.. И после этого я еще удивляюсь, что загремела в Параллельный Мир! Ха, ха и еще раз ха!
Убедившись, что Чурилова отошла достаточно далеко, я лег на землю и быстро пополз к разрытой могиле. Поставив гробовую крышку стоймя, Чума неторопливо выбиралась наружу.
– Руки мои, цепляйтесь лучше. Пойду поброжу по кладбищу – может, отыщу кого разорвать. Правая рука, почему ты плохо цепляешься? – бормотала она.
– Я не могу лучше. Сама знаешь, хозяйка, у меня в ладони ключ от фараонова саркофага, – возразила рука.
– Я ты положи его на край могилы и поскорее вытаскивай меня наружу! – посоветовала Чума.
Дождавшись, пока рука положит ключ на край могилы, я высунулся из-за надгробья. Чума стояла ко мне боком. Я хорошо видел ее потемневшую щеку со следами разложения. Ключ тускло поблескивал на куче свежеразрытой земли. Не раздумывая больше, я схватил его и, не скрываясь, бросился бежать. Никогда еще мои ноги не казались мне такими тяжелыми и неуклюжими. Влажная земля налипала на ботинки. Тяжелый балахон сковывал движения, мешал. Мне чудилось, что я не бегу, а стою на месте. От шага до шага, казалось, проходила целая вечность.
Должно быть, ветка хрустнула у меня под ногами, потому что Чума повернулась в мою сторону.
– Уши-уши, что вы слышите?
– Мы слышим топот чьих-то ног.
– Глаза-глаза, что вы видите?
– Мы видим, как кто-то в белом балахоне схватил наш ключ и убегает.
– Что?! – взревела Чума. – Мертвецам ключ не нужен. Значит, это человек!
– Я это давно чуял! – заявил вдруг ее нос.
– Почему же ты молчал?
– А меня никто не спрашивал.
– Ах ты, проклятый! Ты у меня за это поплатишься! – взвизгнула Чума и, оторвав нос, швырнула его в гроб. – Руки, схватите человека и верните мне ключ! Ноги, затопчите его! Зубы, растерзайте! А я с желудком подожду в гробу.
На бегу я обернулся и увидел, как, зеленея в темноте, за мной с громким топотом гонятся костлявые ноги Чумы и ее тощие руки со скрюченными пальцами. Зубов ее я не видел, слышал лишь, как что-то свирепо щелкает у меня за спиной. Настигнув, зубы вцепились мне в плечо и рванули. Я упал. Ветхий балахон треснул и слетел. Зубы, не разобрав, стали грызть его.
Я вскочил и бросился бежать, уже не оглядываясь. Теперь, когда я был без балахона, ничто больше не скрывало, что я человек. Кладбище ожило. Надгробья зашатались. Из-под земли стали высовываться руки мертвецов.
«Еда! Свежая еда! К нам пришла свежая еда!» – шипели они.
«Держите его! Это человек!» – грозно грохотали надгробья.
«Хватайте его! Разрывайте чужака!» – пищали, кидаясь мне в ноги, оградки.
Ноги Чумы, настигая, почти наступали мне на пятки. Руки неслись следом. Внезапно впереди выросли две раскачивающиеся виселицы. Удавленники, болтавшиеся на них, извивались, пытаясь соскочить с веревок. Их белые глаза, лишенные зрачков, пылали.
– Стой! Кто идет? – взревели они, щелкая зубами.
Я отлично знал, что разговаривать с ними нельзя, но мне уже было все равно. Мои преследователи почти настигли меня. Все, что мне оставалось, – это выбрать для себя более приемлемый вид смерти.
– А ну, расступись, тухляки! Я тетка Чума! – заорал я удавленникам.
Обе веревки разом лопнули. Висельники тяжело спрыгнули на землю.
– Не ходи сюда, тетка Чума! Колодец – наш! – взревели они, кидаясь ко мне.
