Хард-рок во время грозы воспринимается идеально.
Темнота становилась все гуще, знакомые пятиэтажки вдалеке казались плохой гравюрой в неинтересной книге. И по-прежнему – никого вокруг, никого на тротуарах и улицах, ни единого собачника, ни единого бомжа за оградой Парка Победы. То ли от грозы попрятались, то ли мое сознание спрятало их от меня, изолировало, чтобы не терзали похмельную, пьяную душу. Хотя – как они могут меня терзать? Не боимся – терзанные!
Однако нужно было двигаться, я замерз, да и водка кончалась. А в моем состоянии это никуда не годится. И еще хотелось бы выяснить, куда все-таки девалась Полувечная. Так хорошо мы с ней начали, я только, можно сказать, разошелся, разговорился. Меня на интервью раскрутить не слишком просто. Не оттого, что я строю из себя крутого, просто лень.
Вот мой сын Марк любит, страсть как любит это дело. Ну и ясно: ему нужна «раскрутка», то есть впаривание себя всем – и тем, кто любит его музыку, и тем, кто не любит, и тем, кто его вовсе не знает, никогда в жизни не видел и вообще никакую музыку никогда не слушал, не слушает и вряд ли будет слушать добровольно.
Несколько крупных артистов из числа моих знакомых никакой раскруткой никогда не занимались. А вот «Битлз» – занимались в полный рост. Лондон был оклеен афишами, а в магазины заходили молодые люди и спрашивали пластинки новой группы, о которой никто из торговцев слыхом не слыхивал, и пластинок этих, натурально, на прилавках не было.
Когда молодые люди стали заходить каждый час, торговцы начали заказывать пластинки «Битлз». А одни мои дружбаны взломали сайт популярной радиостанции и завалили редакторов заявками со всего мира – с разных адресов приходили электронные письма, содержавшие просьбы поставить новую песню моих дружбанов. Очень это дружбанам помогло. Не так, как «Битлз», конечно, но все-таки…
Ладно еще, если это «Битлз». А если нет? Тогда людям впаривают пустоту. А люди доверчивы как окуни, учуявшие под водой червяка. Клюют на все, что хоть как-то шевелится и пахнет. Духами ли, гнилью – пахнет и ладно. Едят за милую душу. Поп-певицы и панк-рокеры – все в одном ведерке, рыбак их на крючок нанизывает и бросает в мутную воду, а обитатели илистой лужи набрасываются и хоть и лопаются уже от обжорства, но все равно жрут.
Марк тоже подает себя окружающим. Одевается специально, говорит с отрепетированными интонациями. Позы себе выстраивает, взгляд насматривает в зеркало по утрам. Запоминает понравившиеся выражения, дергает цитаты из художественной литературы, хотя какое отношение имеет художественная литература к тому, чем он занимается, я совершенно не понимаю.
Марк не курит дешевые сигареты и всегда кладет пачку на стол. Я вот, например, обычно не вытаскиваю пачку из кармана. Не из жадности, а по причине того, что, как правило, забываю и сигареты, и зажигалку, где бы я их ни выложил – в кафе, в гостях, в студии, в клубе. Потому и вытягиваю одну сигарету за другой, как деревенский прижимистый мужичок, приехавший на ярмарку в районный центр.
Марк же, окажись он в людном месте – а в других он не бывает, – сразу раскладывает перед собой яркую пачку, золоченую зажигалку, мобильный телефон модной модели (он меняет трубки раз в два месяца), органайзер, зубочистки, случайно выпавшие из кармана визитки, вылетевшие по очень точной траектории, микрокомпьютер со стилусом, иногда раскрывает лэптоп и время от времени поглядывает на монитор.
Марк не пьет водку – он балуется дорогим вином и виски, считая, что это гораздо более стильно, чем простонародная сорокаградусная; при каждом удобном случае поносит фастфуд и говорит, что не ездит на метро. Я ему не верю, потому что знаю, сколько он зарабатывает. Но мое мнение о его образе жизни Марку неинтересно. Те же, на кого он работает, покупаются на его басни о красивой жизни и вздыхают, представляя себя в джакузи рядом с голым красивым Марком, прихлебывающим «Джек Дэниелз» и болтающим по мобильнику с Ямайкой.
Я знаю: для того чтобы заиметь джакузи и партнеров на Ямайке, Марку нужно рисковать так же, как Нилу Армстронгу, ни с того ни с сего отправившемуся на Луну по приказу федерального правительства.
