Что Ленин вообще с Россией и с партией связей не имел, не переписывался, что распались все связи, что к нему не доходили даже слухи.
Весть о революции была полной неожиданностью. В письме А.М. Коллонтай от 16.03.1917 ВИЛ пишет: «Дорогая А.М. Сейчас получили вторые правительственные телеграммы о революции 1(14).03 в Питере. Неделя кровавых битв рабочих, и Милюков+Гучков+Керенский у власти. По „старому“ европейскому шаблону… (…) Главное теперь — печать, организация рабочих в революционную с/д партию. Мы создадим по-прежнему свою особую партию и обязательно соединим легальную работу с нелегальной. Ни за что снова по типу II Интернационала! Ни за что с Каутским. Непременно более революционная программа и тактика (элементы у Либкнехта, у S.L.P. в Америке, голландских марксистов и т.д. есть) и непременно соединение легальной работы с нелегальной».
То есть ВИЛ практически признал, что партии нет. «Мы создадим», — говорит он. Если бы партия была, зачем создавать? А Великая Ложь Ленинианы состоит в утверждении, будто партия была.
Ленин становится гениальным на подножке пломбированного вагона, в котором едет в Россию с эмигрантами-социалистами. Он гениален с марта 1917 года. До этого ВИЛ неуклонно ошибался, опаздывал и выбирал не те цели. Господина Маркса, ездившего в омнибусе в Лондонскую публичную библиотеку, из ВИЛа не получилось. Пришлось ему переквалифицироваться в вождя Революции. Он сделал это блестяще. В этом его гениальность.
ГЛАВА 13
В середине сентября я встал в конце судебного заседания и попросил у судьи свидания «с моей гражданской женой Анастасией Л., 1982 года рождения, проживающей в г. Москва». Гражданская жена сидела на первой скамье в зале суда, черное платьишко, китайская косичка, тонкая шейка.
«Напишите заявление как положено, — вздохнул судья. — Я рассмотрю». Я тут же в тюремной клетке, положив листок на скамью подсудимых, написал заявление: «Прошу предоставить мне свидание с моей гражданской женой Анастасией Л.». Жена в это время, косичка на затылке, выходила из зала.
20 сентября меня забрали прямо с прогулки на свидание. Старший хаты Игорь тоже был вызван на свидание. Нас сковали с Игорем одним наручником и вместе с еще двумя парами мордатых зэков, смахивающих на бэсээмщиков (БСМ, бывший сотрудник милиции), спустили во двор. Сопровождаемые soldaten, мы прошли через двор по диагонали и вошли в сарайчик для свиданий. Там сидел за столом наш начальник по режиму, бывший омоновец. Сидел он лицом к торцу стеклянной перегородки, разделяющей сарайчик надвое: на гостевую половину и нашу зэковскую. Вдоль стекла тянулись прилавки и телефонные трубки. Шесть отсеков у нас, и, как в зеркале, у них.
Родственников наших вывели из угла двора справа. И они пошли к нам, возвышаясь по пояс над цветами. Цветы вырастили шныри по приказанию начальства. Родственников было семеро. Потому что одна семья — отец и мать явились к своему зэку вдвоем. Моя «жена» — самая мелкая по размерам и самая юная по возрасту — шла сзади всех вприпрыжку, только головенка возвышалась над цветами. А надо сказать, шныри вырастили там у окна целую степь. На длинных стеблях возвышались высокие и скромные осенние цветы, в большинстве своем скромно розовые и лиловые.
Она пришла и села. Такая хорошенькая в брезентовом куртеце своем, китайская косичка и жует резинку. Глазки улыбаются, зубы передние мне предстали в стекло на меня вперед.
— Здравствуй, Волк! — сказала она.
— Здравствуй, Клюковка! Как же я рад тебя видеть!
— Ты мое письмо получил? — спросила она, когда мы сделали все нужные гримасы, улыбки и освоили наши визуальные образы.
— Да, получил и давно ответил.
— Ну, я же тут, в Саратове, — сказала она. — Там в моем письме была важная просьба.
— Собаку разрешаю, — сказал я.
— Ой, как классно!, — обрадовалась она. — Я уже знаю, какого она будет цвета, — сказала она и так всплеснула руками. — И это будет буль. («Буль» она сказала шепотом.)
— А он не съест меня, когда я выйду из тюрьмы?
— Нет, тебя не съест. — Она склонила головку набок и глядела на меня испытующе. — А почему ты разрешил?
— Лучше, чтоб ты завела собаку, чем мужика, — сказал я с улыбкой.
