Вам везет. Не бог весть что, но для нас хватит. И
пилюль должно хватить. От точки до точки - двадцать миль, неполных полтора
часа ходу. Начинаем здесь. Тут хорошая впадина в дне. Пойдем вот сюда, по
дуге к южному краю скального плато. И назад по хорде на второй заход. Один
круг - около полутора суток. Я думаю, после седьмого круга, где-то на
двенадцатый день, кое-что прорежется. Тогда и публикуйте сообщение.
- А если ничего не выйдет? - мучительно выдавил Мартин Кэйрд.
- На вашем месте я бы лучше думал, как сделать, чтобы вышло, -
отчеканил Левкович. - По расчету, я должен бросить следующий шарик в ту же
точку дна через тридцать, максимум через тридцать пять часов, иначе
горячий ствол может закрыть тромб. Норвежская станция наводку обеспечит,
она трехканальная; большего запаса надежности могут требовать только
капризники, я к ним не отношусь. А вот эта ваша темная посудина... Корабль
должен пройти без остановки до пятнадцати тысяч километров со средней
скоростью шестнадцать с половиной узлов. Около двадцать суток непрерывного
хода. Вы уверены, что хараламбосова бочка из-под керосина на это способна?
Хорошо, что господин Баркарис не слышал этих оскорбительных слов.
"Эльпидифорос" работал как часы, на двадцати шести узлах. Иначе и быть не
могло. Хараламбосу по его делам нужен был не корабль, а марафонец и
вдобавок рекордсмен. Как бы иначе он мог предложить его, скажем, в
качестве вертолетоносца во время гражданской войны на островах Бакалажу -
удачная авантюра шестилетней давности, составлявшая предмет его
профессиональной гордости.
- А дозаправка? - не унимался Левкович. - Если мы станем посреди
океана без капли мазута, вот тогда действительно ничего не выйдет. Вы
позаботились о дозаправке танкера топливом?
"Это моя забота", - сказал Баркарис во время переговоров с Кэйрдом.
Дважды за время рейса танкер отклонялся от курса и выходил по радиопеленгу
к огромным пластиковым поплавкам с горючим, одиноко болтающимся посреди
моря. Кто, на чем и когда доставлял эти пузыри с мазутом, - это никого не
касалось. "С вас достаточно знать, что это обходится мне в копеечку,
мистер Борроумли, - заявил Баркарис. - Или вы решили, что я шкуродер,
сграбастаю ваши миллионы сам и сам профинчу их по кабакам? Если решили, то
напрасно. Я больше романтик, чем шкуродер. Мне скучно было б жить так, как
вы прожили свою жизнь, суперкарго. Чтобы не скучать, надо рисковать и
платить. Солоно платить. Зато мой сервис - это сервис. Во всяком случае от
Фиджи до Гибралтара. Честно говоря, это мой первый выход в ваши
измордованные законоведами края. Надеюсь, успешный?" - "Это правда, что вы
выиграли танкер в карты?" - ответил вопросом на вопрос Дэд Борроумли. Они
сидели в капитанском салоне, на столе красовалось невероятно дорогое
коньячество с столетними сертификатами. Наслаждался им один Хараламбос.
Борроумли не спал уже четвертые сутки и предполагал не спать еще двое.
Рюмка вина могла свалить его с ног, и Хараламбос деликатно не настаивал на
обоюдности пиршества, удовлетворившись соблюдением ритуала общего ужина
капитана и "представителя владельца груза". "Не совсем так, - ответил
Баркарис. - Это легенда. Но лично мне она нравится больше правды". - "И
дорого она вам обошлась?" - угрюмо поинтересовался Дэд. Хуже не было для
него пытки, чем эти ежевечерние пиры в "будуаре", как он именовал
капитанский салон. "Сразу видно, что вы неопытный в таких делах человек,
суперкарго, - возрадовался Хараламбос. - Легенды не продаются. Их нельзя
купить. Их заслуживают. У слепцов, которые их слагают. Был такой случай в
нашей истории. Вот послушайте". И он включил магнитофон. Зазвучала
протяжная, тоскливая, с придыханиями речь. "Вой собачий", - определил про
себя Борроумли. "Одиссея", - гордо сказал Хараламбос. "Извините, капитан.
Как-нибудь в другой раз", - поднялся Дэд из-за стола. Он не мог есть, не
мог видеть, как едят другие, он ничего не мог - мог только таскать,
таскать и таскать эти неподъемные глыбы и швырять их в зыбучую хлябь
океана.
На корме готовили к сбросу очередную пилюлю. Крепили лопасти
гидропланера, проверяли запальное устройство, вязали тросы. Начинался
седьмой заход. Дул пронизывающий ветер. Находиться здесь Борроумли было не
обязательно, но он ушел с кормы только после того, как шар, тяжко
плюхнувшись, исчез в черной пучине, волоча за собой кабель управления.
