Если бы инспектор Жиро, знавший графа де Мотвиля, как вы меня, не увидел его однажды на скачках в Лоншане за беседой с друзьями, он арестовал бы Балмейера. Понимаете ли, Сенклер, мой отец родился раньше меня, и, чтобы его арестовать, нужно изрядно попотеть.
Последние слова Рультабийль проговорил глухо, с такой дрожью и отчаянием в голосе, что у меня сразу же пропала последняя способность к рассуждению. Я лишь воздел руки к небу, но Рультабийль этого не видел — он не хотел ничего больше видеть.
— Нет, нет, больше никого не нужно видеть, — повторил он, — ни вас, ни господина Стейнджерсона, ни господина Дарзака, ни Артура Ранса, ни Старого Боба, ни князя Галича. Но нужно знать, почему кто-нибудь из них не может быть Ларсаном. Погодите, я только передохну немного за этими стенами…
Я уже почти не дышал. Под сводами потерны послышались четкие шаги Маттони, который заступил на дежурство.
— А слуги? — выдавил я. — А Маттони? А другие?
— Я знаю точно, что они не покидали форта Геркулес, когда госпожа и господин Дарзак видели Ларсана на вокзале в Буре.
— Все-таки признайтесь, Рультабийль: они вас не занимают, потому что несколько минут назад никто из них не прятался за черными очками.
— Замолчите, Сенклер. Вы действуете мне на нервы сильнее, чем моя мать! — топнув ногою, вскричал Рультабийль.
Эта сказанная в гневе фраза странно поразила меня. Только я собрался спросить у него, очень ли взволнована Дама в черном, как он не спеша заговорил:
— Первое: Сенклер не может быть Ларсаном, потому что был со мною в Трепоре, когда Ларсан находился в Буре.
Второе: профессор Стейнджерсон не может быть Ларсаном, потому что был между Дижоном и Лионом, когда Ларсан находился в Буре. Точнее, он приехал в Лион за минуту до Ларсана. Господин и госпожа Дарзак видели, как он выходит из поезда. Но все остальные могли быть в Буре и, значит, могут быть Ларсаном — если, конечно, чтобы быть Ларсаном, достаточно было находиться в тот момент в Буре. Там был Дарзак; затем Артур Ранс перед прибытием профессора и господина Дарзака два дня где-то пропадал. Он приехал прямо в Ментону и сразу встретил их (когда я специально спросил об этом миссис Эдит, она подтвердила, что муж отсутствовал два дня по делам). Старый Боб ездил в Париж. И наконец, князя Галича не видели в эти дни ни в пещерах, ни где-нибудь еще. Возьмем для начала господина Дарзака.
— Рультабийль, но это же кощунство!
— Сам знаю.
— Это глупость!
— И это знаю… А впрочем, почему?
— Потому что, — выйдя из себя, закричал я, — пусть Ларсан гений, пусть он может обмануть полицейского, журналиста, репортера, даже самого Рультабийля; пусть он может обмануть даже дочь, выдав себя за ее отца — я имею в виду господина Стейнджерсона, — но никогда ему не обмануть женщину, выдав себя за ее мужа. Друг мой, Матильда Стейнджерсон знала господина Дарзака задолго до того, как вошла с ним под руку в форт Геркулес.
— Ларсана она тоже знала, — холодно заметил Рультабийль. — Вот что, мой дорогой. Ваши доводы сильны, но поскольку (ох уж эта его ирония!) я не знаю в точности, насколько далеко простирается гений моего отца, то, чтобы удостовериться относительно личности господина Дарзака, которой я, кстати, и не пытаюсь у него отнять, я воспользуюсь доводом посильнее: если Робер Дарзак — это Ларсан, то Ларсан не появлялся бы несколько раз перед Матильдой Стейнджерсон, потому что именно появления Ларсана и отдаляют Матильду от Дарзака.
— Ну к чему столько умствований, — воскликнул я, — когда достаточно просто раскрыть глаза. Раскройте глаза, Рультабийль, и посмотрите.
Молодой человек послушался.
— На кого? — спросил он с бесконечной горечью. — На князя Галича?
— А почему бы и нет? Он что, вам нравится, этот черноземный князь, поющий литовские песни?
— Нет, но он нравится м-с Эдит, — парировал Рультабийль и ухмыльнулся.
Я сжал кулаки. Он это заметил, но вида не подал.
— Князь Галич — нигилист, который мне ничуть не интересен, — спокойно добавил он.
— Вы в этом уверены? Да и кто вам сказал такое?
— Матушка Бернье знает одну из старушек, о которых рассказывала вам за завтраком миссис Эдит. Я проверил: это мать одного из троих преступников, повешенных в Казани, за то что они собирались бросить бомбу в императора. Две другие старушки — матери двоих других. Ничего интересного, — резко закончил Рультабийль.
Я не смог сдержать жест восхищения.
— А вы времени не теряете!
— Он тоже, — проворчал молодой человек. Я скрестил руки на груди.
