35 вечера. По сведениям приятеля, Бриньоль взял билет до Ниццы.
Что этот Бриньоль собирается делать в Ницце? Я задавал этот вопрос себе, но — о чем потом сильно пожалел — в глупом приступе самолюбия не задал Рультабийлю. Он посмеялся надо мною, когда я показал ему первую телеграмму, где говорилось, что Бриньоль не выезжал из Парижа, и я решил не говорить ему о второй. Раз Бриньоль так мало для него значит, я не стану надоедать ему с этим типом и оставлю его себе. Напустив на себя безразличный вид, я подошел к Рультабийлю, работавшему во дворе Карла Смелого. С помощью массивных железных брусьев он укреплял тяжелый дубовый круг, которым закрывался колодец. Рультабийль продемонстрировал мне, что даже если колодец сообщается с морем, то человек, решивший проникнуть таким путем в замок, не сможет поднять крышку и откажется от своих намерений. По лицу журналиста струился пот, рукава были закатаны, воротничок съехал набок; в руке он держал тяжелый молоток. Мне подумалось, что для такой несложной работы он тратит слишком много физических усилий, и я, словно глупец, который не видит дальше своего носа, сказал ему об этом. Разве трудно было догадаться: этот мальчишка изнуряет себя добровольно, тяжелый физический труд служит лишь для того, чтобы он мог забыть печаль, терзавшую его благородную душу? Так нет же! Я понял это лишь полчаса спустя, когда застал его крепко спящим в развалинах часовни; по-видимому, сон свалил его прямо здесь, на жесткой каменной постели, и по простому слову «Матушка!», которое вырвалось у него во сне, я понял, в каком он состоянии. Рультабийль видел во сне Даму в черном. Возможно, ему снилось, что, раскрасневшись от бега, он влетел в гостиную коллежа в Э и Дама в черном обнимает его, как когда-то. Я на несколько секунд замешкался, размышляя, можно ли его так оставить и не выдаст ли он во сне свою тайну? Однако, облегчив свое сердце произнесенным словом, Рультабийль теперь оглашал воздух музыкальным храпом, напоминавшим гудение волчка. Пожалуй, после нашего отъезда из Парижа Рультабийль впервые спал по-настоящему.
* * *
Я воспользовался этим обстоятельством, никого не предупредив, вышел из замка и с телеграммой в кармане сел в поезд на Ниццу. Вскоре я уже читал свежие новости на первой полосе «Пти Нисуа»: «Профессор Стейнджерсон прибыл в Гараван, где собирается провести несколько недель у мистера Артура Ранса, который купил форт Геркулес и вместе с очаровательной м-с Ранс с удовольствием принимает друзей в этом средневековом уголке, изысканном и живописном. В последнюю минуту нам сообщили, что дочь профессора Стейнджерсона, только что сочетавшаяся в Париже браком с г-ном Робером Дарзаком, также прибыла в форт Геркулес в сопровождении этого молодого и прославленного профессора Сорбонны. Гости приехали к нам с Севера в пору, когда все нас покидают. Как они правы! Самая прекрасная в мире весна — на Лазурном берегу!» В Ницце, укрывшись за витриной кафе, я стал ждать прихода парижского поезда, в котором мог находиться Бриньоль. И в самом деле, из него вышел Бриньоль. Сердце у меня забилось: эта поездка, о которой он не сообщил г-ну Дарзаку, казалась для меня вполне естественной. К тому же я видел своими глазами: Бриньоль не хотел, чтобы его узнали. Опустив голову, он быстро, словно вор, скользил между прохожими, направляясь к выходу. Но я шел следом. Он прыгнул в закрытый экипаж, я поспешил взять другой, тоже закрытый. На площади Массена он вылез, направился в сторону набережной и там нанял новый экипаж. Я не отставал от него ни на шаг. Эти маневры казались мне все более подозрительными. Наконец экипаж Бриньоля свернул на дорогу, называемую Корниш; я велел своему кучеру сделать то же самое. Большое число крутых поворотов на этой дороге позволяю мне наблюдать за преследуемым, оставаясь незамеченным. Я посулил извозчику хорошие чаевые, и он старался изо всех сил. Так мы доехали до станции Болье. Там я с удивлением увидел, что экипаж Бриньоля остановился, Бриньоль вылез, расплатился с кучером и вошел в зал ожидания. Он явно собирался сесть в поезд. Я подумал: «Нужно бы последовать за ним, но ведь станция маленькая, и он заметит меня на безлюдном перроне». Делать было нечего. Если он меня заметит, придется изобразить удивление и следить за ним до тех пор, пока не станет ясно, чем он собирается заняться в этих краях. Однако все сложилось как нельзя лучше, и Бриньоль меня не заметил. Он сел в пассажирский поезд, направлявшийся к итальянской границе. Таким образом, он постепенно приближался к форту Геркулес. Я сел в соседний вагон и стал внимательно наблюдать за входом и выходом пассажиров на станциях.