Пройдя по грохочущему коридору, Борроумли открыл дверь каюты
гидроакустиков. Левкович и Кэйрд-младший стояли, склонясь над столом и
прижав к ушам по одному наушнику общей пары. Завидев Борроумли, Левкович
поманил его рукой, потянул наушники, и Кэйрд, словно приклеенный к ним,
попятился следом, не отпуская свой. Дэд прижал наушник к уху и услышал
долгий скрип, потом скрежет и серию коротких хлопков. И снова скрежет.
- Это уже извержение, - сказал Левкович. - Пошло! Бросим еще одну для
гарантии, и чем быстрее уберемся отсюда, тем лучше. В этой точке нам
делать больше нечего. Передайте президенту: пусть публикует сообщение...
Ничто так трудно не далось Спринглторпу, как дело о гласности работ
"лаборатории". "Распубликуем, нашумим, - а ничего не выйдет. И что тогда?"
- настаивал Куотерлайф па молчании до поры до времени. "Уран и так почти
что воруем, - ворчал Кэйрд-старший. - Вольфрам - металл редкий, запас на
рынке ограничен. Чуть прослышат, что нам без него никак, - цены вздуются
втрое. А транспорт?" Ведомство отца Фергуса разродилось меморандумом, из
которого следовало, что "операция, по своим масштабам сравнимая с
величайшим природным катаклизмом, может вызвать резко отрицательные
оценки, к которым присоединится от тридцати до семидесяти процентов
населения заинтересованных районов. Что затруднило бы ее подготовку и
проведение". Фразы были длинные, скатанные и живо напомнили Спринглторпу
лучшие страницы "Преславного дела".
Памела Дэвисон выразилась кратко: "Конечно, ото касается всех.
Поэтому лучше сделать вид, что это никого не касается".
"Немедля обо всем распубликовать! - требовал Левкович. - Хватит
делать из нас домовых!"
Не зная, на что решиться, Спринглторп тянул и тянул дело, никому
ничего не разрешая и не запрещая, пока чуть ли не все было подготовлено.
Тогда и было решено, что официальное сообщение следует опубликовать, как
только на океанском дне появятся признаки извержения.
Конечно, слухи ползли и доходили до имеющих уши, но попасть на остров
извне было почти невозможно, толком никто ничего не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
пилюль должно хватить. От точки до точки - двадцать миль, неполных полтора
часа ходу. Начинаем здесь. Тут хорошая впадина в дне. Пойдем вот сюда, по
дуге к южному краю скального плато. И назад по хорде на второй заход. Один
круг - около полутора суток. Я думаю, после седьмого круга, где-то на
двенадцатый день, кое-что прорежется. Тогда и публикуйте сообщение.
- А если ничего не выйдет? - мучительно выдавил Мартин Кэйрд.
- На вашем месте я бы лучше думал, как сделать, чтобы вышло, -
отчеканил Левкович. - По расчету, я должен бросить следующий шарик в ту же
точку дна через тридцать, максимум через тридцать пять часов, иначе
горячий ствол может закрыть тромб. Норвежская станция наводку обеспечит,
она трехканальная; большего запаса надежности могут требовать только
капризники, я к ним не отношусь. А вот эта ваша темная посудина... Корабль
должен пройти без остановки до пятнадцати тысяч километров со средней
скоростью шестнадцать с половиной узлов. Около двадцать суток непрерывного
хода. Вы уверены, что хараламбосова бочка из-под керосина на это способна?
Хорошо, что господин Баркарис не слышал этих оскорбительных слов.
"Эльпидифорос" работал как часы, на двадцати шести узлах. Иначе и быть не
могло. Хараламбосу по его делам нужен был не корабль, а марафонец и
вдобавок рекордсмен. Как бы иначе он мог предложить его, скажем, в
качестве вертолетоносца во время гражданской войны на островах Бакалажу -
удачная авантюра шестилетней давности, составлявшая предмет его
профессиональной гордости.
- А дозаправка? - не унимался Левкович. - Если мы станем посреди
океана без капли мазута, вот тогда действительно ничего не выйдет. Вы
позаботились о дозаправке танкера топливом?
"Это моя забота", - сказал Баркарис во время переговоров с Кэйрдом.
