чтобы вы увидели, какая у меня рухлядь.
На всякий случай, если мне вправду отсыпят бумажек на обзаведение, зарубите на носу, что надо вручить их в собственные руки Паули, так как не настолько я доверяю дружкам из бара, и едва ли кто найдется в доме, у кого еще не вскрывали почтовый ящик.
Вот и все. Я чую, что мы поладим, и вы не бросите меня прозябать, потому как жизнь эта собачья, и много в ней обид и унижения, куда ни кинь.
На милость я надеюсь из рук ваших святейшеств, и пусть Бог хранит вас многие лета от злой судьбы, а я хорошенько его попрошу.
Целую ваши ноги.
(Неразборчивая подпись детским почерком).
Пост скрипум; Пока я сочинял все, о чем сообщил выше, и собирал то, что к письму приложено, на мою горемычную голову свалилась небольшая напасть, но, думаю, все уладится, если ваши милости отсыпят от щедрот еще чуток. Я сильно на вас рассчитываю. В «Левиафане», уже упоминавшейся харчевне, мы давненько повадились играть по маленькой партию-другую в «лгуна», обманный покер на костях. Обыкновенно я играю всегда с одними и теми же, а их набирается по соседству до четырех-пяти придурков - все с нашей улицы, с Барренкалье. И в компанию всегда набивается Фермин, настоящий бандерильеро на пенсии. Хитрецом он был еще в утробе матери и совсем совесть потерял, одеревенев от беспробудного пьянства. И вот сегодня днем, во время одной партии, когда у нас обоих было по три проигрыша, а остальные уже выбыли, мы сразились один на один…
Я бросал кости первым. Две выброшенные кости, в открытую, были мелочь и король. В темную мне пришли две точно такие же, так что под него я пошел двумя упомянутыми парами. Фермин мне поверил, отложил выпавшие в этой игре четыре кости и выбросил пятую. Он посмотрел, что вышло, так, как делал всегда: чуть-чуть приподнял стаканчик и одним глазком заглянул в щелочку, чтобы никто ничего не пронюхал. И сделал под меня ход, от которого за версту тянуло тухлятиной - фулл королей и тузов…
Вот тут-то мы и сцепились. Я ему сказал, что ни капли не верю, что ему пришел король, и что я намерен поднять стаканчик. Фермин, прожженный хитрец, меня подначил: если я так уверен в выигрыше, отчего бы нам не поставить что-нибудь сверх, что-то посущественнее. Нижеподписавшийся, будучи слегка под парами, сказал ему, что он, видно, с дуба рухнул, и я лично не собираюсь попадаться на пустой крючок.
Фермин ответил, спокойненько так, что поставит свою самую ценную памятную вещь: единственную в своем роде пару бандерилий, которые ему удалось вонзить в загривок Геноцида, зверя, который отправил на тот свет маэстро Писаррина на арене Виста Алегре в августе пятьдесят девятого…
У покорного слуги ваших высочеств отнялись руки и в глазах помутилось. Я всегда хотел, даже больше, чем потискать грудь Маси, бабы Хонаса, одного типа из «Левиафана», иметь эту пару почтенных колючек. Я столько раз мечтал позабавиться с ними вволю и погоняться за местными собаками… или отправиться в поле и разогнаться, втыкая бандерильи во вспаханную землю, точно карликовый лыжник!
Потому-то я в два счета клюнул и согласился поставить взамен, как думаете, что? Изумлены, верно? Увы, это так, ваши светлости, тележку, которая понадобилась капризному Фермину для того, чтобы подарить ее своему внуку на манер гоитиберы, наверное, затем, чтобы тот невзначай свернул себе шею, катаясь по склонам Сан-Доминго на ежегодном соревновании этих приспособлений, которые проводятся на горе Артксанда.
Ослепнув от жадности, я поднял сальный стаканчик, и под ним лежал проклятущий король.
Жестокий Фермин не знает ни капли жалости, и я ни под каким видом не мог заикнуться о прощении долга, тем более об отсрочке платежа. Он собственноручно вышиб молотком и зубилом крепления, которые столько долгих лет соединяли меня неразрывно с тележкой - моей тележкой! - словно она была продолжением моего тела. И вот она увезена - он тащил ее за собой на веревочке, на которой я желаю ему повеситься однажды…
Такие вот дела. Я рассказал вам, превосходительнейшие светлости, все без утайки, чтобы вы хорошо поняли, что весь я как на ладони и никакого злого умысла и нечестного коварства не было и нет в поступках раба вашего, кто униженно ползает в ногах - а сейчас лучше и не скажешь - по случаю ужасного бедствия.
Вы уже смекнули со своей врожденной сообразительностью, что весь план сделки пошел наперекосяк, и поскольку дело не ждет, то заставляет теперь и меня малость поторопиться. Галиндес из бакалейного магазина раздобыл мне мешок из-под картошки, и мне пока пришлось вернуться к состоянию рептилии.