Он связан грабительским контрактом, фирма платит ему наличными баксов не то двести, не то триста в месяц. Не разгуляешься на эти деньги. Правда, фирма время от времени покупает ему одежду и оплачивает студию, но в остальном – крутись как хочешь. А если Марк не будет поддерживать репутацию модника и вообще передового во всех отношениях парня, то популярность его тут же рухнет и концерты начнут слетать, короче, все пойдет наперекосяк. Не будет оплаченного студийного времени, прекратятся поездки, закроются двери телестудий.
Он все делал очень правильно. И музыку играл правильную. Какое время, такая и музыка. В некий момент я понял, что Марк и его ребята ничем не отличаются от нас, от групп шестидесятых, все плывут в одном потоке.
«Ху» были главными лондонскими модниками шестидесятых, блюз гремел в Англии и считался самым продвинутым стилем, потом стало модно играть арт-рок – «Ху» тут же записали «Квадрофению». Получается, что я тоже, как и Марк теперь, всегда играл самую модную музыку для своего времени.
– Если бы я сейчас был в Англии, – сказал Марк, – и на дворе был бы шестьдесят восьмой, мне бы ой как просто было бы сделать свою группу и прославиться. Я бы играл блюзы и носил бы самую шикарную одежду.
Истинно говорит сын, чистую правду. Рок-музыка была модной, играть хотели все, да не многие умели. Каждый стремился отличаться от окружающих, любые новые звуки сразу вызывали фурор. Шансов стать известным и начать выпускать пластинки, ездить в мировые туры и каждый раз после концерта продираться через толпу группиз – у каждого, умеющего играть на барабане, было девяносто девять и девять десятых.
Случилась война во Вьетнаме – вещь важная и касающаяся каждого. Это было началом эпохи психоделии. В предчувствии информационной революции массы ощутили неопределенный зуд, справиться с которым помогали усилители «Marshall» и педали «Cry Baby». Словно предвидя глобальное и необратимое разобщение, которое провозгласила «Майкрософт», ребята играли все громче и громче, вопя о своих личных проблемах так, чтобы их услышал весь мир. Мы были модными со своим овердрайвом, с длинными волосами и рваными джинсами, модными на Западе, а в совке мы были суперэкстремалами, в совке за это били и сажали в кутузку, увольняли с работы и запихивали в клетушки психушек.
Музыка не может быть пустой и бессмысленной, так же как она не может быть умной и глубокой. Музыка существует вне всяких категорий, это люди навешивают на нее эпитеты – для упрощения, для того, чтобы попытаться объяснить необъяснимое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Темнота становилась все гуще, знакомые пятиэтажки вдалеке казались плохой гравюрой в неинтересной книге. И по-прежнему – никого вокруг, никого на тротуарах и улицах, ни единого собачника, ни единого бомжа за оградой Парка Победы. То ли от грозы попрятались, то ли мое сознание спрятало их от меня, изолировало, чтобы не терзали похмельную, пьяную душу. Хотя – как они могут меня терзать? Не боимся – терзанные!
Однако нужно было двигаться, я замерз, да и водка кончалась. А в моем состоянии это никуда не годится. И еще хотелось бы выяснить, куда все-таки девалась Полувечная. Так хорошо мы с ней начали, я только, можно сказать, разошелся, разговорился. Меня на интервью раскрутить не слишком просто. Не оттого, что я строю из себя крутого, просто лень.
Вот мой сын Марк любит, страсть как любит это дело. Ну и ясно: ему нужна «раскрутка», то есть впаривание себя всем – и тем, кто любит его музыку, и тем, кто не любит, и тем, кто его вовсе не знает, никогда в жизни не видел и вообще никакую музыку никогда не слушал, не слушает и вряд ли будет слушать добровольно.
Несколько крупных артистов из числа моих знакомых никакой раскруткой никогда не занимались. А вот «Битлз» – занимались в полный рост. Лондон был оклеен афишами, а в магазины заходили молодые люди и спрашивали пластинки новой группы, о которой никто из торговцев слыхом не слыхивал, и пластинок этих, натурально, на прилавках не было.
Когда молодые люди стали заходить каждый час, торговцы начали заказывать пластинки «Битлз». А одни мои дружбаны взломали сайт популярной радиостанции и завалили редакторов заявками со всего мира – с разных адресов приходили электронные письма, содержавшие просьбы поставить новую песню моих дружбанов. Очень это дружбанам помогло. Не так, как «Битлз», конечно, но все-таки…
Ладно еще, если это «Битлз». А если нет? Тогда людям впаривают пустоту. А люди доверчивы как окуни, учуявшие под водой червяка. Клюют на все, что хоть как-то шевелится и пахнет. Духами ли, гнилью – пахнет и ладно. Едят за милую душу. Поп-певицы и панк-рокеры – все в одном ведерке, рыбак их на крючок нанизывает и бросает в мутную воду, а обитатели илистой лужи набрасываются и хоть и лопаются уже от обжорства, но все равно жрут.