Дважды за время рейса танкер отклонялся от курса и выходил по радиопеленгу
к огромным пластиковым поплавкам с горючим, одиноко болтающимся посреди
моря. Кто, на чем и когда доставлял эти пузыри с мазутом, - это никого не
касалось. "С вас достаточно знать, что это обходится мне в копеечку,
мистер Борроумли, - заявил Баркарис. - Или вы решили, что я шкуродер,
сграбастаю ваши миллионы сам и сам профинчу их по кабакам? Если решили, то
напрасно. Я больше романтик, чем шкуродер. Мне скучно было б жить так, как
вы прожили свою жизнь, суперкарго. Чтобы не скучать, надо рисковать и
платить. Солоно платить. Зато мой сервис - это сервис. Во всяком случае от
Фиджи до Гибралтара. Честно говоря, это мой первый выход в ваши
измордованные законоведами края. Надеюсь, успешный?" - "Это правда, что вы
выиграли танкер в карты?" - ответил вопросом на вопрос Дэд Борроумли. Они
сидели в капитанском салоне, на столе красовалось невероятно дорогое
коньячество с столетними сертификатами. Наслаждался им один Хараламбос.
Борроумли не спал уже четвертые сутки и предполагал не спать еще двое.
Рюмка вина могла свалить его с ног, и Хараламбос деликатно не настаивал на
обоюдности пиршества, удовлетворившись соблюдением ритуала общего ужина
капитана и "представителя владельца груза". "Не совсем так, - ответил
Баркарис. - Это легенда. Но лично мне она нравится больше правды". - "И
дорого она вам обошлась?" - угрюмо поинтересовался Дэд. Хуже не было для
него пытки, чем эти ежевечерние пиры в "будуаре", как он именовал
капитанский салон. "Сразу видно, что вы неопытный в таких делах человек,
суперкарго, - возрадовался Хараламбос. - Легенды не продаются. Их нельзя
купить. Их заслуживают. У слепцов, которые их слагают. Был такой случай в
нашей истории. Вот послушайте". И он включил магнитофон. Зазвучала
протяжная, тоскливая, с придыханиями речь. "Вой собачий", - определил про
себя Борроумли. "Одиссея", - гордо сказал Хараламбос. "Извините, капитан.
Как-нибудь в другой раз", - поднялся Дэд из-за стола. Он не мог есть, не
мог видеть, как едят другие, он ничего не мог - мог только таскать,
таскать и таскать эти неподъемные глыбы и швырять их в зыбучую хлябь
океана.
На корме готовили к сбросу очередную пилюлю. Крепили лопасти
гидропланера, проверяли запальное устройство, вязали тросы. Начинался
седьмой заход. Дул пронизывающий ветер. Находиться здесь Борроумли было не
обязательно, но он ушел с кормы только после того, как шар, тяжко
плюхнувшись, исчез в черной пучине, волоча за собой кабель управления.
Пройдя по грохочущему коридору, Борроумли открыл дверь каюты
гидроакустиков. Левкович и Кэйрд-младший стояли, склонясь над столом и
прижав к ушам по одному наушнику общей пары. Завидев Борроумли, Левкович
поманил его рукой, потянул наушники, и Кэйрд, словно приклеенный к ним,
попятился следом, не отпуская свой. Дэд прижал наушник к уху и услышал
долгий скрип, потом скрежет и серию коротких хлопков. И снова скрежет.
- Это уже извержение, - сказал Левкович. - Пошло! Бросим еще одну для
гарантии, и чем быстрее уберемся отсюда, тем лучше. В этой точке нам
делать больше нечего. Передайте президенту: пусть публикует сообщение...
Ничто так трудно не далось Спринглторпу, как дело о гласности работ
"лаборатории". "Распубликуем, нашумим, - а ничего не выйдет. И что тогда?"
- настаивал Куотерлайф па молчании до поры до времени. "Уран и так почти
что воруем, - ворчал Кэйрд-старший. - Вольфрам - металл редкий, запас на
рынке ограничен. Чуть прослышат, что нам без него никак, - цены вздуются
втрое. А транспорт?" Ведомство отца Фергуса разродилось меморандумом, из
которого следовало, что "операция, по своим масштабам сравнимая с
величайшим природным катаклизмом, может вызвать резко отрицательные
оценки, к которым присоединится от тридцати до семидесяти процентов
населения заинтересованных районов. Что затруднило бы ее подготовку и
проведение". Фразы были длинные, скатанные и живо напомнили Спринглторпу
лучшие страницы "Преславного дела".
Памела Дэвисон выразилась кратко: "Конечно, ото касается всех.
Поэтому лучше сделать вид, что это никого не касается".
"Немедля обо всем распубликовать! - требовал Левкович. - Хватит
делать из нас домовых!"
Не зная, на что решиться, Спринглторп тянул и тянул дело, никому
ничего не разрешая и не запрещая, пока чуть ли не все было подготовлено.
Тогда и было решено, что официальное сообщение следует опубликовать, как
только на океанском дне появятся признаки извержения.
Конечно, слухи ползли и доходили до имеющих уши, но попасть на остров
извне было почти невозможно, толком никто ничего не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32