В ту же минуту на площадку с топотом ворвались преследующие меня руки и ноги. Теперь все пути к отступлению были отрезаны. Ожидая, что меня сейчас разорвут, я закрыл глаза. Но прошла секунда, другая, третья, а я все еще был цел. Зато возле меня происходила какая-то возня. Кто-то копошился, рычал, грыз, наносил удары.
Решив полюбопытствовать, почему меня до сих пор не убили, я осторожно открыл глаза и обнаружил, что висельники остервенело сражаются с руками и ногами тетки Чумы, а те в свою очередь пинают и душат их.
Кто-то потянул меня за штанину. Вначале слегка, потом дернул сильнее. «Ну вот, и до меня очередь дошла!» – подумал я.
– Кирилл! Кирилл! Что ты стоишь? Иди сюда!
Высунувшись по пояс из колодца, Настя нетерпеливо тянула меня за штанину.
– Не вздумай прыгать! Тут, между прочим, есть лестница. Если ты в таком шоке, что забыл, что это такое, то я поясню: это два железных столба с перекладинами, – сказала она.
Оглянувшись в последний раз на сражение, я обнаружил, что висельники постепенно берут верх над разборной моделью тетушки Чумы. Одна из ее рук уже лежала в полной отключке, другая тоже выглядела некозырно, зато ноги продолжали пинаться вовсю. К тому же, успев прикончить мой балахон, на помощь к ногами спешили зубы.
– Я должна тебе кое в чем признаться, – убито сказала Настя.
– В чем? Ты говорила с мертвяками?
– Откуда ты знаешь? – удивилась она. – Нет, не говорила. Я им подмигнула. У меня привычка такая. Иду, а мне голос из темноты: «Привет, красотка!» Я же не видела, что это висельники. Как раз очки протирала.
Я вздохнул. Чурилова была абсолютно в своем репертуаре. Только ее могло угораздить подмигнуть висельникам.
Цепляясь за холодные, лязгающие перекладины, я стал спускаться в люк. Настя лезла следом за мной, изредка восклицая: «Ой, я на что-то наступила!» – «Не на что-то, а мне на руку!» – шипел я всякий раз. «Ой, извини!» – «Ничего... А-а!!! Опять! Ты вообще смотришь себе под ноги?»
Мы были, наверное, уже на середине лестницы, когда крышка над нашими головами с грохотом захлопнулась. Звезды исчезли.
– Эй, я ничего не вижу! – растерянно пожаловалась Настя. – Сделай что-нибудь, пожалуйста!
– Что? – проворчал я. – Неужели ты думаешь, что если я скажу: «Включите свет: дышать темно и воздуха не видно!» – то это что-то изменит?
Внезапно в колодце вспыхнул яркий синеватый свет, лившийся, казалось, из самих стен.
– Ну вот! – сказала Настя. – Можешь же, когда захочешь...
– А-аай! – взвыл я.
– Прости! Я опять на что-то наступила!
2
Мы спускались уже минут десять, и казалось, конца и краю не будет этим ступенькам, когда моя нога вдруг ощутила пустоту. Взглянув вниз, я увидел бетонный пол и, разжав руки, спрыгнул. Настя тоже спрыгнула, сопроводив свой прыжок сразу двумя, нет, даже тремя поступками. Все три были совершенно в ее духе и вполне вписывались в общий рисунок ее характера: она взвизгнула, уронила очки и, приземляясь, слегка вывихнула ногу. Вам ее жалко, не правда ли? Тогда маленькое уточнение. Вы думаете, она вывихнула ногу себе? Как бы не так, она свалилась на меня и вывихнула мне ногу.
– Тебе больно? Я нечаянно! – воскликнула она.
Я молча и с выражением посмотрел на нее. Мне многое хотелось сказать, но ругать ее было бесполезно, тем более что она искренно сожалела.
– Ладно, пока я еще жив, пошли искать этот палец, – проворчал я и, хромая, тронулся в путь.
