Никогда еще он не казался ему таким привлекательным. Что если Касагэйв проигнорирует трехдневный предельный срок – а он именно так и собирался поступить? Глиннес печально покачал головой. Угрозами применить силу он только навлечет на себя крупный штраф. Вот если бы удалось доказать факт смерти Ширы, то тогда все стало бы на свои места.
Глава 9
Акади жил в старинном особнячке затейливой архитектуры на самой оконечности мыса, известного под названием Акулий Зуб и омываемого с трех сторон водами Залива Клинкхаммер, в нескольких милях от Рабендари. Акулий Зуб представлял из себя высокую скалу из выветрившихся черных горных пород, бывшую, скорее всего, конусом какого-то древнего вулкана, но со временем обильно поросшую кустарниками и карликовыми помандерами, а с тыльной стороны – еще и зарослями стройных деревьев, в чем-то напоминающих гигантских часовых. Особнячок Акади, каприз какого-то давно забытого лорда, вздымал к небу пять башен, каждая из которых отличалась от других высотой и архитектурным стилем. Одна была покрыта шифером, другая – черепицей, третья – зеленым стеклом, четвертая – свинцовыми листами, пятая – синтетическим покрытием. Верхний этаж каждой из башен представлял из себя особый рабочий кабинет с набором специфической для каждого из них аппаратуры и приспособлений и прекрасным обзором в том или ином направлении. Акади попеременно пользовался этими кабинетами в зависимости от того, какое было у Акади настроение. Акади без тени смущения потворствовал своим причудам, а непостоянство возвел в ранг добродетели.
Ранним утром, когда клочья тумана еще клубились у самой поверхности воды, Глиннес направил свой скутер вверх по течению фарванского русла, а дальше – вверх по реке Заур, пока не свернул круто на запад и, пройдя по узкому, густо поросшему камышами протоку Вернис, вышел в залив Клинкхаммер, гладь которого отражала вдвое вытянутый в длину пяти-башенный особняк Акади.
Сам Акади только-только поднялся с постели, смятые волосы свисали не расчесанными прядями, глаза – едва ли наполовину открыты. Тем не менее он приветливо поздоровался с Глиннесом.
– Только, пожалуйста, не обременяй меня своими делами до завтрака. Я пока что еще довольно смутно воспринимаю окружающий меня мир.
– Я пришел повидаться с матерью, – сказал Глиннес. – И в ваших профессиональных услугах не нуждаюсь.
– В таком случае говори, что хочешь.
Марча, всегда поднимавшаяся очень рано, показалась Глиннесу чем-то недовольной и держалась натянуто. С сыном она поздоровалась без особого проявления чувств, подала Акади на завтрак фрукты и чай со сдобными булочками и налила чаю Глиннесу.
– Начинается день, – произнес Акади, – и я в какой уже раз с удовольствием отмечаю, что мир существует и за пределами этой комнаты. – Отпив чаю, он затем спросил:
– Ну, а каковы твои дела?
– Такие, как и следовало ожидать. Мои неприятности не исчезают по мановению руки.
– Иногда, – заметил Акади, – неприятности бывают такие, которые сам себе создаешь.
– В моем случае именно так оно и есть, – сказал Глиннес. – Я прилагаю все свои силы к тому, чтобы вернуть себе то, что мне принадлежит, и сберечь, что осталось, но своими действиями только еще больше подзадориваю своих недругов.
Марча, хлопоча по кухне, слишком уж вызывающе старалась показать свое безразличие к этому разговору.
– Виноват, в основном, разумеется, Глэй. Заварил всю эту кашу, а сам в кусты. Такое поведение я расцениваю непростительным. И это еще называется Халден и мой родной брат!
Тут уж Марча не выдержала.
– Сомневаюсь, что его так уж интересует, Халден он или нет. А что касается братских чувств, то они должны быть взаимными. Ты-то, позволь тебе напомнить, нисколько не помогаешь ему в его заботах.
– Слишком дорого они мне обходятся, – сказал Глиннес. – Глэй может позволять себе делать подарки ценою в двенадцать тысяч озолов, потому что эти деньги никогда ему не принадлежали. Мне удалось скопить почти три с половиной тысяч озолов, но закадычные дружки Глэя – Дроссеты, отняли их у меня. Я остался нищим.
– У тебя остров Рабендари. Ничего себе нищий!
– Наконец-то ты признаешь, что Ширы нет в живых.
Акади примирительно поднял руки.
– Будет, будет! Давайте лучше отправимся пить чай наверх, в Южную Ложу. Поднимайся по лестнице, но будь осторожен – ступеньки узкие.
