Раздражаешь".
Причем он же ничего обидного в тот раз не говорил! Иногда
случается сказать человеку что-нибудь неприятное, что
поделаешь. Но тут он только попробовал проанализировать тот
факт, что ленты у Хавы того же цвета, что камень в перстне
Мойши... А его выгнали.
С Эстер происходят совсем уж интересные вещи. То она
обиделась на него вообще без всякого повода и на его вопросы
отвечала что-то типа: "Сам подумай". То пришла и говорила с ним
- все нормально, и вдруг начала плакать и убежала. Он-то знает,
в чем дело: это не Эстер обижается на него или плачет. Это бес
в ней стонет. Пусть поплачет, голубчик. Бар-Йосеф, естественно,
не только не стал ее утешать, но и выразил всем видом свое
удовольствие от происходящего... Все разбегаются, и, значит,
так надо. Но если так, когда же найдут его те Двенадцать и те
Семьдесят, которых он видел во сне, и, значит, они точно-точно
будут?..
Во время этих-то невеселых мыслей и зашел Меньшой.
За две недели, которые он живет отдельно, жрет все подряд
и не стелит постели, его отношение к Святому заметно
улучшилось. А тут пришел пожаловаться на такой случай: в
поисках языковой практики познакомился он на базаре с местным
богатым, по крайней мере на вид, купцом. Тот оказался на диво
словоохотлив и дружелюбен. Даже пригласил Якова в гости. А
когда Меньшой пришел... Тут рассказ стал особенно невнятным и
бестолковым. Но ясно было, что купец пытался, и весьма
настойчиво, склонить его к содомскому греху, и бедняга еле унес
ноги...
Яков если чего и не ожидал, так это восторга, который
вызовет у брата его рассказ. За пять минут до того мрачный как
туча, теперь Бар-Йосеф светился весельем и радостью и, активно
жестикулируя, почти кричал:
- Аха! Так вот оно как произошло! Объяснить тебе? Объясню!
Ты Сатане молился?
- Я? - искренне удивился и полуужаснулся Яков. Теперь,
когда надобность противостоять вечному давлению Святого отпала,
вместе с душевным покоем к нему вернулась и естественная для
любого еврея бытовая религиозность.
- Ты, ты! Кто кричал "Слава Сатане!" буквально на этом же
месте?! Аха, точно вспомнил?
- Причем тут?.. - робко спросил красный, как рак, Меньшой.
- Как при чем? Тебе языковая практика нужна была? Вот,
говорит тебе Сатана: бери, пожалуйста, пользуйся. Может, еще и
деньжонок перепадет. Ты же богатства тоже просил? - Нет, Яков
не просил у Сатаны богатств. Только - овладеть языком. Но
возражать не посмел. Тем более, что мало ли о чем он не молился
вслух? В душе-то разбогатеть кому не хочется... - Вот, говорит
Сатана, Яков, и язык держи, и деньги. Дарю, как могу.
По-другому, извини, не умею.
Якову показалось, что интонацией и жестами брат
передразнил сейчас не Дьявола, а кого-то... кого-то из
знакомых. И похоже, а все равно как-то не сообразить сразу -
кого...
Тут в дверь постучали, и всунулась голова Шимона:
- Можно войти? - задал он свежевыученный египетский
оборот. И Яков, обычно тихий ребенок, но позволяющий себе
иногда чудовищно хамские выпады, видимо, не понимая их хамства,
властно отрезал своим птичьим голосом:
- Зайдешь через четверть часа.
Глава 19
В этом есть что-то не то
БГ
Через четверть часа после объявленного начала концерта
сцена, как и следовало ожидать, оставалась пуста. Так что они
зря боялись опоздать. Ловцы "лишнего билетика" все еще рыскали
в радиусе двух остановок метро. Толпа безбилетников безуспешно,
но упорно продолжала штурмовать двойное оцепление милиции
вокруг стадиона. Их рвение можно было понять: кумир, два года
проторчав за океаном, вернулся, чтобы дать один-единственный
этот концерт и умотать обратно.
Но прошло еще десять минут, а сцена все пустовала. Это уже
смахивало на неуважение к публике, и последняя - довольно
бесцеремонная, перенесшаяся сюда большой частью прямо со
ступенек Казанского собора: хипы, панки, блудные студенты -
свистом и топотом принялась выражать свое недовольство. Да и
слушатели более высокого уровня (в том числе и по
местоположению, так как, придя на дефицитное зрелище из
престижа, сели подальше, где звук потише и вид помельче) начали
беспокойно аплодировать. Прошло еще пять минут. Никто не
появился. И среди зрителей - тех, что устроились на полу
поближе к сцене, и тех, что в мягких креслах от нее подальше -
стало расти беспокойство. Уж не случилось ли чего? Вдруг он
заболел? Вдруг концерт отменен? Хипы уже не топали и не
свистели. Жалобно и призывно скандировали они имя того, кого
ждали, кого любили, кому верили, как Богу, и даже звали почти
так же.
И он появился, окруженный апостолами - музыкантами, с
электрогитарой на шее, совсем не такой, каким его ожидали и
привыкли видеть. Он опять сменил имидж. После всех превращений
никто уже не упомнит, как он выглядел, во что одевался сначала,
но никто, кроме него самого, не задастся и вопросом: а как же
он выглядит на самом деле? Ведь хаер - то длинный, то короткий,
то крашеный, то нет, и прикид - то оборванный, то излишне
элегантный - это все маски. Сколько лет он поет, столько и
маскируется. Непросто было убедить, что ты свой, и гаванскую
шпану, и снобов-интеллектуалов, и диссидентов, и партийную
власть. Непросто было выставить свою безызвестность
подпольностью, а каждую свою неудачу и откровенную лажу -
неподготовленностью и неразвитостью публики. Сколько раз
сжималось сердце, когда заимствовал мотивы у классиков
западного рока: ну, меломаны, что-то же вы должны были слышать,
кроме Кобзона? Сейчас кто-нибудь завопит: "Стянуто! Это Боб
Дилан!"- или что-нибудь в этом роде... Но нет, до этой страны
чужие звуки сквозь железный занавес не долетали. У нас не
глубинка, у нас глубина. Просто-таки Марианская впадина. А
теперь - пускай орут. Теперь он сам классик и патриарх русского
рока, чуть ли не его отец, Создатель и единственный
законодатель. Поэтому, чтобы подчеркнуть свою
"патриархальность", он к этому концерту отпустил бороду,
покрасился в седой цвет и отказался от молодежно-легкомысленных
одеяний. Поэтому же прогнал из группы всех профессиональных
музыкантов, с ним начинавших и его, по сути дела, "сделавших".
Новые, хотя и зеленые еще, и играть толком не умеют, и даже как
раз именно поэтому, будут не затмевать, а оттенять его... Вот
он появляется из-за кулис : прожектора - на него, все глаза -
только на него. Вот он подходит к микрофону и слышит со
стороны, вернее, со всех сторон, многократно усиленный свой
блеющий тембр и приблатненно-ласковую интонацию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21