Стакан опустел, и, пока он вновь наполнял его, я пытался найти убедительный довод. Подумал о разделенных «железным занавесом» влюбленных, Карлисе и Софии, и прекратил поиски. Вот она, благородная цель. Если уж мне суждено облететь полмира, лучше уж я направлю свои стопы в Латвию, чем в Колумбию.
— Я должен ехать в другое место.
— Куда?
— В Восточную Европу.
— Конкретнее?
— В Прибалтийские республики.
— В какую именно?
— Разве это имеет значение?
Он пристально посмотрел на меня. Я затеял опасную игру, но чувствовал, что мне удастся выйти сухим из воды. Насколько я знал, в его агентстве (нашем агентстве?) людей не держали на коротком поводке. Они не писали подробных отчетов и не следовали инструкциям. Выполняя задание, они сами разрабатывали планы, находили контакты, уезжали, выполняли порученное дело, возвращались и объявляли об этом. Если не возвращались, Шеф поминал их стаканом хорошего виски.
— Прибалтийские республики, — повторил он.
— Да.
— Важное дело?
— Оно никак не связано с государством. Услуга другу.
— Да перестань, Таннер.
Я пожал плечами.
— Боюсь, я слишком хорошо тебя знаю, Таннер. Ты не стал бы отказываться от операции в Колумбии, если в не что-то очень важное. Рядом с Таллинном находится ракетная база. Ты интересуешься ею?
— Я бы не хотел об этом говорить.
— М-м-м-м. Что-то более важное, чем Колумбия. Так ты не скажешь мне, что именно?
— Будем считать, что я хочу оказать услугу моему другу.
Он хохотнул, и я понял, что дальше все пойдет как по маслу.
— Ты и Доллманн. Вы всегда работаете лучше, если вам предоставляют полную свободу действий. Лучшая операция Доллманна — твоя вербовка, — Доллманн, не будь он на том свете, обязательно бы возразил. — Что ж, жаль, что я не смогу задействовать тебя в Колумбии. А другого такого же высококлассного специалиста у нас нет. Придется передать эту операцию Управлению. Кто знает? Может, на этот раз у них что и получится.
По дороге домой я завернул в представительство «Уэстерн юнион». Послал телеграмму приятелю в Боготе. На испанском. На английском она звучала так: «УДАЧИ В ПРЕДСТОЯЩЕМ МЕРОПРИЯТИИ. КАК Я ПОНИМАЮ. ЕДУТ БОЙСКАУТЫ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ».
В тот же вечер на поезде я уехал в Провиденс.
Карлис дал мне ее фотографию и адрес и свое благословение. Очень хотел составить мне компанию, и отговорить его стоило немалых трудов. Я раз за разом напоминал ему, что русским известно о его высоком положении в Латвийской армии в изгнании и его появление в Латвии может повредить не только ему, но и мне и Софии. В конце концов, он, пусть и с неохотой, согласился со мной.
— Въезд и выезд будут сопряжены с серьезными трудностями, — объяснял я ему, думая при этом: «Попасть в Россию и выехать из нее просто невозможно». — Я должен путешествовать налегке. Один мужчина, возможно, сможет проникнуть в Россию. Один мужчина и одна женщина, возможно, смогут из нее выехать. Но у меня не будет даже чемодана, лишь несколько листков бумаги в кожаной папке. Я хочу, чтобы в этом путешествии меня ничто не связывало.
Я вообще не хотел отправляться в это путешествие. Но вернулся домой, положил нужные бумаги в кожаную папку, долго изучал карту Европы и уже решил лететь в Хельсинки. Финляндию отделял от Эстонии лишь Финский залив, наверное, это был самый простой путь.
Но тут вспомнил моего сына Тодора. И впервые у моего путешествия появилась реальная цель. Я не мог спасти Софию, такое просто не представлялось возможным. Честно говоря, я не верил, что смогу попасть в Латвию. Но я мог побывать в Югославии, найти Анналию и повидаться со своим сыном.
Следующим утром, светлым и солнечным, я улетел в Афины.
Глава пятая
Три дня и три ночи я наслаждался жизнью в Македонии. Собирал дрова для очага. Играл с Тодором и любил Анналию. Гулял по окрестным холмам. Дышал воздухом, несравнимым со смогом Нью-Йорка. Пил родниковую воду и только что надоенное козье молоко. Подумывал о том, чтобы натурализоваться, отрастить густые македонские усы, пасти стадо коз и навсегда остаться с семьей. В Македонии забывалось, что где-то есть Манхэттен и Рига.
Но одним солнечным утром пришла пора расставаться. Я посмотрел на Анналию, она — на меня, и ее глаза затуманились.
— Сегодня? — спросила она.
— Да.
— Ты должен уезжать? Время пришло?
— Пришло, моя маленькая голубка.
