– Потрясающим выстрелом. Прямо в середину лба. Словно хотели сделать ему третий глаз.
– Да...
Саван вернулся на свое место. Пчела продолжала беспокойно жужжать. Из начала... в начало... по кругу...
– Ты что-нибудь слышал про третий глаз?
– А ты?
– Кажется Стелла мне что-то о нем читала: он вроде бы расположен в центре тела.
– Ну это же пупок. Или, по твоему, на животе лоб находится?
– Н-нет, но...
– Это пупок и ничто другое.
– Может быть, она имела в виду духовное тело, а не физическое...
Собеседник на этот счет ничего не высказал.
– Он как раз где-то здесь. Где дырка от пули, – сказал Ленни, восхищаясь тем, кто умудрился убить Ронни так красиво.
Пчела перестала жужжать. Она слушала. Дырка у Ронни была не только в голове. Она была в его доме, покинутом женой и детьми. Дырки были на лицах, смотрящих со страниц журналов. Они были всюду... Вот если бы знать, какая из них ведет на свободу. Для этого нужно было отыскать свою рану.
Дух Ронни не был уже больше маленькой мечущейся пчелкой. Он расслаивался, расползался, стремясь простереться вдоль поверхности лба. Он продвигался медленно, сотрясаясь от смущения и радостного предвкушения. Впереди вдруг что-то замерцало, манящее, словно свет в конце длинного туннеля. Свет, которым была наполнена материя савана. Движение стало уверенным и легким – направление было найдено. Свет становился ярче, голоса громче. Дух Ронни, не видимый никем и не слышный, вырывался на свободу. Энергетические потоки, являющиеся его волей и окружающие незаметным сиянием клубок его сознания, встретили на ходу единственное препятствие. Дальше они не прошли. Годный лишь к сожжению окоченевший кусок мяса и спекшейся крови был покинут навсегда.
Ронни Гласс существовал в новом мире – в неизведанном еще мире белой ткани.
Второй раз Ронни суждено было родиться саваном.
Рассеянность снова привела патологоанатома в покойницкую. Он забыл здесь записную книжку с адресом и телефоном вдовы Гласс. Отыскать ее оказалось делом непростым. Он ворошил бумаги и переставлял предметы, не зная, что лучшим было бы и носа сюда не казать. Если он, конечно, дорожил хоть сколько-нибудь своей жизнью. Для него все закончится в считанные секунды...
– Что это такое? Вы с ним еще не закончили? – огрызнулся он на технических ассистентов.
Тем оставалось лишь пробормотать невнятные оправдания.
Их черепашья медлительность была обычно удачным поводом, чтобы выплеснуть раздражение, часто скапливавшееся к концу рабочего дня.
– Поторопитесь-ка убрать это отсюда, – он сорвал с тела саван и в ярости швырнул его на пол. – Этому развратнику, наверное, наскучило порядком здесь лежать и ждать, пока вы не соизволите его немного подогреть. Удивительно, что он еще здесь. Или, может быть, вы наплевать хотели на репутацию нашего скромного отеля?
– Да, сэр. В смысле, нет, сэр.
– Что же вы стоите? Засовывайте это в полиэтилен. Несчастная вдова хочет, чтобы тело сожгли побыстрее, а вы тут прохлаждаетесь. Да и мне оно тут ни к чему. Я и так уже насмотрелся на то, что надо было в нем увидеть.
Ронни лег на пол смятой громадой. Он лежал на полу, постепенно свыкаясь с новыми ощущениями. Обрести тело было не так уж плохо, будь оно даже прямоугольным и пропахшим стерилизаторами. Еще сомневаясь, можно ли им управлять, Ронни почувствовал себя его хозяином. Ему казалось, что воля и сила его желаний не могла не оживить косное.
В свойствах этой материи была заложена полная пассивность и мертвенность – они были ее сутью, отвергающей жизнь, вовсе не предназначенной для служения и подчинения вселившимся духам. Но Ронни не хотел сдаваться. Излучение его желания, поправ естественные законы, наполнило переплетения волокон силой и энергией и заставило их совершить первое самостоятельное движение.
Саван медленно расправился и встал вертикально. Патологоанатом засовывал на ходу найденную наконец черную книжечку в нагрудный карман, когда на его пути неожиданно возник белый занавес. Он слегка прогнулся назад, словно желая потянуться, как человек, очнувшийся от глубокого сна.
Ронни попытался говорить. Но не издал ни звука, хоть немного отличного от шороха своего нового тела. Лишь тихий шелест белья, обдуваемого легким ветерком. Звук был слишком тонким и прозрачным – перепуганные люди вряд ли его слышали. Их оглушали бешено стучащие от страха сердца. Патологоанатом бросился к телефонному аппарату, надеясь вызвать кого-нибудь на помощь. Но нигде никого не было. Ленни с напарником ринулись к раздвижным дверям, во все горло заклиная неземные силы помочь им. Патологоанатом же вовсе не был способен двигаться – он еще в большей степени лишился рассудка.
– Сгинь с глаз моих, – произнес он.
Ронни лишь обнял его. Крепко обнял.