Я уже не посылаю вам рисунок отнятой у меня тележки, а только набросок новой, той, которую мне так нужно, чтобы мне купили. Чтобы вы случайно не решили, что я слишком жадный, я заменил на чертеже кожаное сидение на пластмассовое, и вместо мотора с зажиганием я могу обойтись велосипедным механизмом с зубчатым приводом, приспособленным для рук. И - что поделаешь! - я больше не заикаюсь о том, чтобы мне отсыпали деньжат наличными. Хотя, если ваши благословенства пожелают, мы можем вернуться к этому вопросу позднее, смотря по тому, как все обернется. А нынче я готов сидеть на бобах, только бы мне помогли выбраться из западни.
Баранья нога под мятным соусом
Бросив карты, Годфри Конкокшен поднял ставку на пару франков, отхлебнул из кружки большой глоток тепловатого горького «Пигсвилла» - пива, типа крепкого портера - своего любимого, закусил толстеньким корнишоном, замаринованным в уксусе с майораном, и стал ждать реакции четырех знаменитостей - своих партнеров по покеру.
Бабетта Лаветт, легендарная хозяйка «Кафе Англе», создательница бессмертных «перепелов, запеченных в слоеном тесте», уравняла два франка и добавила один, проглотила в один присест миндальный пирожок с начинкой из темного шоколадного мусса и облегчила ему путь вниз по пищеводу с помощью трех капелек - одна за одной - старого арманьяка из Медока с ароматом фиалок.
Осташ Экумуар, ресторатор, обласканный сверх меры критикой журнала «Гурман» и избалованный благосклонностью парижской элиты 1887 года, шеф-повар престижнейшего «Ля Тур Д'Аржо» и гениальный творец изумительного «пирога, начиненного утиным паштетом с охлажденной печенкой и трюфелями», уравнял три франка и отправил в рот ложечку свежей французской икры, которая, по мнению маэстро, была не хуже, а даже лучше русской, и выпил четверть бокала шампанского «Родере».
Антуан Гингетт, гастрономический критик и профессиональный прихлебатель, автор знаменитого литературного лирико-кулинарного шедевра «Ода благословенной свинье», биограф и любовник Экумуара, сказал «пас», отщипнул кусочек гренки с гусиной печенкой, посыпанной рубленными трюфелями из Перигора - лакомство, лично приготовленное его возлюбленным - и омочил губы в вине «Шато д'Икем» урожая 1874 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
На всякий случай, если мне вправду отсыпят бумажек на обзаведение, зарубите на носу, что надо вручить их в собственные руки Паули, так как не настолько я доверяю дружкам из бара, и едва ли кто найдется в доме, у кого еще не вскрывали почтовый ящик.
Вот и все. Я чую, что мы поладим, и вы не бросите меня прозябать, потому как жизнь эта собачья, и много в ней обид и унижения, куда ни кинь.
На милость я надеюсь из рук ваших святейшеств, и пусть Бог хранит вас многие лета от злой судьбы, а я хорошенько его попрошу.
Целую ваши ноги.
(Неразборчивая подпись детским почерком).
Пост скрипум; Пока я сочинял все, о чем сообщил выше, и собирал то, что к письму приложено, на мою горемычную голову свалилась небольшая напасть, но, думаю, все уладится, если ваши милости отсыпят от щедрот еще чуток. Я сильно на вас рассчитываю. В «Левиафане», уже упоминавшейся харчевне, мы давненько повадились играть по маленькой партию-другую в «лгуна», обманный покер на костях. Обыкновенно я играю всегда с одними и теми же, а их набирается по соседству до четырех-пяти придурков - все с нашей улицы, с Барренкалье. И в компанию всегда набивается Фермин, настоящий бандерильеро на пенсии. Хитрецом он был еще в утробе матери и совсем совесть потерял, одеревенев от беспробудного пьянства. И вот сегодня днем, во время одной партии, когда у нас обоих было по три проигрыша, а остальные уже выбыли, мы сразились один на один…
Я бросал кости первым. Две выброшенные кости, в открытую, были мелочь и король. В темную мне пришли две точно такие же, так что под него я пошел двумя упомянутыми парами. Фермин мне поверил, отложил выпавшие в этой игре четыре кости и выбросил пятую. Он посмотрел, что вышло, так, как делал всегда: чуть-чуть приподнял стаканчик и одним глазком заглянул в щелочку, чтобы никто ничего не пронюхал. И сделал под меня ход, от которого за версту тянуло тухлятиной - фулл королей и тузов…
Вот тут-то мы и сцепились. Я ему сказал, что ни капли не верю, что ему пришел король, и что я намерен поднять стаканчик. Фермин, прожженный хитрец, меня подначил: если я так уверен в выигрыше, отчего бы нам не поставить что-нибудь сверх, что-то посущественнее. Нижеподписавшийся, будучи слегка под парами, сказал ему, что он, видно, с дуба рухнул, и я лично не собираюсь попадаться на пустой крючок.