— Я — македонская женщина и плакать не буду.
Собирать вещи мне не пришлось. Кожаную папку я засунул между двух свитеров. Анналия подошла ко мне, мы поцеловались, постояли, обнявшись. Тодор, оставшись один на матрасике, заплакал: он был еще маленьким македонцем. Анналия подняла его, принесла мне. Я поднял его над собой, улыбнулся ему, и он перестал плакать.
— Он — хороший мальчик. Я им горжусь.
— Он приносит мне радость.
— Я благодарен тебе за его портрет. Если время от времени ты сможешь рисовать новые и посылать их мне...
— Ты их получишь.
Я уже подошел к двери, когда она спросила:
«Ты вернешься, Ивен?»
— Да. Обязательно.
— Может, у Тодора будет много братьев.
Я повернулся к ней и растворился в блеске ее глаз. Латвия, в конце концов, находилась далеко-далеко. Поэтому я вошел в домик и запер дверь. Мы уложили Тодора спать на его матрасик и провели еще один жаркий час в объятиях другу друга, прежде чем я вновь вышел из домика.
* * *
Карта, которую я рисовал на земляном полу, накрепко впечаталась мне в память. Продвигаясь на север Югославии, я много думал о том, как добраться до Латвии. Даже самый простой маршрут требовал пересечения двух границ: югославско-румынской и румынско-советской. Но немалая часть этого маршрута пролегала по территории Советского Союза.
Меня это обстоятельство не радовало. Насколько я понимал, службы внутренней безопасности действовали в СССР куда эффективнее, чем в странах-сателлитах. Даже в Венгрии и Польше полиция могла отвести глаза, если кто-то занимался не антивенгерской или антипольской, а антисоветской деятельностью. В СССР на такое рассчитывать не приходилось.
Кроме того, в Восточной Европе у меня хватало друзей, которые находились в конфронтации с правящими режимами. Друзья у меня были и в Советском Союзе — армянские националисты, украинцы и белорусы, но все они находились под колпаком КГБ.
И главное — я никогда не бывал в России. Новое и неизвестное всегда ужасает.
В конце концов, с маршрутом я определился. На север Югославии — к Белграду. Далее, в Венгрию, огибая Будапешт с востока. Через Чехословакию в Польшу, с остановкой в Кракове или Люблине. Из Польши — в Литву, оттуда — в Латвию, а потом...
Потом домой, куда же еще.
Разумеется, домой хотелось бы добраться более простым и коротким путем. Если в мне удалось попасть в Латвию, я полагал, что сумею перебраться оттуда в Финляндию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Я должен ехать в другое место.
— Куда?
— В Восточную Европу.
— Конкретнее?
— В Прибалтийские республики.
— В какую именно?
— Разве это имеет значение?
Он пристально посмотрел на меня. Я затеял опасную игру, но чувствовал, что мне удастся выйти сухим из воды. Насколько я знал, в его агентстве (нашем агентстве?) людей не держали на коротком поводке. Они не писали подробных отчетов и не следовали инструкциям. Выполняя задание, они сами разрабатывали планы, находили контакты, уезжали, выполняли порученное дело, возвращались и объявляли об этом. Если не возвращались, Шеф поминал их стаканом хорошего виски.
— Прибалтийские республики, — повторил он.
— Да.
— Важное дело?
— Оно никак не связано с государством. Услуга другу.
— Да перестань, Таннер.
Я пожал плечами.
— Боюсь, я слишком хорошо тебя знаю, Таннер. Ты не стал бы отказываться от операции в Колумбии, если в не что-то очень важное. Рядом с Таллинном находится ракетная база. Ты интересуешься ею?
— Я бы не хотел об этом говорить.
— М-м-м-м. Что-то более важное, чем Колумбия. Так ты не скажешь мне, что именно?
— Будем считать, что я хочу оказать услугу моему другу.
Он хохотнул, и я понял, что дальше все пойдет как по маслу.
— Ты и Доллманн. Вы всегда работаете лучше, если вам предоставляют полную свободу действий. Лучшая операция Доллманна — твоя вербовка, — Доллманн, не будь он на том свете, обязательно бы возразил. — Что ж, жаль, что я не смогу задействовать тебя в Колумбии. А другого такого же высококлассного специалиста у нас нет. Придется передать эту операцию Управлению. Кто знает? Может, на этот раз у них что и получится.
По дороге домой я завернул в представительство «Уэстерн юнион». Послал телеграмму приятелю в Боготе. На испанском. На английском она звучала так: «УДАЧИ В ПРЕДСТОЯЩЕМ МЕРОПРИЯТИИ. КАК Я ПОНИМАЮ. ЕДУТ БОЙСКАУТЫ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ».
В тот же вечер на поезде я уехал в Провиденс.
