Зато отвратительно почувствовал себя в самый разгар вакханалии хозяин дома Трималхион: он жалуется на запор и говорит, что ему помог отвар гранатовых корок и щавель с уксусом.
Не припомню, чтобы хоть раз упомянули о похмелье и в другом дошедшем до нас памятнике древнеримской литературы — «Золотом осле» Апулея.
Тем не менее, в единственном сохранившемся фрагменте новеллы некоего Глабра, жившего в I веке до н.э., на закате Республики, я все-таки обнаружил обстоятельный диалог, посвященный похмелью, и довольно аппетитный рецепт.
До нас дошло всего три главы, название новеллы не известно. Как и две других древнеримских повести, она представляет собой смесь эротики и сатиры с некоторым налетом историчности.
Отступая от основной темы, Глабр рассказывает, что прежде, чем стать писателем, он побывал легионером — в составе войска Сертория воевал в Испании за установление республики, — и рабом, и гладиатором. За участие в гладиаторских боях на римской арене ему даровали свободу.
Он называет похмелье «утомлением, дарованным вином». Он говорит:
— Если я пьян, не обращай внимания. Ты должен быть еще пьяней: я-то, прежде чем пить, надел на голову фиалковый венок, и даже бросил несколько лепестков в вино.
— Конечно, я пьян, а ты как думал?! Если бы не это, я покинул бы тебя еще до захода солнца.
— Ты неблагодарен, Тигелий. И это после всего, что я делаю для тебя.
— Я сыт по горло твоими глупостями и ложусь спать, неважно где — сейчас не холодно.
— Идем в дом. Я выгнал жену, и тебе не придется больше терпеть ее. Да и мне тоже.
Руций захохотал, как сумасшедший. Я подумал, что должен принять приглашение, а когда он спьяну заснет, выкрасть у него мешочек с сестерциями. Я приметил кошель, спрятанный под его тогой, и оскалил зубы, как волк.
— Ну, давай. Когда проснемся, я приготовлю завтрак, достойный сабинян. Отварное кабанье легкое и совиные яйца вкрутую. Это лучшее средство от утомления, дарованного вином.
Похмелье в произведениях искусства
Разумеется, оно не нашло отражения — по крайней мере, явного — в архитектуре, музыке или танцах. Хотя в XX веке возведено несколько зданий, додекафонических симфоний и искусных хореографических композиций, в которых просматривается перманентно похмельное состояние их творцов.
Другое дело — популярная песня. Чавела Варгас, Эдит Пиаф, Фрэнк Синатр, Дин Мартин, Сэмми Девис-младший, Нейл Янг, Сид Вишис, Джимми Хендрикс, Лу Рид, Микки Джаггер, Джим Моррисон и Джени Джоплину явно могли бы нам о нем кое-что поведать.
Я не знаю ни одного скульптурного памятника данному феномену — очевидно, мешает интимный и, зачастую, скрытый характер похмелья.
Кто, кроме разве что самого Родена, знает, почему Мыслитель держится рукой за голову? Может быть, ее пронзил гвоздь алкогольной отравы?
Нечто подобное наблюдается и в живописи.
Многие мастера частенько обращались к теме алкоголя. Перед глазами так и стоят «Пьяницы» Веласкеса и многочисленные персонажи Брейгеля, прикладывающиеся к бутылке или, по всем признакам, уже успевшие приложиться раньше. Но мне известны всего две картины, изображающие героев с похмелья, хотя наверняка есть и другие.
Даже не намереваясь непременно притягивать за уши примеры по изучаемой теме, человек, знающий биографию и произведения Фрэнсиса Бэкона, может догадаться, что персонажи его жутких портретов, и особенно автопортретов, помимо прочих экзистенциальных недугов, страдают и бодуном.
Нечто подобное происходит и с одинокими, меланхоличными героями Эдварда Хоппера, сидящими в пустынных, неприветливых барах, где почти слышно гудение лампы дневного света, или на кровати в безобразно голой комнате затерянного на шоссе мотеля. Но все это не более чем мои измышления; и все они свежи, как только что срезанные ирисы в кувшине, наполненном родниковой водой с аспирином.
Кстати об аспирине (см. главу Паллиативные меры, раздел Лекарственные препараты) — мне известна картина, на которую можно сослаться. Она как раз называется «Дядюшка Боб с бодуна» (в оригинале Uncle Bob with a Hangover). Она экспонируется в Музее Современного Искусства в Нью-Йорке, и была написана в 1962 году неким Джеком Магнано, чей стиль напомнил мне реалиста Антонио Лопеса.
На первом плане написанной маслом картины — дядюшка Боб, полулежащий на железной кровати тип со сросшимися бровями, двухдневной щетиной и в майке на бретельках. Он смотрит в никуда пустыми, ничего не выражающими глазами, и напоминает первобытного человека. На столике рядом с ним — помятый металлический поднос, почти пустой стакан воды и облатка аспирина, в которой не хватает двух таблеток. Комната освещена молочным светом из окна, но солнца не видно.
Все весьма условно, за исключением пары тревожных и символичных деталей: металлические прутья кровати кажутся метафорой решетки или клетки.
В углу серо-зеленого, похмельного цвета матраса толстой красной нитью каллиграфически вышито слово «убийство». На единственном видимом кусочке стены, прямо над столиком, кнопкой пришпилена черно-белая фотография, на которой можно разглядеть электрический стул.
Другая известная мне картина, тоже написанная маслом, принадлежит Тулуз-Лотреку и относится к 1887 или 1888 году. Она называется «Пересохшая глотка». На полотне — профиль женщины, сидящей за столиком в кафе. Она смотрит прямо перед собой. Решимость взгляда подчеркивается выдающимся подбородком и заостренным носом, но главное в выражении этого лица — грусть и озабоченность. Тем не менее, в чертах женщины нет беспомощности, столь свойственной похмелью. На столе перед ней — полупустая бутылка красного вина и стакан с остатками — едва на палец — жидкости.
Женщину на картине звали Сюзан Ва-ладон, она была прачкой, циркачкой, выполнявшей упражнения на трапеции, художницей… Сюзан была близка с импрессионистами, служила моделью Ренуару. Она собиралась замуж за Лотрека, а будучи отвергнута им, попыталась уйти из жизни. Она была матерью художника-алкоголика Мориса Утрильо или, иначе, Литрилъо.
Для литературы и кинематографа похмелье стало предметом всестороннего изучения.
В литературе мы найдем множество произведений, вращающихся вокруг алкогольной темы, герои которых страдают от похмелья.
Точно так же, как и в повседневной жизни или в истории, похмелье практически не появляется на страницах книг до XIX и XX веков.
Обращаясь единственно к архивам собственной памяти, вспоминаю безрадостные рассветы Филиппа Марлоу — детектива, созданного воображением Раймонда Чандлера. По мне, так это лучший персонаж и лучшие романы «черного» жанра. Вспоминаю «Худого человека» Дашиэля Хамметта; расплющивающее, подобно катку, похмелье Генри Чинаски — alter ego Чарльза Буковски, ночь напролет поглощавшего скверное вино и теплое пиво;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41