— А Старый Боб?
— Нет, дорогой мой, нет! — чуть ли не с гневом отрезал Рультабийль. — Этот — ни в коем случае. Вы заметили, что он носит парик, не так ли? Так вот, уверяю вас, если мой отец наденет парик, этого никто не заметит.
Он произнес это с такой злостью, что я решил уйти. Рультабийль остановил меня.
— Погодите-ка. Остался еще Артур Ранс.
— Ну, этот не изменился, — отозвался я.
— Опять глаза! Поосторожнее с глазами, Сенклер. После этого предупреждения Рультабийль пожал мне руку. Я заметил, что у него рука влажная и горячая. Он ушел. Я немного задержался, думая… думая — о чем? О том, что напрасно я сказал, будто Артур Ранс не изменился. Во-первых, он отпустил крошечные усики, что американцам старого закала вовсе не свойственно. Затем, отрастил волосы, и челка стала спускаться ему на лоб. Кроме того, я ведь не видел его целых два года — за этот срок можно измениться. И наконец, Артур Ранс, не пивший ничего, кроме спиртного, теперь не пьет ничего, кроме воды. Но тогда м-с Эдит… Что м-с Эдит? Неужели я тоже схожу с ума? Почему я сказал «тоже»? Как… как Дама в черном? Как Рультабийль? Неужели я считаю, что у Рультабийля тоже не все дома? Ах, эта Дама в черном нас всех околдовала! Она дрожит от собственных воспоминаний, и нас теперь лихорадит вместе с нею. Увы, страх заразен, как холера.
В. Мое времяпрепровождение до пяти вечера
Воспользовавшись тем, что мне не нужно дежурить, я отправился к себе отдохнуть, однако спал плохо: мне сразу же приснилось, что Старый Боб, мистер Ранс и м-с Эдит — шайка ужасных бандитов, поклявшихся погубить нас с Рультабийлем. Проснувшись в мрачном настроении и увидев древние башни и Старый замок, все эти грозные каменные громады, я был близок к тому, чтобы поверить в кошмар, и проговорил вслух: «Занес же нас черт в это логово!» Затем выглянул в окно. По двору шла м-с Эдит, небрежно беседуя с Рультабийлем и держа в своих хорошеньких точеных пальчиках яркую розу. Я побежал вниз, но во дворе ее уже не оказалось. Тогда я присоединился к Рультабийлю, направлявшемуся с проверкой в Квадратную башню.
Журналист был очень спокоен и, казалось, вновь обрел власть над своими мыслями, равно как и глазами, которые больше уже не закрывал. Да, интересно все-таки наблюдать, как Рультабийль что-либо осматривает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Последние слова Рультабийль проговорил глухо, с такой дрожью и отчаянием в голосе, что у меня сразу же пропала последняя способность к рассуждению. Я лишь воздел руки к небу, но Рультабийль этого не видел — он не хотел ничего больше видеть.
— Нет, нет, больше никого не нужно видеть, — повторил он, — ни вас, ни господина Стейнджерсона, ни господина Дарзака, ни Артура Ранса, ни Старого Боба, ни князя Галича. Но нужно знать, почему кто-нибудь из них не может быть Ларсаном. Погодите, я только передохну немного за этими стенами…
Я уже почти не дышал. Под сводами потерны послышались четкие шаги Маттони, который заступил на дежурство.
— А слуги? — выдавил я. — А Маттони? А другие?
— Я знаю точно, что они не покидали форта Геркулес, когда госпожа и господин Дарзак видели Ларсана на вокзале в Буре.
— Все-таки признайтесь, Рультабийль: они вас не занимают, потому что несколько минут назад никто из них не прятался за черными очками.
— Замолчите, Сенклер. Вы действуете мне на нервы сильнее, чем моя мать! — топнув ногою, вскричал Рультабийль.
Эта сказанная в гневе фраза странно поразила меня. Только я собрался спросить у него, очень ли взволнована Дама в черном, как он не спеша заговорил:
— Первое: Сенклер не может быть Ларсаном, потому что был со мною в Трепоре, когда Ларсан находился в Буре.
Второе: профессор Стейнджерсон не может быть Ларсаном, потому что был между Дижоном и Лионом, когда Ларсан находился в Буре. Точнее, он приехал в Лион за минуту до Ларсана. Господин и госпожа Дарзак видели, как он выходит из поезда. Но все остальные могли быть в Буре и, значит, могут быть Ларсаном — если, конечно, чтобы быть Ларсаном, достаточно было находиться в тот момент в Буре. Там был Дарзак; затем Артур Ранс перед прибытием профессора и господина Дарзака два дня где-то пропадал. Он приехал прямо в Ментону и сразу встретил их (когда я специально спросил об этом миссис Эдит, она подтвердила, что муж отсутствовал два дня по делам). Старый Боб ездил в Париж. И наконец, князя Галича не видели в эти дни ни в пещерах, ни где-нибудь еще. Возьмем для начала господина Дарзака.
