Похож на переодетого рокера в розыске. Только тогда ты прятался бы, даже в этом идиотском костюмчике. А ты – на рожон лезешь. Внимание привлекаешь. Боцман… Я же тебя видела несколько раз.
– Это где же?
– Да на концертах. Последний раз – в «Волосках». Месяца четыре назад.
– Шесть, – уточнил я.
«Волоски» после того мероприятия как раз и закрыли. Они размещались в университетском клубе имени В.О. Лосева – одного из основателей новой программы развития культуры, которая, в частности, намекала и на то, что неплохо-де, иметь что-то вроде органов государственного контроля, наблюдающих за тем, нет ли где перекосов, правильно ли народ понимает цели и задачи общекультурного роста и его значение, органов вполне компетентных, способных отделять зерна от плевел и всякое такое. Фактически Василий Орденович Лосев был крестным отцом полиции нравов, как и отец его, Орден, отчества не знаю, Лосев, который был просто крестным отцом городской преступности, стараниями его сына канувшей в Лету.
– Ты там был, точно. Ну, я и говорю – шпион. Не ты настучал?
– Перестань. Не то обижусь. А обижаться мне вроде бы и неприлично, да? Ты меня приютила, угостила…
Я глотнул еще водки – прямо из горлышка. Она булькнула в горле тоненько, меленько, словно крохотные жемчужинки прокатились по бархату подарочной коробки.
– Ага. А ты мне рассказал про нефтеперерабатывающие заводы. Хорошо пообщались. Так не ты «Волоски» заложил?
– Кому они нужны, «Волоски» твои сраные? – занервничал я.
– Фу, как грубо…
– Ладно тебе – грубо, не грубо. В койку тащить незнакомого мужика – это для вас не грубо, а случайное слово, понимаешь, мы прям слышать не можем.
– Кстати, о койке. Ты, шпион, слабоват будешь. Я думала – такой крепкий мужчина… А на деле…
– Оскорбить хочешь?
– Да ни в жизнь.
– Клуб этот никому не нужен был, – сказал я, успокаиваясь. Мне давно никто не говорил, что в постели я слабоват. Зацепило. Но несильно и ненадолго. – Фигачили бы там свои КВНы, никто бы им слова не сказал. Развлекалась молодежь… Все в рамках, так сказать. А они полезли туда, в чем ни черта не смыслят. Я им говорил…
Я посмотрел на Марину: на то, что «я им говорил», она, кажется, никак не отреагировала. А потом я вдруг понял, что могу говорить все что угодно. Теперь мне не нужно играть никаких ролей. Там, где надо, про меня и так все известно. Теперь моя роль – это я сам. Очень удобно. Я совсем забыл о том, что теперь свободен от конспирации.
– Ну, зачем им это было нужно, я не понимаю! – продолжил я. – Занимались бы своей самодеятельностью… А то и себе на жопу приключения, и другим неприятности… Ты знаешь, как там все было-то?
– Конечно. Кто-то настучал, и все. Ребят из университета выгнали. Клуб закрыли. Точнее, вроде бы не закрыли, ремонт делают, но что-то уж больно долго делают.
– Ремонт. Стукнул… Все у тебя просто. У вас, молодых, все просто. «Стукнул»… Ха-ха. Я, когда молодой был, тоже бредил, да мы все бредили стукачами. Многих даже, как мы тогда считали, знали в лицо. Вон, кричали, идет стукач. Все начеку. Лишнего не болтать. За разговором следить…
– За базар отвечать, – вставила Марина.
– Да перестань, мы никогда блатняком не увлекались. Это не наше поле. За разговором следить, стукача крутить – что он делал, куда идет. Он нас крутит, мы – его. А стукач подходит, здоровается, дайте закурить, говорит, стоим разговариваем. Я Дэвида Боуи купил, говорит стукач, последнего. А я, говорю, «Джефферсон Эйрплейн» хочу менять. Давай? Давай, говорит стукач. Идем, меняемся, потом вместе пьем. И все потом неделю обсуждают: этот, мол, со стукачом поменялся и цел остался, ничего не выболтал. А стукач, оказывается, вовсе и не стукач был. Просто хороший парень. Общительный. А стукачи – они все наверху были.
– Это где – наверху?
– Наверху. Просто наверху. На самом виду. Да что рассказывать – какая разница? А в этом клубе просто обосрались студенты, вот и все. На одном энтузиазме решили выехать. На дружбе. Ага, сейчас. Один концерт прошел нормально – ты была или нет, когда играли «Крутые яйца», прошлым летом? Нет? Ну и ладно, все в порядке, – но я уже тогда понял, что клуб долго не протянет. Еще один, максимум два концерта – и привет. Сказал ребятам, чтобы сделали паузу, они ни в какую…
Марина слушала равнодушно, ей, кажется, по большому счету было наплевать на то, что ребят не просто повыгоняли из универа, что неприятности их были значительно серьезней. Лысого положили в больницу – в Институт мозга, ни больше, ни меньше. Гену Белова забрали в армию, не в срок призыва, а так – пришли ночью, всучили какую-то повестку, родители до сих пор разобраться не могут, что там написано, предъявили документы и увезли парня.
