зовут алкоголем.
С этими словами он налил шампанского в большой бокал и залпом его выпил.
Леди Джоан Брет встала, вся дрожа.
— Это нехорошо, Пат! — вскричала она. — Ах, не притворяйтесь, вы понимаете, что я не против питья! Но вы в чужом доме, незваный, хозяин не знает ничего… Это непохоже на вас!
— Не знает, так узнает, — спокойно сказал великан. — Я помню точно, сколько стоит полбутылки этого вина.
Он что-то написал карандашом на обороте меню и аккуратно положил сверху три шилинга.
— А это ужасней всего! — крикнула Джоан, побледнев. — Вы знаете не хуже, чем я, что Филип не возьмет ваших денег.
Патрик Дэлрой посмотрел на нее, и она не поняла, что же выражает его открытое лицо.
— Как ни странно, — сказал он, ничуть не смущаясь, — это вы обижаете Филипа Айвивуда. Он способен погубить Англию и даже весь мир, но он не нарушит слова. Более того: чем удивительней и суровей было это слово, тем меньше оснований считать, что он его нарушит. Вы не поймете таких людей, если не поймете их страсти к букве. Он может любить поправку к парламентскому акту, как вы любите Англию или свою мать.
— О, не философствуйте! — воскликнула Джоан. — Неужели вы не видите, что это неприлично?
— Я просто хочу объяснить вам, — ответил он. — Лорд Айвивуд ясно мне сказал, что я могу выпить и заплатить в любом месте, перед которым стоит кабацкая вывеска. Он не откажется от этих слов, он вообще от слов не откажется. Если он застанет меня здесь, он может посадить меня в тюрьму как вора или бродягу. Но плату он примет. Я уважаю в нем эту последовательность.
— Ничего не понимаю, — сказала Джоан. — О чем вы говорите? Как вы сюда попали? Как я вас выведу отсюда? Кажется, вам до сих пор неясно, что вы у Айвивуда в доме.
— Он переменил название, — сообщил Патрик и повел даму к тому месту, где он вошел.
Следуя его указаниям леди Джоан высунулась из окна, украшенного снаружи сверкающей золотой клеткой сверкающей пурпурной птицы. Внизу, почти под самым окном, у входа на лестницу, стояла деревенная вывеска так прочто и невозмутимо, слово ее водрузили несколько веков назад.
— Снова мы на «Старом корабле», — сказал капитан. — Можно вам предложить чего-нибудь легонького?
Гостеприимное движение его руки было уж очень наглым, и лицо леди Джоан выразило не то, что она хотела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53