— Рультабийль, но это же кощунство!
— Сам знаю.
— Это глупость!
— И это знаю… А впрочем, почему?
— Потому что, — выйдя из себя, закричал я, — пусть Ларсан гений, пусть он может обмануть полицейского, журналиста, репортера, даже самого Рультабийля; пусть он может обмануть даже дочь, выдав себя за ее отца — я имею в виду господина Стейнджерсона, — но никогда ему не обмануть женщину, выдав себя за ее мужа. Друг мой, Матильда Стейнджерсон знала господина Дарзака задолго до того, как вошла с ним под руку в форт Геркулес.
— Ларсана она тоже знала, — холодно заметил Рультабийль. — Вот что, мой дорогой. Ваши доводы сильны, но поскольку (ох уж эта его ирония!) я не знаю в точности, насколько далеко простирается гений моего отца, то, чтобы удостовериться относительно личности господина Дарзака, которой я, кстати, и не пытаюсь у него отнять, я воспользуюсь доводом посильнее: если Робер Дарзак — это Ларсан, то Ларсан не появлялся бы несколько раз перед Матильдой Стейнджерсон, потому что именно появления Ларсана и отдаляют Матильду от Дарзака.
— Ну к чему столько умствований, — воскликнул я, — когда достаточно просто раскрыть глаза. Раскройте глаза, Рультабийль, и посмотрите.
Молодой человек послушался.
— На кого? — спросил он с бесконечной горечью. — На князя Галича?
— А почему бы и нет? Он что, вам нравится, этот черноземный князь, поющий литовские песни?
— Нет, но он нравится м-с Эдит, — парировал Рультабийль и ухмыльнулся.
Я сжал кулаки. Он это заметил, но вида не подал.
— Князь Галич — нигилист, который мне ничуть не интересен, — спокойно добавил он.
— Вы в этом уверены? Да и кто вам сказал такое?
— Матушка Бернье знает одну из старушек, о которых рассказывала вам за завтраком миссис Эдит. Я проверил: это мать одного из троих преступников, повешенных в Казани, за то что они собирались бросить бомбу в императора. Две другие старушки — матери двоих других. Ничего интересного, — резко закончил Рультабийль.
Я не смог сдержать жест восхищения.
— А вы времени не теряете!
— Он тоже, — проворчал молодой человек. Я скрестил руки на груди.
— А Старый Боб?
— Нет, дорогой мой, нет! — чуть ли не с гневом отрезал Рультабийль. — Этот — ни в коем случае. Вы заметили, что он носит парик, не так ли? Так вот, уверяю вас, если мой отец наденет парик, этого никто не заметит.
Он произнес это с такой злостью, что я решил уйти. Рультабийль остановил меня.
— Погодите-ка. Остался еще Артур Ранс.
— Ну, этот не изменился, — отозвался я.
— Опять глаза! Поосторожнее с глазами, Сенклер. После этого предупреждения Рультабийль пожал мне руку. Я заметил, что у него рука влажная и горячая. Он ушел. Я немного задержался, думая… думая — о чем? О том, что напрасно я сказал, будто Артур Ранс не изменился. Во-первых, он отпустил крошечные усики, что американцам старого закала вовсе не свойственно. Затем, отрастил волосы, и челка стала спускаться ему на лоб. Кроме того, я ведь не видел его целых два года — за этот срок можно измениться. И наконец, Артур Ранс, не пивший ничего, кроме спиртного, теперь не пьет ничего, кроме воды. Но тогда м-с Эдит… Что м-с Эдит? Неужели я тоже схожу с ума? Почему я сказал «тоже»? Как… как Дама в черном? Как Рультабийль? Неужели я считаю, что у Рультабийля тоже не все дома? Ах, эта Дама в черном нас всех околдовала! Она дрожит от собственных воспоминаний, и нас теперь лихорадит вместе с нею. Увы, страх заразен, как холера.
В. Мое времяпрепровождение до пяти вечера
Воспользовавшись тем, что мне не нужно дежурить, я отправился к себе отдохнуть, однако спал плохо: мне сразу же приснилось, что Старый Боб, мистер Ранс и м-с Эдит — шайка ужасных бандитов, поклявшихся погубить нас с Рультабийлем. Проснувшись в мрачном настроении и увидев древние башни и Старый замок, все эти грозные каменные громады, я был близок к тому, чтобы поверить в кошмар, и проговорил вслух: «Занес же нас черт в это логово!» Затем выглянул в окно. По двору шла м-с Эдит, небрежно беседуя с Рультабийлем и держа в своих хорошеньких точеных пальчиках яркую розу. Я побежал вниз, но во дворе ее уже не оказалось. Тогда я присоединился к Рультабийлю, направлявшемуся с проверкой в Квадратную башню.
Журналист был очень спокоен и, казалось, вновь обрел власть над своими мыслями, равно как и глазами, которые больше уже не закрывал. Да, интересно все-таки наблюдать, как Рультабийль что-либо осматривает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70