Никого не было на месте. Я набрал свой собственный номер, и оказалось, что меня тоже нет на месте. У всех вокруг был перерыв на ленч.
Рэй Киршман уже сделал заявку на половину драгоценностей Кристал, а я даже и не украл их до сих пор. Расчет его не оправдался, но он был близок к правде. Тодрас и Нисуондер теперь знают: история с тетушкой — вранье, а я — вор-взломщик. Я понятия не имел, знают ли они, что в квартире было много драгоценностей, как и то, что они сказали Джиллиан и что она им сказала. С Крейгом тоже полная неясность. Вероятно, он все еще в тюрьме, и если Блэнкеншип оказался толковым парнем, он наверняка посоветовал Крейгу держать язык за зубами. Но среди адвокатов не так уж много толковых. А Крейг в любой момент мог проболтаться о Берни, воре-взломщике, и что тогда? От обвинения в убийстве меня ограждал лишь корешок билета, а он не такой уж неуязвимый щит.
Я вышел прогуляться. Был вполне погожий осенний день. Из-за смога солнце стояло как бы в легкой дымке, но все равно было ярко и светло. Такой славный денек оценишь тогда лишь, когда единственной возможностью подышать свежим воздухом станет прогулка в тюремном дворе.
Вот дьявольщина, кто же укокошил эту женщину? У. И. Грабов? Голова? Юрист Джон? Любовник и убийца — одно лицо? Произошло ли убийство из-за ревности к любовнику или по совершенно другой причине? И какое место в этом деле занимают драгоценности? Какое место занимает Крейг? Какое, черт побери, место занимаю я?
* * *
Пока я занимал место лишь в телефонных будках и наконец дозвонился до галереи Колтноу. Женский голос ответил после второго звонка. Женщина была, пожалуй, постарше, чем Дениз Рафаэлсон, и наш разговор не носил такого игривого характера. Мне известно, что она представляет интересы Уолтера Грабова, сказал я, и не будет ли она так любезна помочь мне связаться со старым другом.
— О, у нас действительно выставлялись некоторые его картины, но я не могу припомнить случая, чтобы мы продали хоть одну. Он хотел собрать лучшие свои работы и устроить персональную выставку, но эта идея так и не нашла своего воплощения. Как вы узнали наш телефон?
— Мне его дали в Гильдии Художников Готэма.
— Ах, Гэ-Ха-Гэ! — сказала она. — Разве мы еще не числимся у них, как галерея Уэлли? Вы меня удивили. А Грабов так и не стал модным художником. Он занялся графикой, а потом увлекся техникой печати. Совсем забросил живопись, и, с моей точки зрения, это безумие, потому что он всегда был прекрасным колористом, а теперь заключил себя в жесткие рамки графики. А вы тоже художник?
— Нет, я старый друг Грабова.
— Тогда вам неинтересны профессиональные разговоры. Вам просто нужно узнать, как его найти.
Подождите минутку. — Я подождал, и вскоре голос оператора предложил мне бросить еще одну монетку. Я бросил десятицентовик и предложил ей оставить сдачу себе. Она даже не поблагодарила, но тут взяла трубку моя собеседница и продиктовала мне адрес на Кинг-стрит. Я не мог припомнить, где находится эта улица.
— Вы говорите, Кинг-стрит?
— О, держу пари, вы живете в пригороде?
— Верно.
— Так вот, Кинг-стрит находится не в Сохо, а в Юхо. — Она засмеялась механически, будто сама устала от набившей оскомину шутки. — То есть к югу от Хьюстона.
Я уже вспомнил, где она, эта Кинг-стрит, а любезная дама все еще рассказывала, как мне добраться туда на метро, и давала прочие ненужные советы.
— Это его последний адрес, — сказала она. — Не могу гарантировать, что он все еще живет там, но мы регулярно посылаем ему по почте приглашения на открытие выставок, и наши письма не возвращаются. Так что если вы напишете ему...
И она продолжала в том же духе: мол, номера телефона у нее нет, но я найду его в телефонной книге, если уже не нашел, а если он не значится в телефонной книге, надо пойти по указанному адресу, в крайнем случае управляющий домом всегда поможет, и так далее, и тому подобное. Глупейшие наставления, без которых мог бы обойтись и младший школьник!
Тем временем прорезался голос оператора и потребовал еще одну монету. И все-то им мало. Я чуть было не бросил, но вовремя опомнился, повесил трубку.
Монета все еще лежала у меня в руке. Я хотел положить ее в карман, но рука, помимо моей воли, уже набрала номер. Я звонил Джиллиан. Ответил мужской голос.
— Извините, я ошибся, — сказал я и повесил трубку.
Настроение слегка испортилось, я проверил номер по карточке, лежавшей в бумажнике, и, нахмурившись, выудил из кармана еще одну монетку, благо их еще было предостаточно, и опять набрал номер.
