На миг мне почудилось, будто и правда в старые декорации, обретя цвет и плоть, шагнул герой советского экрана. Высоконравственный служитель правопорядка пришел наказать хулигана.
Почему "хулигана"? А потому, что товарищ милиционер с ходу повесил на меня ярлык - "хулиган". А кто ж еще? Кто топором раскровенил нос гражданину Миронову? Кто гражданку Миронову до ужаса напугал? Бедная женщина подумала, что мужа убили, шутка ли? Разумеется, я хулиган, и придется составлять протокол.
Предложение решить дело миром, ограничиться устным объяснением с гражданкой Нюрой и гражданином Мироном, когда последний протрезвеет, товарищ Анискин отверг, как неконструктивное. По его компетентному мнению, профилактика правонарушений есть основа борьбы с преступностью. Когда хулиганское деяние будет запротоколировано, подшито в соответствующую папку и упомянуто в отчете, а хулиган будет знать, что он "попал на карандаш", тогда нашкодивший гражданин в следующий раз сто раз подумает, прежде чем снова хулиганить.
Мой робкий намек на готовность к даче взятки в разумных размерах, лишь бы "слезть с карандаша", товарищ милиционер назвал провокацией и пригрозил уголовным преследованием. Я сдался, поняв, что полемика с динозавром в погонах без звезд абсолютно бессмысленна. Я дал требуемые показания, а товарищ Анискин скрупулезно их записал. Вы не поверите - он писал перьевой чернильной ручкой на тетрадных листочках в косую полоску.
Старательно выводя буквы, Анискин увековечил на клетчатой бумаге, как я вскочил с кровати, как выхватил из рук покачнувшегося Мирона топор. Мои действия Анискин прокомментировал с точки зрения махровой милицейской логики: дескать, я мог бы, кабы захотел, отнять топор и без нанесения при этом телесных повреждений гражданину Мирону. Анискин спросил, был ли я сам выпивши, и я честно сознался - за пять часов до происшествия принял на грудь пятьдесят граммов водки, Анискин строго покачал головой, записывая откровения про водку, и посочувствовал, когда я признался, что вообще-то не пью по причине язвы желудка.
Я соврал не только про язву. Еще я соврал, сказав, что Мирон вломился ко мне без всякого повода, просто по пьяни. Как выяснилось позже, о мотивах буйства соседа умолчали и Нюрка, и теща Мирона, и сам, очнувшийся от алкогольного забвения, пострадавший. Про наши с Мироном вчерашние рыночные заморочки Анискин так ничего и не узнал. Между прочим, опамятовав, Нюрка вообще пыталась забрать заявление "об убийстве мужа" из милиции, но работа по "выяснению обстоятельств" к тому времени уже завершилась, и отчет "о профилактических мероприятиях" ушел "наверх". Из отчета следовало, что хулиганы мы, оказывается, оба - и я, и пострадавший, что на первый раз нам сделано внушение, однако ежели мы вновь попадем в поле зрения органов, то держись. Не нужно обладать экстраординарной фантазией, чтобы представить, как отразилась милицейская инициатива Нюрки на отношениях с супругом, "попавшим на карандаш" в качестве хулигана. Крики, звон бьющейся посуды и матерная ругань мешали мне засыпать естественным образом вплоть до ноябрьских праздников. Кажется, по-новому выходной седьмого ноября называется "праздником примирения". Никогда не понимал, кого и с чем примирение мы празднуем, теперь буду отмечать установление мирных взаимоотношений в семье Мироновых.
Вот, пожалуй, и все про те два дня и одну ночь в августе. По большому счету, ничего такого уж особенного не случилось. Так, пустяки. Подумаешь, кому-то нос разбили, кому-то квартиру подпалили, экие мелочи, по телевизору ежедневно гораздо более крутые разборки показывают. Однако! Однако, господа, все мои летние приключения лишь присказка! Страшная современная сказка, которую добропорядочным гражданам спокойнее воспринимать как досужий вымысел, эта "сказочка" еще впереди, господа хорошие и не очень!..
Часть вторая
Ошейник для бультерьера
Глава 1
Я - подследственный
Соседская собака завыла протяжно и тоскливо. Обычно собаки так не воют, так воют волки длинными зимними ночами, вымаливая у луны лишний день жизни.
Я открыл глаза. Белый шар луны глядел на меня голубыми акваториями высохших морей холодно и бесстрастно. Предчувствие беды вытеснило из сознания сонливость. Сбросив одеяло, я ступил голыми пятками на озябший пол, подошел к окну, к тому, за которым открывался вид на заснеженное зимнее поле.
Когда-то, очень давно, первые жители приютившей меня деревеньки выбрали для поселения место на вершине покатого холма. Логичный выбор - с возвышенности проще заметить званых и нежданных гостей.
В бледном лунном свете сквозь разукрашенные инеем стекла невероятно красиво блестела мертвая снежная целина. Цепочку военных у подножия холма я видел отчетливо вплоть до отдельных деталей экипировки. Деревню окольцевали, и кольцо оцепления медленно сжималось.
Наверное, точно так же - ночью, молча, крадучись - каратели-эсэсовцы входили в деревни на оккупированных, но не покоренных территориях. Однако нынче не сороковые годы прошлого века, и эсэсовцев можно увидеть только в кино. Деревню штурмуют наши. Российская деревенька совершенно не похожа на мятежный чеченский аул, где не грех лишний раз произвести зачистку. Что же происходит, черт побери? Кого-то ловят?
Очередных дезертиров, сдернувших из части со снаряженными "АКМ"? Или... Или меня?
Я, честное слово, рассмеялся в голос. Кто я такой, чтобы ради моей персоны устраивать войсковую операцию? Я - крестьянин Кузьмин Н.С. А если кто-то вычислил затаившегося в глубинах крестьянской сущности Бультерьера, к чему палить из пушек по воробью? Точнее - по собаке? Достаточно одного снайперского выстрела.
Выстрела я не услышал. Увидел аккуратную дырочку в стекле, сразу же почувствовал боль в плече и моментально понял, что попался. Осторожного и битого хищника подчас проще поймать, сымитировав охоту на стадо взбесившихся травоядных. Я недооценил охотников на Бультерьера. Я многое понял прежде, чем потерял сознание...
Очнулся я в казенного вида кабинете, сидя во вращающемся полукресле за обшарпанным двухтумбовым столом. Кресло было развернуто вполоборота к зашторенному линялым тюлем окошку. Мое левое запястье приковали к трубе центрального отопления браслеткой наручников. Плечо правой руки забинтовано. Меня взяли голым, в одних трусах, и бесчувственного одели. Наряжали меня люди, не лишенные чувства юмора, - зима на дворе, а я сижу в полосатой майке-тельняшке, джинсах, в шерстяных носках и кроссовках без шнурков. Джинсы, помню, лежали в самом дальнем углу шифоньера. Кроссовки, дожидающиеся лета, тоже так просто, с ходу, фиг найдешь, а значит, мою избушку шмонали по полной программе, на совесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77