Мы оба расхохотались. Между тем ситуация была трагической, и в этой фразе выразилась вся моя и ее трагедия. Я сидел уже полтора года, и срок мне могли запросить немалый. Она — абсолютно честная маленькая девочка, выросшая при мне из подростка, была, разумеется, преисполнена верности и благородных побуждений, какими наполнены девочки-подростки. Однако время точит и камень. Она сейчас еще в восторге от своей тяжелой любви, от себя — страдающей и меня — героя в тюрьме. Но время точит камень и ржавит до дыр железо. Время способно источить и волю маленькой девочки, ее решимость быть хорошей и верной. Я все это понимал. Как и то, что, да, можно остаться верной, это не выше человеческих сил. Сверхчеловек, я был лишен возможности написать и сказать ей: «Забудь меня и живи. Найди себе мальчика и живи как девушки твоего возраста». Я не мог, потому что она ведь тоже необыкновенная и сверхчеловеческая, у нее даже дар прорицания есть. Я бы унизил ее. Я бы опошлил. Потому я подумал, глядя на нее: терпи сколько сможешь, маленькая. Будь мне верна, залейся слезами, страдай, мучайся, не спи, вопи! Это благородно, возвышенно, трагично — вот чего я от тебя хочу. Я не добрый друг, я злой, ревнивый, трагический любовник, готовый съесть тебя всю. Только такая любовь мне — герою — под стать. Да, я хочу твою молодость!
— Знаешь, младшая жена пророка Мохаммеда еще играла в куклы, — сказала она стесняясь.
— Скажи… Ну ты меня долго ждать собираешься? — спросил я с улыбкой.
— Я тебя буду ждать всегда, — сказала она. И осмотрелась. — Я как-то не так себе все это представляла…
— А как?
— Ну, стекло. Давай его разобьем и поцелуемся! — предложила она.
В левом ушке у нее была булавка. На пальцах пластмассовые колечки.
— На мне такое платье красивое! Жаль, ты не видишь! — Мы улыбались друг другу. Рядом Игорь степенно разговаривал с высокой блондинкой с высокой — куличом, прической. Я видел, как блондинка косилась на мою гражданскую жену-клюковку. — Еще это… я выполнила твое приказание. Я поступила на факультет журналистики. Занятия начинаются 1 октября.
— Молодец, Клюковка. Я всегда знал, что ты чудо природы.
В 1999 году она сдала: 1) выпускные экзамены в школе; 2) и 3) — экзамены сразу в два института. Поступила в оба. Правда, учиться тогда в Литературном институте бросила. Устроилась продавать мороженое, когда я уже сидел в тюрьме. Однажды скормила остатки мороженого детям и старухам. За что ее выгнали. Ушла в зоомагазин. Так мы разговаривали, водили руками по стеклу и складывали наши ладони. На самом деле, хотя мы смеялись и улыбались, я даже ничего не мог ей сказать откровенного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Весть о революции была полной неожиданностью. В письме А.М. Коллонтай от 16.03.1917 ВИЛ пишет: «Дорогая А.М. Сейчас получили вторые правительственные телеграммы о революции 1(14).03 в Питере. Неделя кровавых битв рабочих, и Милюков+Гучков+Керенский у власти. По „старому“ европейскому шаблону… (…) Главное теперь — печать, организация рабочих в революционную с/д партию. Мы создадим по-прежнему свою особую партию и обязательно соединим легальную работу с нелегальной. Ни за что снова по типу II Интернационала! Ни за что с Каутским. Непременно более революционная программа и тактика (элементы у Либкнехта, у S.L.P. в Америке, голландских марксистов и т.д. есть) и непременно соединение легальной работы с нелегальной».
То есть ВИЛ практически признал, что партии нет. «Мы создадим», — говорит он. Если бы партия была, зачем создавать? А Великая Ложь Ленинианы состоит в утверждении, будто партия была.
Ленин становится гениальным на подножке пломбированного вагона, в котором едет в Россию с эмигрантами-социалистами. Он гениален с марта 1917 года. До этого ВИЛ неуклонно ошибался, опаздывал и выбирал не те цели. Господина Маркса, ездившего в омнибусе в Лондонскую публичную библиотеку, из ВИЛа не получилось. Пришлось ему переквалифицироваться в вождя Революции. Он сделал это блестяще. В этом его гениальность.
ГЛАВА 13
В середине сентября я встал в конце судебного заседания и попросил у судьи свидания «с моей гражданской женой Анастасией Л., 1982 года рождения, проживающей в г. Москва». Гражданская жена сидела на первой скамье в зале суда, черное платьишко, китайская косичка, тонкая шейка.
«Напишите заявление как положено, — вздохнул судья. — Я рассмотрю». Я тут же в тюремной клетке, положив листок на скамью подсудимых, написал заявление: «Прошу предоставить мне свидание с моей гражданской женой Анастасией Л.». Жена в это время, косичка на затылке, выходила из зала.