— Алло!
Тот же голос. За последние годы я слышал его много раз, только он говорил не «Алло!», а «Пожалуйста, открой рот пошире».
Несомненно, голос Крейга Шелдрейка.
— Алло! Кто это?
А никто. Вор-взломщик. А ты что там делаешь?
Глава 12
Кинг-стрит пролегает южнее Гринвич-Виллидж, к западу от Макдугал-стрит и заканчивается у реки Гудзон. Это бывший торговый район, где стали селиться художники; впрочем, та сторона улицы, где находился дом Грабова, всегда была обитаемой.
Большинство зданий в этом квартале — аккуратные четырех— и пятиэтажные кирпичные дома. Попадавшиеся порой на глаза старые торговые здания, заново отреставрированные и отстроенные под мастерские художников, напоминали мне, что я нахожусь к югу от Хьюстон-стрит.
Дом Грабова, один из них, стоял ближе к Шестой авеню, квадратный, краснокирпичный, четырехэтажный. Благодаря высоким потолкам его крыша находилась на одном уровне с пятиэтажными домами. Окна на всех четырех этажах — от пола до потолка, — несомненное благо для художников и эксгибиционистов.
А какая благодать для огромной зеленой массы растений на втором этаже! Эта зеленая стена потрясала — джунгли, тропики! Они жадно поглощали последние солнечные лучи. Поскольку дом располагался в жилом квартале, он выходил окнами на юг, что было очень благоприятно для растений, но не для художников. Те предпочитают север. Окна первого и третьего этажей закрыты шторами: они защищают шедевры от солнечного света. А может быть, жильцы спят, или вышли погулять, или смотрят телевизор.
Я открыл дверь и оказался в маленьком холле перед другой, запертой дверью. Замок был вполне солидный. Через окошко в двери (стекло с впаянной в него стальной сеткой — здесь с посторонними не шутили), я увидел лестничный пролет, грузовой лифт и дверь, которая явно вела вниз, в цокольный этаж. Это было сделано из соображений безопасности, потому что цокольный этаж имел свой собственный вход с фасада еще с тех времен, когда здание было торговым. Жильцу цокольного этажа почту бросали в прорезь его двери, потому что в холле, где я стоял, висели три почтовых ящика, и под каждым — кнопка домофона. Ящик Грабова посередке никак не выделялся: полоска фотобумаги, и в рамке мягким карандашом написана фамилия — весьма функционально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Рэй Киршман уже сделал заявку на половину драгоценностей Кристал, а я даже и не украл их до сих пор. Расчет его не оправдался, но он был близок к правде. Тодрас и Нисуондер теперь знают: история с тетушкой — вранье, а я — вор-взломщик. Я понятия не имел, знают ли они, что в квартире было много драгоценностей, как и то, что они сказали Джиллиан и что она им сказала. С Крейгом тоже полная неясность. Вероятно, он все еще в тюрьме, и если Блэнкеншип оказался толковым парнем, он наверняка посоветовал Крейгу держать язык за зубами. Но среди адвокатов не так уж много толковых. А Крейг в любой момент мог проболтаться о Берни, воре-взломщике, и что тогда? От обвинения в убийстве меня ограждал лишь корешок билета, а он не такой уж неуязвимый щит.
Я вышел прогуляться. Был вполне погожий осенний день. Из-за смога солнце стояло как бы в легкой дымке, но все равно было ярко и светло. Такой славный денек оценишь тогда лишь, когда единственной возможностью подышать свежим воздухом станет прогулка в тюремном дворе.
Вот дьявольщина, кто же укокошил эту женщину? У. И. Грабов? Голова? Юрист Джон? Любовник и убийца — одно лицо? Произошло ли убийство из-за ревности к любовнику или по совершенно другой причине? И какое место в этом деле занимают драгоценности? Какое место занимает Крейг? Какое, черт побери, место занимаю я?
* * *
Пока я занимал место лишь в телефонных будках и наконец дозвонился до галереи Колтноу. Женский голос ответил после второго звонка. Женщина была, пожалуй, постарше, чем Дениз Рафаэлсон, и наш разговор не носил такого игривого характера. Мне известно, что она представляет интересы Уолтера Грабова, сказал я, и не будет ли она так любезна помочь мне связаться со старым другом.
— О, у нас действительно выставлялись некоторые его картины, но я не могу припомнить случая, чтобы мы продали хоть одну. Он хотел собрать лучшие свои работы и устроить персональную выставку, но эта идея так и не нашла своего воплощения. Как вы узнали наш телефон?
— Мне его дали в Гильдии Художников Готэма.