Фермин ответил, спокойненько так, что поставит свою самую ценную памятную вещь: единственную в своем роде пару бандерилий, которые ему удалось вонзить в загривок Геноцида, зверя, который отправил на тот свет маэстро Писаррина на арене Виста Алегре в августе пятьдесят девятого…
У покорного слуги ваших высочеств отнялись руки и в глазах помутилось. Я всегда хотел, даже больше, чем потискать грудь Маси, бабы Хонаса, одного типа из «Левиафана», иметь эту пару почтенных колючек. Я столько раз мечтал позабавиться с ними вволю и погоняться за местными собаками… или отправиться в поле и разогнаться, втыкая бандерильи во вспаханную землю, точно карликовый лыжник!
Потому-то я в два счета клюнул и согласился поставить взамен, как думаете, что? Изумлены, верно? Увы, это так, ваши светлости, тележку, которая понадобилась капризному Фермину для того, чтобы подарить ее своему внуку на манер гоитиберы, наверное, затем, чтобы тот невзначай свернул себе шею, катаясь по склонам Сан-Доминго на ежегодном соревновании этих приспособлений, которые проводятся на горе Артксанда.
Ослепнув от жадности, я поднял сальный стаканчик, и под ним лежал проклятущий король.
Жестокий Фермин не знает ни капли жалости, и я ни под каким видом не мог заикнуться о прощении долга, тем более об отсрочке платежа. Он собственноручно вышиб молотком и зубилом крепления, которые столько долгих лет соединяли меня неразрывно с тележкой - моей тележкой! - словно она была продолжением моего тела. И вот она увезена - он тащил ее за собой на веревочке, на которой я желаю ему повеситься однажды…
Такие вот дела. Я рассказал вам, превосходительнейшие светлости, все без утайки, чтобы вы хорошо поняли, что весь я как на ладони и никакого злого умысла и нечестного коварства не было и нет в поступках раба вашего, кто униженно ползает в ногах - а сейчас лучше и не скажешь - по случаю ужасного бедствия.
Вы уже смекнули со своей врожденной сообразительностью, что весь план сделки пошел наперекосяк, и поскольку дело не ждет, то заставляет теперь и меня малость поторопиться. Галиндес из бакалейного магазина раздобыл мне мешок из-под картошки, и мне пока пришлось вернуться к состоянию рептилии.
Я уже не посылаю вам рисунок отнятой у меня тележки, а только набросок новой, той, которую мне так нужно, чтобы мне купили. Чтобы вы случайно не решили, что я слишком жадный, я заменил на чертеже кожаное сидение на пластмассовое, и вместо мотора с зажиганием я могу обойтись велосипедным механизмом с зубчатым приводом, приспособленным для рук. И - что поделаешь! - я больше не заикаюсь о том, чтобы мне отсыпали деньжат наличными. Хотя, если ваши благословенства пожелают, мы можем вернуться к этому вопросу позднее, смотря по тому, как все обернется. А нынче я готов сидеть на бобах, только бы мне помогли выбраться из западни.
Баранья нога под мятным соусом
Бросив карты, Годфри Конкокшен поднял ставку на пару франков, отхлебнул из кружки большой глоток тепловатого горького «Пигсвилла» - пива, типа крепкого портера - своего любимого, закусил толстеньким корнишоном, замаринованным в уксусе с майораном, и стал ждать реакции четырех знаменитостей - своих партнеров по покеру.
Бабетта Лаветт, легендарная хозяйка «Кафе Англе», создательница бессмертных «перепелов, запеченных в слоеном тесте», уравняла два франка и добавила один, проглотила в один присест миндальный пирожок с начинкой из темного шоколадного мусса и облегчила ему путь вниз по пищеводу с помощью трех капелек - одна за одной - старого арманьяка из Медока с ароматом фиалок.
Осташ Экумуар, ресторатор, обласканный сверх меры критикой журнала «Гурман» и избалованный благосклонностью парижской элиты 1887 года, шеф-повар престижнейшего «Ля Тур Д'Аржо» и гениальный творец изумительного «пирога, начиненного утиным паштетом с охлажденной печенкой и трюфелями», уравнял три франка и отправил в рот ложечку свежей французской икры, которая, по мнению маэстро, была не хуже, а даже лучше русской, и выпил четверть бокала шампанского «Родере».
Антуан Гингетт, гастрономический критик и профессиональный прихлебатель, автор знаменитого литературного лирико-кулинарного шедевра «Ода благословенной свинье», биограф и любовник Экумуара, сказал «пас», отщипнул кусочек гренки с гусиной печенкой, посыпанной рубленными трюфелями из Перигора - лакомство, лично приготовленное его возлюбленным - и омочил губы в вине «Шато д'Икем» урожая 1874 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58