Гена, правда, уже через неделю позвонил, а потом и написал, что первый шок прошел, что находится он в воинской части где-то на севере, обстановка нормальная и почти не бьют, и что он пробудет здесь еще полтора года и вернется новым человеком. В этом и родители и друзья были уверены на все сто.
Пашу-с-Рашем (он очень любил группу «Раш») просто избили на улице до полной неузнаваемости. До сих пор лежит в больнице. Джонни и Джимми, после того как их отчислили за неуспеваемость по необъяснимым причинам, вот уже несколько месяцев не брали ни на какую работу.
Машинально я продолжал рассказывать Марине о том, что в «Волосках» было совершено неправильно организовано распространение билетов, что все болтали почем зря, создавая заведению ненужную и опасную рекламу, что отсутствовал элементарный фейс-контроль, что среди бела дня в зал завозили аппаратуру и нанимали операторов со стороны, перечислял все внешние причины краха очередного рок-клуба, а сам думал о том, что все, о чем я говорю, на самом деле не имеет никакого значения.
Наплевать на это и забыть. Никто этих ребят под дулом пистолета не заставлял играть на гитарах и сочинять песни. А уж тем более никто не гнал их под конвоем на сцену.
Все они были в курсе того, что в этой стране, в этом городе, на этой сцене играть так называемую «неофициальную» рок-музыку нельзя. Знали о том, что это запрещено, никто не скрывал от них всех опасностей, которые ждали на пути подпольной концертной деятельности. Так принимайте последствия мужественно и спокойно. А если не можете – не рыпайтесь вообще.
Они орут теперь, вернее, шипят по углам – «какие мерзавцы!» А какие мерзавцы? Такие установлены правила игры – не хочешь, не играй. Аккуратненькие студентики, непьющие, некурящие, с приличными причесочками и в костюмчиках, хотят, что называется, и на елку влезть, и задницу сохранить целой и невредимой.
Хочешь делать карьеру юриста – делай. А если занимаешься музыкой, то забудь про адвокатуру и имей в виду только прокуратуру, но уже в другом к себе отношении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Это где же?
– Да на концертах. Последний раз – в «Волосках». Месяца четыре назад.
– Шесть, – уточнил я.
«Волоски» после того мероприятия как раз и закрыли. Они размещались в университетском клубе имени В.О. Лосева – одного из основателей новой программы развития культуры, которая, в частности, намекала и на то, что неплохо-де, иметь что-то вроде органов государственного контроля, наблюдающих за тем, нет ли где перекосов, правильно ли народ понимает цели и задачи общекультурного роста и его значение, органов вполне компетентных, способных отделять зерна от плевел и всякое такое. Фактически Василий Орденович Лосев был крестным отцом полиции нравов, как и отец его, Орден, отчества не знаю, Лосев, который был просто крестным отцом городской преступности, стараниями его сына канувшей в Лету.
– Ты там был, точно. Ну, я и говорю – шпион. Не ты настучал?
– Перестань. Не то обижусь. А обижаться мне вроде бы и неприлично, да? Ты меня приютила, угостила…
Я глотнул еще водки – прямо из горлышка. Она булькнула в горле тоненько, меленько, словно крохотные жемчужинки прокатились по бархату подарочной коробки.
– Ага. А ты мне рассказал про нефтеперерабатывающие заводы. Хорошо пообщались. Так не ты «Волоски» заложил?
– Кому они нужны, «Волоски» твои сраные? – занервничал я.
– Фу, как грубо…
– Ладно тебе – грубо, не грубо. В койку тащить незнакомого мужика – это для вас не грубо, а случайное слово, понимаешь, мы прям слышать не можем.
– Кстати, о койке. Ты, шпион, слабоват будешь. Я думала – такой крепкий мужчина… А на деле…
– Оскорбить хочешь?
– Да ни в жизнь.
– Клуб этот никому не нужен был, – сказал я, успокаиваясь. Мне давно никто не говорил, что в постели я слабоват. Зацепило. Но несильно и ненадолго. – Фигачили бы там свои КВНы, никто бы им слова не сказал. Развлекалась молодежь… Все в рамках, так сказать. А они полезли туда, в чем ни черта не смыслят. Я им говорил…
Я посмотрел на Марину: на то, что «я им говорил», она, кажется, никак не отреагировала. А потом я вдруг понял, что могу говорить все что угодно. Теперь мне не нужно играть никаких ролей. Там, где надо, про меня и так все известно. Теперь моя роль – это я сам. Очень удобно. Я совсем забыл о том, что теперь свободен от конспирации.