— Ах, Гэ-Ха-Гэ! — сказала она. — Разве мы еще не числимся у них, как галерея Уэлли? Вы меня удивили. А Грабов так и не стал модным художником. Он занялся графикой, а потом увлекся техникой печати. Совсем забросил живопись, и, с моей точки зрения, это безумие, потому что он всегда был прекрасным колористом, а теперь заключил себя в жесткие рамки графики. А вы тоже художник?
— Нет, я старый друг Грабова.
— Тогда вам неинтересны профессиональные разговоры. Вам просто нужно узнать, как его найти.
Подождите минутку. — Я подождал, и вскоре голос оператора предложил мне бросить еще одну монетку. Я бросил десятицентовик и предложил ей оставить сдачу себе. Она даже не поблагодарила, но тут взяла трубку моя собеседница и продиктовала мне адрес на Кинг-стрит. Я не мог припомнить, где находится эта улица.
— Вы говорите, Кинг-стрит?
— О, держу пари, вы живете в пригороде?
— Верно.
— Так вот, Кинг-стрит находится не в Сохо, а в Юхо. — Она засмеялась механически, будто сама устала от набившей оскомину шутки. — То есть к югу от Хьюстона.
Я уже вспомнил, где она, эта Кинг-стрит, а любезная дама все еще рассказывала, как мне добраться туда на метро, и давала прочие ненужные советы.
— Это его последний адрес, — сказала она. — Не могу гарантировать, что он все еще живет там, но мы регулярно посылаем ему по почте приглашения на открытие выставок, и наши письма не возвращаются. Так что если вы напишете ему...
И она продолжала в том же духе: мол, номера телефона у нее нет, но я найду его в телефонной книге, если уже не нашел, а если он не значится в телефонной книге, надо пойти по указанному адресу, в крайнем случае управляющий домом всегда поможет, и так далее, и тому подобное. Глупейшие наставления, без которых мог бы обойтись и младший школьник!
Тем временем прорезался голос оператора и потребовал еще одну монету. И все-то им мало. Я чуть было не бросил, но вовремя опомнился, повесил трубку.
Монета все еще лежала у меня в руке. Я хотел положить ее в карман, но рука, помимо моей воли, уже набрала номер. Я звонил Джиллиан. Ответил мужской голос.
— Извините, я ошибся, — сказал я и повесил трубку.
Настроение слегка испортилось, я проверил номер по карточке, лежавшей в бумажнике, и, нахмурившись, выудил из кармана еще одну монетку, благо их еще было предостаточно, и опять набрал номер.
— Алло!
Тот же голос. За последние годы я слышал его много раз, только он говорил не «Алло!», а «Пожалуйста, открой рот пошире».
Несомненно, голос Крейга Шелдрейка.
— Алло! Кто это?
А никто. Вор-взломщик. А ты что там делаешь?
Глава 12
Кинг-стрит пролегает южнее Гринвич-Виллидж, к западу от Макдугал-стрит и заканчивается у реки Гудзон. Это бывший торговый район, где стали селиться художники; впрочем, та сторона улицы, где находился дом Грабова, всегда была обитаемой.
Большинство зданий в этом квартале — аккуратные четырех— и пятиэтажные кирпичные дома. Попадавшиеся порой на глаза старые торговые здания, заново отреставрированные и отстроенные под мастерские художников, напоминали мне, что я нахожусь к югу от Хьюстон-стрит.
Дом Грабова, один из них, стоял ближе к Шестой авеню, квадратный, краснокирпичный, четырехэтажный. Благодаря высоким потолкам его крыша находилась на одном уровне с пятиэтажными домами. Окна на всех четырех этажах — от пола до потолка, — несомненное благо для художников и эксгибиционистов.
А какая благодать для огромной зеленой массы растений на втором этаже! Эта зеленая стена потрясала — джунгли, тропики! Они жадно поглощали последние солнечные лучи. Поскольку дом располагался в жилом квартале, он выходил окнами на юг, что было очень благоприятно для растений, но не для художников. Те предпочитают север. Окна первого и третьего этажей закрыты шторами: они защищают шедевры от солнечного света. А может быть, жильцы спят, или вышли погулять, или смотрят телевизор.
Я открыл дверь и оказался в маленьком холле перед другой, запертой дверью. Замок был вполне солидный. Через окошко в двери (стекло с впаянной в него стальной сеткой — здесь с посторонними не шутили), я увидел лестничный пролет, грузовой лифт и дверь, которая явно вела вниз, в цокольный этаж. Это было сделано из соображений безопасности, потому что цокольный этаж имел свой собственный вход с фасада еще с тех времен, когда здание было торговым. Жильцу цокольного этажа почту бросали в прорезь его двери, потому что в холле, где я стоял, висели три почтовых ящика, и под каждым — кнопка домофона. Ящик Грабова посередке никак не выделялся: полоска фотобумаги, и в рамке мягким карандашом написана фамилия — весьма функционально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43