Бриньоль сошел только в Ментоне. Он определенно хотел приехать туда не на парижском поезде и в такое время, когда было мало шансов встретить на вокзале кого-либо знакомого. Выйдя из вагона, он сразу же поднял воротник пальто и поглубже надвинул фетровую шляпу. Затем оглядел перрон, успокоился и поспешил к выходу. На улице Бриньоль бросился к старому и грязному дилижансу, стоявшему у тротуара. Я наблюдал за Бриньолем, укрывшись в углу зала ожидания. Что он здесь делает? И куда направляется эта пыльная дряхлая колымага? От служащего я узнал, что это дилижанс на Соспель.
Соспель — живописный городок, затерянный в предгорьях Альп; езды туда от Ментоны часа два с половиной. Железной дороги там нет. Этот укромный, мало известный во Франции уголок внушает страх таможенным чиновникам и даже альпийским стрелкам, стоящим там гарнизоном! Но дорога туда красивейшая: прежде чем откроется Соспель, путник должен обогнуть множество гор, проехать по краю нескольких пропастей и следовать вплоть до Кастийона узкой и глубокой долиной Карей — то дикой и напоминающей древнюю Иудею, то зеленой, цветущей и плодородной, радующей глаз трепещущим серебром оливковых деревьев, которые словно спускаются с небес по гигантской лестнице к прозрачному потоку. Несколько лет назад я вместе с компанией английских туристов ехал в Соспель в огромной повозке, влекомой восьмеркой лошадей, и от этого путешествия у меня осталось ощущение головокружения, которое возвращается ко мне всякий раз, когда я слышу название этого городка. Но что собирается делать в Соспеле Бриньоль? Это следовало выяснить. Дилижанс, в котором свободных мест уже не было, тронулся в путь, лязгая железными частями и дребезжа стеклами. Я прыгнул в ближайший экипаж, и вскоре мы уже карабкались по склону долины Карей. Ах, как я жалел, что не предупредил Рультабийля! Странное поведение Бриньоля натолкнуло бы его на мысли, мысли полезные и разумные, тогда как я, не обладая его способностью рассуждать, мог только идти по следу Бриньоля, словно пес за хозяином или полицейский за своей дичью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Что этот Бриньоль собирается делать в Ницце? Я задавал этот вопрос себе, но — о чем потом сильно пожалел — в глупом приступе самолюбия не задал Рультабийлю. Он посмеялся надо мною, когда я показал ему первую телеграмму, где говорилось, что Бриньоль не выезжал из Парижа, и я решил не говорить ему о второй. Раз Бриньоль так мало для него значит, я не стану надоедать ему с этим типом и оставлю его себе. Напустив на себя безразличный вид, я подошел к Рультабийлю, работавшему во дворе Карла Смелого. С помощью массивных железных брусьев он укреплял тяжелый дубовый круг, которым закрывался колодец. Рультабийль продемонстрировал мне, что даже если колодец сообщается с морем, то человек, решивший проникнуть таким путем в замок, не сможет поднять крышку и откажется от своих намерений. По лицу журналиста струился пот, рукава были закатаны, воротничок съехал набок; в руке он держал тяжелый молоток. Мне подумалось, что для такой несложной работы он тратит слишком много физических усилий, и я, словно глупец, который не видит дальше своего носа, сказал ему об этом. Разве трудно было догадаться: этот мальчишка изнуряет себя добровольно, тяжелый физический труд служит лишь для того, чтобы он мог забыть печаль, терзавшую его благородную душу? Так нет же! Я понял это лишь полчаса спустя, когда застал его крепко спящим в развалинах часовни; по-видимому, сон свалил его прямо здесь, на жесткой каменной постели, и по простому слову «Матушка!», которое вырвалось у него во сне, я понял, в каком он состоянии. Рультабийль видел во сне Даму в черном. Возможно, ему снилось, что, раскрасневшись от бега, он влетел в гостиную коллежа в Э и Дама в черном обнимает его, как когда-то. Я на несколько секунд замешкался, размышляя, можно ли его так оставить и не выдаст ли он во сне свою тайну? Однако, облегчив свое сердце произнесенным словом, Рультабийль теперь оглашал воздух музыкальным храпом, напоминавшим гудение волчка. Пожалуй, после нашего отъезда из Парижа Рультабийль впервые спал по-настоящему.