Марк тоже подает себя окружающим. Одевается специально, говорит с отрепетированными интонациями. Позы себе выстраивает, взгляд насматривает в зеркало по утрам. Запоминает понравившиеся выражения, дергает цитаты из художественной литературы, хотя какое отношение имеет художественная литература к тому, чем он занимается, я совершенно не понимаю.
Марк не курит дешевые сигареты и всегда кладет пачку на стол. Я вот, например, обычно не вытаскиваю пачку из кармана. Не из жадности, а по причине того, что, как правило, забываю и сигареты, и зажигалку, где бы я их ни выложил – в кафе, в гостях, в студии, в клубе. Потому и вытягиваю одну сигарету за другой, как деревенский прижимистый мужичок, приехавший на ярмарку в районный центр.
Марк же, окажись он в людном месте – а в других он не бывает, – сразу раскладывает перед собой яркую пачку, золоченую зажигалку, мобильный телефон модной модели (он меняет трубки раз в два месяца), органайзер, зубочистки, случайно выпавшие из кармана визитки, вылетевшие по очень точной траектории, микрокомпьютер со стилусом, иногда раскрывает лэптоп и время от времени поглядывает на монитор.
Марк не пьет водку – он балуется дорогим вином и виски, считая, что это гораздо более стильно, чем простонародная сорокаградусная; при каждом удобном случае поносит фастфуд и говорит, что не ездит на метро. Я ему не верю, потому что знаю, сколько он зарабатывает. Но мое мнение о его образе жизни Марку неинтересно. Те же, на кого он работает, покупаются на его басни о красивой жизни и вздыхают, представляя себя в джакузи рядом с голым красивым Марком, прихлебывающим «Джек Дэниелз» и болтающим по мобильнику с Ямайкой.
Я знаю: для того чтобы заиметь джакузи и партнеров на Ямайке, Марку нужно рисковать так же, как Нилу Армстронгу, ни с того ни с сего отправившемуся на Луну по приказу федерального правительства.
Он связан грабительским контрактом, фирма платит ему наличными баксов не то двести, не то триста в месяц. Не разгуляешься на эти деньги. Правда, фирма время от времени покупает ему одежду и оплачивает студию, но в остальном – крутись как хочешь. А если Марк не будет поддерживать репутацию модника и вообще передового во всех отношениях парня, то популярность его тут же рухнет и концерты начнут слетать, короче, все пойдет наперекосяк. Не будет оплаченного студийного времени, прекратятся поездки, закроются двери телестудий.
Он все делал очень правильно. И музыку играл правильную. Какое время, такая и музыка. В некий момент я понял, что Марк и его ребята ничем не отличаются от нас, от групп шестидесятых, все плывут в одном потоке.
«Ху» были главными лондонскими модниками шестидесятых, блюз гремел в Англии и считался самым продвинутым стилем, потом стало модно играть арт-рок – «Ху» тут же записали «Квадрофению». Получается, что я тоже, как и Марк теперь, всегда играл самую модную музыку для своего времени.
– Если бы я сейчас был в Англии, – сказал Марк, – и на дворе был бы шестьдесят восьмой, мне бы ой как просто было бы сделать свою группу и прославиться. Я бы играл блюзы и носил бы самую шикарную одежду.
Истинно говорит сын, чистую правду. Рок-музыка была модной, играть хотели все, да не многие умели. Каждый стремился отличаться от окружающих, любые новые звуки сразу вызывали фурор. Шансов стать известным и начать выпускать пластинки, ездить в мировые туры и каждый раз после концерта продираться через толпу группиз – у каждого, умеющего играть на барабане, было девяносто девять и девять десятых.
Случилась война во Вьетнаме – вещь важная и касающаяся каждого. Это было началом эпохи психоделии. В предчувствии информационной революции массы ощутили неопределенный зуд, справиться с которым помогали усилители «Marshall» и педали «Cry Baby». Словно предвидя глобальное и необратимое разобщение, которое провозгласила «Майкрософт», ребята играли все громче и громче, вопя о своих личных проблемах так, чтобы их услышал весь мир. Мы были модными со своим овердрайвом, с длинными волосами и рваными джинсами, модными на Западе, а в совке мы были суперэкстремалами, в совке за это били и сажали в кутузку, увольняли с работы и запихивали в клетушки психушек.
Музыка не может быть пустой и бессмысленной, так же как она не может быть умной и глубокой. Музыка существует вне всяких категорий, это люди навешивают на нее эпитеты – для упрощения, для того, чтобы попытаться объяснить необъяснимое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66