Они забрались в самую низкую и наиболее просторную башенку, откуда просматривался весь Клинкхаммерский Залив, Вдоль темных панелей Акади развесил старинные хоругви, в углу стояла целая коллекция красно-керамических ваз причудливой формы. Акади поставил чайник и чашки на бамбуковый стол и жестом руки предложил Глиннесу подтянуть к столу еще одно из старинных бамбуковых кресел со спинкой из расходящихся веером прутьев.
– Когда я предлагал твоей матери войти в мой дом, я не рассчитывал при этом на семейные раздоры в качестве приданого.
– Сегодня утром я, наверное, немного не в духе, – признался Глиннес. – Дроссеты подстерегли меня в темноте, крепко отделали и забрали все мои деньги. По этой причине я не сплю по ночам, внутри меня все кипит и выворачивается от ярости.
– Положение отчаянное, мягко говоря. Ты планируешь какие-нибудь контрмеры?
Глиннес стрельнул в Акади скептическим взглядом.
– Все мои помыслы на это только и направлены! Но все, что приходит мне в голову, оказывается неприемлемым. Я мог бы убить одного или двух Дроссетов и закончить жизнь на прутаншире, но денег-то от этого у меня не прибавится. Мог бы подсыпать снотворного в вино и перерыть всю их стоянку, пока они спят, но у меня нет такого снотворного, а даже, если бы и было, то каким образом я мог бы проверить, что они все выпили этого вина?
– Подобные подвиги придумать куда легче, чем осуществить, – заметил Акади. – Но позволь мне изложить вот какую мысль. Тебе известно существование такого места, как Урочище Ксиан?
– Никогда там не бывал, – сказал Глиннес. – Насколько я понимаю, это место погребения треван.
– Даже куда более. Птица Смерти прилетает из Долины Ксиан, и умирающий слышит ее пение. Души умерших треван находят отдохновение в сени огромных омбрилов, которые больше нигде не растут на Мерланке. Так вот – вся суть как раз в этом! – если ты найдешь фамильный склеп Дроссетов и утаишь у себя одну из погребальных урн, Ванг Дроссет пожертвует целомудрием своей дочери, чтобы вернуть ее.
– Меня не интересует – или, скажем, едва ли интересует – целомудрие его дочери. Я только хочу вернуть свои деньги. Но ваша мысль достойна самого пристального внимания.
Акади протестующе поднял руки.
– Ты очень любезен. Но это предложение столь же абсурдное и бредовое, как и все остальные. Реализация его сопряжена с непреодолимыми трудностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Глава 9
Акади жил в старинном особнячке затейливой архитектуры на самой оконечности мыса, известного под названием Акулий Зуб и омываемого с трех сторон водами Залива Клинкхаммер, в нескольких милях от Рабендари. Акулий Зуб представлял из себя высокую скалу из выветрившихся черных горных пород, бывшую, скорее всего, конусом какого-то древнего вулкана, но со временем обильно поросшую кустарниками и карликовыми помандерами, а с тыльной стороны – еще и зарослями стройных деревьев, в чем-то напоминающих гигантских часовых. Особнячок Акади, каприз какого-то давно забытого лорда, вздымал к небу пять башен, каждая из которых отличалась от других высотой и архитектурным стилем. Одна была покрыта шифером, другая – черепицей, третья – зеленым стеклом, четвертая – свинцовыми листами, пятая – синтетическим покрытием. Верхний этаж каждой из башен представлял из себя особый рабочий кабинет с набором специфической для каждого из них аппаратуры и приспособлений и прекрасным обзором в том или ином направлении. Акади попеременно пользовался этими кабинетами в зависимости от того, какое было у Акади настроение. Акади без тени смущения потворствовал своим причудам, а непостоянство возвел в ранг добродетели.
Ранним утром, когда клочья тумана еще клубились у самой поверхности воды, Глиннес направил свой скутер вверх по течению фарванского русла, а дальше – вверх по реке Заур, пока не свернул круто на запад и, пройдя по узкому, густо поросшему камышами протоку Вернис, вышел в залив Клинкхаммер, гладь которого отражала вдвое вытянутый в длину пяти-башенный особняк Акади.
Сам Акади только-только поднялся с постели, смятые волосы свисали не расчесанными прядями, глаза – едва ли наполовину открыты. Тем не менее он приветливо поздоровался с Глиннесом.
– Только, пожалуйста, не обременяй меня своими делами до завтрака. Я пока что еще довольно смутно воспринимаю окружающий меня мир.
– Я пришел повидаться с матерью, – сказал Глиннес. – И в ваших профессиональных услугах не нуждаюсь.
– В таком случае говори, что хочешь.