Карлис дал мне ее фотографию и адрес и свое благословение. Очень хотел составить мне компанию, и отговорить его стоило немалых трудов. Я раз за разом напоминал ему, что русским известно о его высоком положении в Латвийской армии в изгнании и его появление в Латвии может повредить не только ему, но и мне и Софии. В конце концов, он, пусть и с неохотой, согласился со мной.
— Въезд и выезд будут сопряжены с серьезными трудностями, — объяснял я ему, думая при этом: «Попасть в Россию и выехать из нее просто невозможно». — Я должен путешествовать налегке. Один мужчина, возможно, сможет проникнуть в Россию. Один мужчина и одна женщина, возможно, смогут из нее выехать. Но у меня не будет даже чемодана, лишь несколько листков бумаги в кожаной папке. Я хочу, чтобы в этом путешествии меня ничто не связывало.
Я вообще не хотел отправляться в это путешествие. Но вернулся домой, положил нужные бумаги в кожаную папку, долго изучал карту Европы и уже решил лететь в Хельсинки. Финляндию отделял от Эстонии лишь Финский залив, наверное, это был самый простой путь.
Но тут вспомнил моего сына Тодора. И впервые у моего путешествия появилась реальная цель. Я не мог спасти Софию, такое просто не представлялось возможным. Честно говоря, я не верил, что смогу попасть в Латвию. Но я мог побывать в Югославии, найти Анналию и повидаться со своим сыном.
Следующим утром, светлым и солнечным, я улетел в Афины.
Глава пятая
Три дня и три ночи я наслаждался жизнью в Македонии. Собирал дрова для очага. Играл с Тодором и любил Анналию. Гулял по окрестным холмам. Дышал воздухом, несравнимым со смогом Нью-Йорка. Пил родниковую воду и только что надоенное козье молоко. Подумывал о том, чтобы натурализоваться, отрастить густые македонские усы, пасти стадо коз и навсегда остаться с семьей. В Македонии забывалось, что где-то есть Манхэттен и Рига.
Но одним солнечным утром пришла пора расставаться. Я посмотрел на Анналию, она — на меня, и ее глаза затуманились.
— Сегодня? — спросила она.
— Да.
— Ты должен уезжать? Время пришло?
— Пришло, моя маленькая голубка.
— Я — македонская женщина и плакать не буду.
Собирать вещи мне не пришлось. Кожаную папку я засунул между двух свитеров. Анналия подошла ко мне, мы поцеловались, постояли, обнявшись. Тодор, оставшись один на матрасике, заплакал: он был еще маленьким македонцем. Анналия подняла его, принесла мне. Я поднял его над собой, улыбнулся ему, и он перестал плакать.
— Он — хороший мальчик. Я им горжусь.
— Он приносит мне радость.
— Я благодарен тебе за его портрет. Если время от времени ты сможешь рисовать новые и посылать их мне...
— Ты их получишь.
Я уже подошел к двери, когда она спросила:
«Ты вернешься, Ивен?»
— Да. Обязательно.
— Может, у Тодора будет много братьев.
Я повернулся к ней и растворился в блеске ее глаз. Латвия, в конце концов, находилась далеко-далеко. Поэтому я вошел в домик и запер дверь. Мы уложили Тодора спать на его матрасик и провели еще один жаркий час в объятиях другу друга, прежде чем я вновь вышел из домика.
* * *
Карта, которую я рисовал на земляном полу, накрепко впечаталась мне в память. Продвигаясь на север Югославии, я много думал о том, как добраться до Латвии. Даже самый простой маршрут требовал пересечения двух границ: югославско-румынской и румынско-советской. Но немалая часть этого маршрута пролегала по территории Советского Союза.
Меня это обстоятельство не радовало. Насколько я понимал, службы внутренней безопасности действовали в СССР куда эффективнее, чем в странах-сателлитах. Даже в Венгрии и Польше полиция могла отвести глаза, если кто-то занимался не антивенгерской или антипольской, а антисоветской деятельностью. В СССР на такое рассчитывать не приходилось.
Кроме того, в Восточной Европе у меня хватало друзей, которые находились в конфронтации с правящими режимами. Друзья у меня были и в Советском Союзе — армянские националисты, украинцы и белорусы, но все они находились под колпаком КГБ.
И главное — я никогда не бывал в России. Новое и неизвестное всегда ужасает.
В конце концов, с маршрутом я определился. На север Югославии — к Белграду. Далее, в Венгрию, огибая Будапешт с востока. Через Чехословакию в Польшу, с остановкой в Кракове или Люблине. Из Польши — в Литву, оттуда — в Латвию, а потом...
Потом домой, куда же еще.
Разумеется, домой хотелось бы добраться более простым и коротким путем. Если в мне удалось попасть в Латвию, я полагал, что сумею перебраться оттуда в Финляндию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32