Мы прошли с десяток метров, свернули налево, поднялись на несколько ступенек и замерли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Убедившись, что Чурилова отошла достаточно далеко, я лег на землю и быстро пополз к разрытой могиле. Поставив гробовую крышку стоймя, Чума неторопливо выбиралась наружу.
– Руки мои, цепляйтесь лучше. Пойду поброжу по кладбищу – может, отыщу кого разорвать. Правая рука, почему ты плохо цепляешься? – бормотала она.
– Я не могу лучше. Сама знаешь, хозяйка, у меня в ладони ключ от фараонова саркофага, – возразила рука.
– Я ты положи его на край могилы и поскорее вытаскивай меня наружу! – посоветовала Чума.
Дождавшись, пока рука положит ключ на край могилы, я высунулся из-за надгробья. Чума стояла ко мне боком. Я хорошо видел ее потемневшую щеку со следами разложения. Ключ тускло поблескивал на куче свежеразрытой земли. Не раздумывая больше, я схватил его и, не скрываясь, бросился бежать. Никогда еще мои ноги не казались мне такими тяжелыми и неуклюжими. Влажная земля налипала на ботинки. Тяжелый балахон сковывал движения, мешал. Мне чудилось, что я не бегу, а стою на месте. От шага до шага, казалось, проходила целая вечность.
Должно быть, ветка хрустнула у меня под ногами, потому что Чума повернулась в мою сторону.
– Уши-уши, что вы слышите?
– Мы слышим топот чьих-то ног.
– Глаза-глаза, что вы видите?
– Мы видим, как кто-то в белом балахоне схватил наш ключ и убегает.
– Что?! – взревела Чума. – Мертвецам ключ не нужен. Значит, это человек!
– Я это давно чуял! – заявил вдруг ее нос.
– Почему же ты молчал?
– А меня никто не спрашивал.
– Ах ты, проклятый! Ты у меня за это поплатишься! – взвизгнула Чума и, оторвав нос, швырнула его в гроб. – Руки, схватите человека и верните мне ключ! Ноги, затопчите его! Зубы, растерзайте! А я с желудком подожду в гробу.
На бегу я обернулся и увидел, как, зеленея в темноте, за мной с громким топотом гонятся костлявые ноги Чумы и ее тощие руки со скрюченными пальцами. Зубов ее я не видел, слышал лишь, как что-то свирепо щелкает у меня за спиной. Настигнув, зубы вцепились мне в плечо и рванули. Я упал. Ветхий балахон треснул и слетел. Зубы, не разобрав, стали грызть его.
Я вскочил и бросился бежать, уже не оглядываясь. Теперь, когда я был без балахона, ничто больше не скрывало, что я человек. Кладбище ожило. Надгробья зашатались. Из-под земли стали высовываться руки мертвецов.
«Еда! Свежая еда! К нам пришла свежая еда!» – шипели они.
«Держите его! Это человек!» – грозно грохотали надгробья.
«Хватайте его! Разрывайте чужака!» – пищали, кидаясь мне в ноги, оградки.
Ноги Чумы, настигая, почти наступали мне на пятки. Руки неслись следом. Внезапно впереди выросли две раскачивающиеся виселицы. Удавленники, болтавшиеся на них, извивались, пытаясь соскочить с веревок. Их белые глаза, лишенные зрачков, пылали.
– Стой! Кто идет? – взревели они, щелкая зубами.
Я отлично знал, что разговаривать с ними нельзя, но мне уже было все равно. Мои преследователи почти настигли меня. Все, что мне оставалось, – это выбрать для себя более приемлемый вид смерти.
– А ну, расступись, тухляки! Я тетка Чума! – заорал я удавленникам.
Обе веревки разом лопнули. Висельники тяжело спрыгнули на землю.
– Не ходи сюда, тетка Чума! Колодец – наш! – взревели они, кидаясь ко мне.