20 сентября меня забрали прямо с прогулки на свидание. Старший хаты Игорь тоже был вызван на свидание. Нас сковали с Игорем одним наручником и вместе с еще двумя парами мордатых зэков, смахивающих на бэсээмщиков (БСМ, бывший сотрудник милиции), спустили во двор. Сопровождаемые soldaten, мы прошли через двор по диагонали и вошли в сарайчик для свиданий. Там сидел за столом наш начальник по режиму, бывший омоновец. Сидел он лицом к торцу стеклянной перегородки, разделяющей сарайчик надвое: на гостевую половину и нашу зэковскую. Вдоль стекла тянулись прилавки и телефонные трубки. Шесть отсеков у нас, и, как в зеркале, у них.
Родственников наших вывели из угла двора справа. И они пошли к нам, возвышаясь по пояс над цветами. Цветы вырастили шныри по приказанию начальства. Родственников было семеро. Потому что одна семья — отец и мать явились к своему зэку вдвоем. Моя «жена» — самая мелкая по размерам и самая юная по возрасту — шла сзади всех вприпрыжку, только головенка возвышалась над цветами. А надо сказать, шныри вырастили там у окна целую степь. На длинных стеблях возвышались высокие и скромные осенние цветы, в большинстве своем скромно розовые и лиловые.
Она пришла и села. Такая хорошенькая в брезентовом куртеце своем, китайская косичка и жует резинку. Глазки улыбаются, зубы передние мне предстали в стекло на меня вперед.
— Здравствуй, Волк! — сказала она.
— Здравствуй, Клюковка! Как же я рад тебя видеть!
— Ты мое письмо получил? — спросила она, когда мы сделали все нужные гримасы, улыбки и освоили наши визуальные образы.
— Да, получил и давно ответил.
— Ну, я же тут, в Саратове, — сказала она. — Там в моем письме была важная просьба.
— Собаку разрешаю, — сказал я.
— Ой, как классно!, — обрадовалась она. — Я уже знаю, какого она будет цвета, — сказала она и так всплеснула руками. — И это будет буль. («Буль» она сказала шепотом.)
— А он не съест меня, когда я выйду из тюрьмы?
— Нет, тебя не съест. — Она склонила головку набок и глядела на меня испытующе. — А почему ты разрешил?
— Лучше, чтоб ты завела собаку, чем мужика, — сказал я с улыбкой.
Мы оба расхохотались. Между тем ситуация была трагической, и в этой фразе выразилась вся моя и ее трагедия. Я сидел уже полтора года, и срок мне могли запросить немалый. Она — абсолютно честная маленькая девочка, выросшая при мне из подростка, была, разумеется, преисполнена верности и благородных побуждений, какими наполнены девочки-подростки. Однако время точит и камень. Она сейчас еще в восторге от своей тяжелой любви, от себя — страдающей и меня — героя в тюрьме. Но время точит камень и ржавит до дыр железо. Время способно источить и волю маленькой девочки, ее решимость быть хорошей и верной. Я все это понимал. Как и то, что, да, можно остаться верной, это не выше человеческих сил. Сверхчеловек, я был лишен возможности написать и сказать ей: «Забудь меня и живи. Найди себе мальчика и живи как девушки твоего возраста». Я не мог, потому что она ведь тоже необыкновенная и сверхчеловеческая, у нее даже дар прорицания есть. Я бы унизил ее. Я бы опошлил. Потому я подумал, глядя на нее: терпи сколько сможешь, маленькая. Будь мне верна, залейся слезами, страдай, мучайся, не спи, вопи! Это благородно, возвышенно, трагично — вот чего я от тебя хочу. Я не добрый друг, я злой, ревнивый, трагический любовник, готовый съесть тебя всю. Только такая любовь мне — герою — под стать. Да, я хочу твою молодость!
— Знаешь, младшая жена пророка Мохаммеда еще играла в куклы, — сказала она стесняясь.
— Скажи… Ну ты меня долго ждать собираешься? — спросил я с улыбкой.
— Я тебя буду ждать всегда, — сказала она. И осмотрелась. — Я как-то не так себе все это представляла…
— А как?
— Ну, стекло. Давай его разобьем и поцелуемся! — предложила она.
В левом ушке у нее была булавка. На пальцах пластмассовые колечки.
— На мне такое платье красивое! Жаль, ты не видишь! — Мы улыбались друг другу. Рядом Игорь степенно разговаривал с высокой блондинкой с высокой — куличом, прической. Я видел, как блондинка косилась на мою гражданскую жену-клюковку. — Еще это… я выполнила твое приказание. Я поступила на факультет журналистики. Занятия начинаются 1 октября.
— Молодец, Клюковка. Я всегда знал, что ты чудо природы.
В 1999 году она сдала: 1) выпускные экзамены в школе; 2) и 3) — экзамены сразу в два института. Поступила в оба. Правда, учиться тогда в Литературном институте бросила. Устроилась продавать мороженое, когда я уже сидел в тюрьме. Однажды скормила остатки мороженого детям и старухам. За что ее выгнали. Ушла в зоомагазин. Так мы разговаривали, водили руками по стеклу и складывали наши ладони. На самом деле, хотя мы смеялись и улыбались, я даже ничего не мог ей сказать откровенного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52