– Ну, зачем им это было нужно, я не понимаю! – продолжил я. – Занимались бы своей самодеятельностью… А то и себе на жопу приключения, и другим неприятности… Ты знаешь, как там все было-то?
– Конечно. Кто-то настучал, и все. Ребят из университета выгнали. Клуб закрыли. Точнее, вроде бы не закрыли, ремонт делают, но что-то уж больно долго делают.
– Ремонт. Стукнул… Все у тебя просто. У вас, молодых, все просто. «Стукнул»… Ха-ха. Я, когда молодой был, тоже бредил, да мы все бредили стукачами. Многих даже, как мы тогда считали, знали в лицо. Вон, кричали, идет стукач. Все начеку. Лишнего не болтать. За разговором следить…
– За базар отвечать, – вставила Марина.
– Да перестань, мы никогда блатняком не увлекались. Это не наше поле. За разговором следить, стукача крутить – что он делал, куда идет. Он нас крутит, мы – его. А стукач подходит, здоровается, дайте закурить, говорит, стоим разговариваем. Я Дэвида Боуи купил, говорит стукач, последнего. А я, говорю, «Джефферсон Эйрплейн» хочу менять. Давай? Давай, говорит стукач. Идем, меняемся, потом вместе пьем. И все потом неделю обсуждают: этот, мол, со стукачом поменялся и цел остался, ничего не выболтал. А стукач, оказывается, вовсе и не стукач был. Просто хороший парень. Общительный. А стукачи – они все наверху были.
– Это где – наверху?
– Наверху. Просто наверху. На самом виду. Да что рассказывать – какая разница? А в этом клубе просто обосрались студенты, вот и все. На одном энтузиазме решили выехать. На дружбе. Ага, сейчас. Один концерт прошел нормально – ты была или нет, когда играли «Крутые яйца», прошлым летом? Нет? Ну и ладно, все в порядке, – но я уже тогда понял, что клуб долго не протянет. Еще один, максимум два концерта – и привет. Сказал ребятам, чтобы сделали паузу, они ни в какую…
Марина слушала равнодушно, ей, кажется, по большому счету было наплевать на то, что ребят не просто повыгоняли из универа, что неприятности их были значительно серьезней. Лысого положили в больницу – в Институт мозга, ни больше, ни меньше. Гену Белова забрали в армию, не в срок призыва, а так – пришли ночью, всучили какую-то повестку, родители до сих пор разобраться не могут, что там написано, предъявили документы и увезли парня.
Гена, правда, уже через неделю позвонил, а потом и написал, что первый шок прошел, что находится он в воинской части где-то на севере, обстановка нормальная и почти не бьют, и что он пробудет здесь еще полтора года и вернется новым человеком. В этом и родители и друзья были уверены на все сто.
Пашу-с-Рашем (он очень любил группу «Раш») просто избили на улице до полной неузнаваемости. До сих пор лежит в больнице. Джонни и Джимми, после того как их отчислили за неуспеваемость по необъяснимым причинам, вот уже несколько месяцев не брали ни на какую работу.
Машинально я продолжал рассказывать Марине о том, что в «Волосках» было совершено неправильно организовано распространение билетов, что все болтали почем зря, создавая заведению ненужную и опасную рекламу, что отсутствовал элементарный фейс-контроль, что среди бела дня в зал завозили аппаратуру и нанимали операторов со стороны, перечислял все внешние причины краха очередного рок-клуба, а сам думал о том, что все, о чем я говорю, на самом деле не имеет никакого значения.
Наплевать на это и забыть. Никто этих ребят под дулом пистолета не заставлял играть на гитарах и сочинять песни. А уж тем более никто не гнал их под конвоем на сцену.
Все они были в курсе того, что в этой стране, в этом городе, на этой сцене играть так называемую «неофициальную» рок-музыку нельзя. Знали о том, что это запрещено, никто не скрывал от них всех опасностей, которые ждали на пути подпольной концертной деятельности. Так принимайте последствия мужественно и спокойно. А если не можете – не рыпайтесь вообще.
Они орут теперь, вернее, шипят по углам – «какие мерзавцы!» А какие мерзавцы? Такие установлены правила игры – не хочешь, не играй. Аккуратненькие студентики, непьющие, некурящие, с приличными причесочками и в костюмчиках, хотят, что называется, и на елку влезть, и задницу сохранить целой и невредимой.
Хочешь делать карьеру юриста – делай. А если занимаешься музыкой, то забудь про адвокатуру и имей в виду только прокуратуру, но уже в другом к себе отношении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66