В ту же минуту на площадку с топотом ворвались преследующие меня руки и ноги. Теперь все пути к отступлению были отрезаны. Ожидая, что меня сейчас разорвут, я закрыл глаза. Но прошла секунда, другая, третья, а я все еще был цел. Зато возле меня происходила какая-то возня. Кто-то копошился, рычал, грыз, наносил удары.
Решив полюбопытствовать, почему меня до сих пор не убили, я осторожно открыл глаза и обнаружил, что висельники остервенело сражаются с руками и ногами тетки Чумы, а те в свою очередь пинают и душат их.
Кто-то потянул меня за штанину. Вначале слегка, потом дернул сильнее. «Ну вот, и до меня очередь дошла!» – подумал я.
– Кирилл! Кирилл! Что ты стоишь? Иди сюда!
Высунувшись по пояс из колодца, Настя нетерпеливо тянула меня за штанину.
– Не вздумай прыгать! Тут, между прочим, есть лестница. Если ты в таком шоке, что забыл, что это такое, то я поясню: это два железных столба с перекладинами, – сказала она.
Оглянувшись в последний раз на сражение, я обнаружил, что висельники постепенно берут верх над разборной моделью тетушки Чумы. Одна из ее рук уже лежала в полной отключке, другая тоже выглядела некозырно, зато ноги продолжали пинаться вовсю. К тому же, успев прикончить мой балахон, на помощь к ногами спешили зубы.
– Я должна тебе кое в чем признаться, – убито сказала Настя.
– В чем? Ты говорила с мертвяками?
– Откуда ты знаешь? – удивилась она. – Нет, не говорила. Я им подмигнула. У меня привычка такая. Иду, а мне голос из темноты: «Привет, красотка!» Я же не видела, что это висельники. Как раз очки протирала.
Я вздохнул. Чурилова была абсолютно в своем репертуаре. Только ее могло угораздить подмигнуть висельникам.
Цепляясь за холодные, лязгающие перекладины, я стал спускаться в люк. Настя лезла следом за мной, изредка восклицая: «Ой, я на что-то наступила!» – «Не на что-то, а мне на руку!» – шипел я всякий раз. «Ой, извини!» – «Ничего... А-а!!! Опять! Ты вообще смотришь себе под ноги?»
Мы были, наверное, уже на середине лестницы, когда крышка над нашими головами с грохотом захлопнулась. Звезды исчезли.
– Эй, я ничего не вижу! – растерянно пожаловалась Настя. – Сделай что-нибудь, пожалуйста!
– Что? – проворчал я. – Неужели ты думаешь, что если я скажу: «Включите свет: дышать темно и воздуха не видно!» – то это что-то изменит?
Внезапно в колодце вспыхнул яркий синеватый свет, лившийся, казалось, из самих стен.
– Ну вот! – сказала Настя. – Можешь же, когда захочешь...
– А-аай! – взвыл я.
– Прости! Я опять на что-то наступила!
2
Мы спускались уже минут десять, и казалось, конца и краю не будет этим ступенькам, когда моя нога вдруг ощутила пустоту. Взглянув вниз, я увидел бетонный пол и, разжав руки, спрыгнул. Настя тоже спрыгнула, сопроводив свой прыжок сразу двумя, нет, даже тремя поступками. Все три были совершенно в ее духе и вполне вписывались в общий рисунок ее характера: она взвизгнула, уронила очки и, приземляясь, слегка вывихнула ногу. Вам ее жалко, не правда ли? Тогда маленькое уточнение. Вы думаете, она вывихнула ногу себе? Как бы не так, она свалилась на меня и вывихнула мне ногу.
– Тебе больно? Я нечаянно! – воскликнула она.
Я молча и с выражением посмотрел на нее. Мне многое хотелось сказать, но ругать ее было бесполезно, тем более что она искренно сожалела.
– Ладно, пока я еще жив, пошли искать этот палец, – проворчал я и, хромая, тронулся в путь.
Мы прошли с десяток метров, свернули налево, поднялись на несколько ступенек и замерли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36