* * *
Я воспользовался этим обстоятельством, никого не предупредив, вышел из замка и с телеграммой в кармане сел в поезд на Ниццу. Вскоре я уже читал свежие новости на первой полосе «Пти Нисуа»: «Профессор Стейнджерсон прибыл в Гараван, где собирается провести несколько недель у мистера Артура Ранса, который купил форт Геркулес и вместе с очаровательной м-с Ранс с удовольствием принимает друзей в этом средневековом уголке, изысканном и живописном. В последнюю минуту нам сообщили, что дочь профессора Стейнджерсона, только что сочетавшаяся в Париже браком с г-ном Робером Дарзаком, также прибыла в форт Геркулес в сопровождении этого молодого и прославленного профессора Сорбонны. Гости приехали к нам с Севера в пору, когда все нас покидают. Как они правы! Самая прекрасная в мире весна — на Лазурном берегу!» В Ницце, укрывшись за витриной кафе, я стал ждать прихода парижского поезда, в котором мог находиться Бриньоль. И в самом деле, из него вышел Бриньоль. Сердце у меня забилось: эта поездка, о которой он не сообщил г-ну Дарзаку, казалась для меня вполне естественной. К тому же я видел своими глазами: Бриньоль не хотел, чтобы его узнали. Опустив голову, он быстро, словно вор, скользил между прохожими, направляясь к выходу. Но я шел следом. Он прыгнул в закрытый экипаж, я поспешил взять другой, тоже закрытый. На площади Массена он вылез, направился в сторону набережной и там нанял новый экипаж. Я не отставал от него ни на шаг. Эти маневры казались мне все более подозрительными. Наконец экипаж Бриньоля свернул на дорогу, называемую Корниш; я велел своему кучеру сделать то же самое. Большое число крутых поворотов на этой дороге позволяю мне наблюдать за преследуемым, оставаясь незамеченным. Я посулил извозчику хорошие чаевые, и он старался изо всех сил. Так мы доехали до станции Болье. Там я с удивлением увидел, что экипаж Бриньоля остановился, Бриньоль вылез, расплатился с кучером и вошел в зал ожидания. Он явно собирался сесть в поезд. Я подумал: «Нужно бы последовать за ним, но ведь станция маленькая, и он заметит меня на безлюдном перроне». Делать было нечего. Если он меня заметит, придется изобразить удивление и следить за ним до тех пор, пока не станет ясно, чем он собирается заняться в этих краях. Однако все сложилось как нельзя лучше, и Бриньоль меня не заметил. Он сел в пассажирский поезд, направлявшийся к итальянской границе. Таким образом, он постепенно приближался к форту Геркулес. Я сел в соседний вагон и стал внимательно наблюдать за входом и выходом пассажиров на станциях.
Бриньоль сошел только в Ментоне. Он определенно хотел приехать туда не на парижском поезде и в такое время, когда было мало шансов встретить на вокзале кого-либо знакомого. Выйдя из вагона, он сразу же поднял воротник пальто и поглубже надвинул фетровую шляпу. Затем оглядел перрон, успокоился и поспешил к выходу. На улице Бриньоль бросился к старому и грязному дилижансу, стоявшему у тротуара. Я наблюдал за Бриньолем, укрывшись в углу зала ожидания. Что он здесь делает? И куда направляется эта пыльная дряхлая колымага? От служащего я узнал, что это дилижанс на Соспель.
Соспель — живописный городок, затерянный в предгорьях Альп; езды туда от Ментоны часа два с половиной. Железной дороги там нет. Этот укромный, мало известный во Франции уголок внушает страх таможенным чиновникам и даже альпийским стрелкам, стоящим там гарнизоном! Но дорога туда красивейшая: прежде чем откроется Соспель, путник должен обогнуть множество гор, проехать по краю нескольких пропастей и следовать вплоть до Кастийона узкой и глубокой долиной Карей — то дикой и напоминающей древнюю Иудею, то зеленой, цветущей и плодородной, радующей глаз трепещущим серебром оливковых деревьев, которые словно спускаются с небес по гигантской лестнице к прозрачному потоку. Несколько лет назад я вместе с компанией английских туристов ехал в Соспель в огромной повозке, влекомой восьмеркой лошадей, и от этого путешествия у меня осталось ощущение головокружения, которое возвращается ко мне всякий раз, когда я слышу название этого городка. Но что собирается делать в Соспеле Бриньоль? Это следовало выяснить. Дилижанс, в котором свободных мест уже не было, тронулся в путь, лязгая железными частями и дребезжа стеклами. Я прыгнул в ближайший экипаж, и вскоре мы уже карабкались по склону долины Карей. Ах, как я жалел, что не предупредил Рультабийля! Странное поведение Бриньоля натолкнуло бы его на мысли, мысли полезные и разумные, тогда как я, не обладая его способностью рассуждать, мог только идти по следу Бриньоля, словно пес за хозяином или полицейский за своей дичью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70