Марча, всегда поднимавшаяся очень рано, показалась Глиннесу чем-то недовольной и держалась натянуто. С сыном она поздоровалась без особого проявления чувств, подала Акади на завтрак фрукты и чай со сдобными булочками и налила чаю Глиннесу.
– Начинается день, – произнес Акади, – и я в какой уже раз с удовольствием отмечаю, что мир существует и за пределами этой комнаты. – Отпив чаю, он затем спросил:
– Ну, а каковы твои дела?
– Такие, как и следовало ожидать. Мои неприятности не исчезают по мановению руки.
– Иногда, – заметил Акади, – неприятности бывают такие, которые сам себе создаешь.
– В моем случае именно так оно и есть, – сказал Глиннес. – Я прилагаю все свои силы к тому, чтобы вернуть себе то, что мне принадлежит, и сберечь, что осталось, но своими действиями только еще больше подзадориваю своих недругов.
Марча, хлопоча по кухне, слишком уж вызывающе старалась показать свое безразличие к этому разговору.
– Виноват, в основном, разумеется, Глэй. Заварил всю эту кашу, а сам в кусты. Такое поведение я расцениваю непростительным. И это еще называется Халден и мой родной брат!
Тут уж Марча не выдержала.
– Сомневаюсь, что его так уж интересует, Халден он или нет. А что касается братских чувств, то они должны быть взаимными. Ты-то, позволь тебе напомнить, нисколько не помогаешь ему в его заботах.
– Слишком дорого они мне обходятся, – сказал Глиннес. – Глэй может позволять себе делать подарки ценою в двенадцать тысяч озолов, потому что эти деньги никогда ему не принадлежали. Мне удалось скопить почти три с половиной тысяч озолов, но закадычные дружки Глэя – Дроссеты, отняли их у меня. Я остался нищим.
– У тебя остров Рабендари. Ничего себе нищий!
– Наконец-то ты признаешь, что Ширы нет в живых.
Акади примирительно поднял руки.
– Будет, будет! Давайте лучше отправимся пить чай наверх, в Южную Ложу. Поднимайся по лестнице, но будь осторожен – ступеньки узкие.
Они забрались в самую низкую и наиболее просторную башенку, откуда просматривался весь Клинкхаммерский Залив, Вдоль темных панелей Акади развесил старинные хоругви, в углу стояла целая коллекция красно-керамических ваз причудливой формы. Акади поставил чайник и чашки на бамбуковый стол и жестом руки предложил Глиннесу подтянуть к столу еще одно из старинных бамбуковых кресел со спинкой из расходящихся веером прутьев.
– Когда я предлагал твоей матери войти в мой дом, я не рассчитывал при этом на семейные раздоры в качестве приданого.
– Сегодня утром я, наверное, немного не в духе, – признался Глиннес. – Дроссеты подстерегли меня в темноте, крепко отделали и забрали все мои деньги. По этой причине я не сплю по ночам, внутри меня все кипит и выворачивается от ярости.
– Положение отчаянное, мягко говоря. Ты планируешь какие-нибудь контрмеры?
Глиннес стрельнул в Акади скептическим взглядом.
– Все мои помыслы на это только и направлены! Но все, что приходит мне в голову, оказывается неприемлемым. Я мог бы убить одного или двух Дроссетов и закончить жизнь на прутаншире, но денег-то от этого у меня не прибавится. Мог бы подсыпать снотворного в вино и перерыть всю их стоянку, пока они спят, но у меня нет такого снотворного, а даже, если бы и было, то каким образом я мог бы проверить, что они все выпили этого вина?
– Подобные подвиги придумать куда легче, чем осуществить, – заметил Акади. – Но позволь мне изложить вот какую мысль. Тебе известно существование такого места, как Урочище Ксиан?
– Никогда там не бывал, – сказал Глиннес. – Насколько я понимаю, это место погребения треван.
– Даже куда более. Птица Смерти прилетает из Долины Ксиан, и умирающий слышит ее пение. Души умерших треван находят отдохновение в сени огромных омбрилов, которые больше нигде не растут на Мерланке. Так вот – вся суть как раз в этом! – если ты найдешь фамильный склеп Дроссетов и утаишь у себя одну из погребальных урн, Ванг Дроссет пожертвует целомудрием своей дочери, чтобы вернуть ее.
– Меня не интересует – или, скажем, едва ли интересует – целомудрие его дочери. Я только хочу вернуть свои деньги. Но ваша мысль достойна самого пристального внимания.
Акади протестующе поднял руки.
– Ты очень любезен. Но это предложение столь же абсурдное и бредовое, как и все остальные. Реализация его сопряжена с непреодолимыми трудностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76