– Помогите, – вымолвил бледный патологоанатом. Обращался он, по-видимому, к себе самому. Те, кто могли ему помочь, неслись сейчас по коридорам, выкрикивая бог весть какую чушь. Они бежали, стараясь все время находиться спиной к ужасающему чуду, появившемуся в покойницкой. Патологоанатом был там один – завернутый в накрахмаленную материю савана, бормочущий слова, которые, по его мнению, могли послужить спасению.
– Прости меня, кем бы ты ни был. Кто бы ты ни был. Прости.
Ярость, владевшая Ронни, не принимала никаких извинений. Никакого помилования – приговор не подлежит больше обжалованию. Это всего лишь подонок с рыбьими глазенками. Незаконнорожденное дитя скальпеля, позволившее себе резать его тело и ковыряться в нем, словно в телячьем боку. Он был виновен в своем ледяняще-холодном отношении к жизни, к смерти, к Бернадет. Поэтому ему придется умереть. Здесь. Среди последних останков, над которыми орудовали его бездушные пальцы.
Из уголков савана начали формироваться руки – от Ронни требовалось лишь представить себе эти орудия возмездия. Он понял, что стоит, наверное, попробовать придать себе прежний внешний вид. Начать пришлось с рук. Ну что ж... Вскоре удалось вырастить на них пальцы. Большие, правда, оказались немного меньше прежних. Он напоминал Адама, создаваемого Творцом из белой ткани.
Творение на время прекратилось: руки схватились за шею патологоанатома. Они не чувствовали ее упругих мышц. Никакого сопротивления. Невозможно было рассчитать усилие, с которым следовало давить на пульсирующую кожу. Ронни просто держался за нее, решив, что давит достаточно крепко. Лицо жертвы наполнилось чернотой, темно-бордовый язык выскочил изо рта, словно его выплюнули. Ронни старался. Шея хрустнула, и голова откинулась назад, оказавшись под устрашающим взор углом к туловищу. Она не могла больше произносить оправданий.
Ронни заставил все это упасть на пол, натертый протестующими ногами жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Да...
Саван вернулся на свое место. Пчела продолжала беспокойно жужжать. Из начала... в начало... по кругу...
– Ты что-нибудь слышал про третий глаз?
– А ты?
– Кажется Стелла мне что-то о нем читала: он вроде бы расположен в центре тела.
– Ну это же пупок. Или, по твоему, на животе лоб находится?
– Н-нет, но...
– Это пупок и ничто другое.
– Может быть, она имела в виду духовное тело, а не физическое...
Собеседник на этот счет ничего не высказал.
– Он как раз где-то здесь. Где дырка от пули, – сказал Ленни, восхищаясь тем, кто умудрился убить Ронни так красиво.
Пчела перестала жужжать. Она слушала. Дырка у Ронни была не только в голове. Она была в его доме, покинутом женой и детьми. Дырки были на лицах, смотрящих со страниц журналов. Они были всюду... Вот если бы знать, какая из них ведет на свободу. Для этого нужно было отыскать свою рану.
Дух Ронни не был уже больше маленькой мечущейся пчелкой. Он расслаивался, расползался, стремясь простереться вдоль поверхности лба. Он продвигался медленно, сотрясаясь от смущения и радостного предвкушения. Впереди вдруг что-то замерцало, манящее, словно свет в конце длинного туннеля. Свет, которым была наполнена материя савана. Движение стало уверенным и легким – направление было найдено. Свет становился ярче, голоса громче. Дух Ронни, не видимый никем и не слышный, вырывался на свободу. Энергетические потоки, являющиеся его волей и окружающие незаметным сиянием клубок его сознания, встретили на ходу единственное препятствие. Дальше они не прошли. Годный лишь к сожжению окоченевший кусок мяса и спекшейся крови был покинут навсегда.
Ронни Гласс существовал в новом мире – в неизведанном еще мире белой ткани.
Второй раз Ронни суждено было родиться саваном.
Рассеянность снова привела патологоанатома в покойницкую. Он забыл здесь записную книжку с адресом и телефоном вдовы Гласс. Отыскать ее оказалось делом непростым. Он ворошил бумаги и переставлял предметы, не зная, что лучшим было бы и носа сюда не казать. Если он, конечно, дорожил хоть сколько-нибудь своей жизнью. Для него все закончится в считанные секунды...
– Что это такое? Вы с ним еще не закончили? – огрызнулся он на технических ассистентов.
Тем оставалось лишь пробормотать невнятные оправдания.
Их черепашья медлительность была обычно удачным поводом, чтобы выплеснуть раздражение, часто скапливавшееся к концу рабочего дня.
– Поторопитесь-ка убрать это отсюда, – он сорвал с тела саван и в ярости швырнул его на пол. – Этому развратнику, наверное, наскучило порядком здесь лежать и ждать, пока вы не соизволите его немного подогреть. Удивительно, что он еще здесь. Или, может быть, вы наплевать хотели на репутацию нашего скромного отеля?
– Да, сэр. В смысле, нет, сэр.
– Что же вы стоите? Засовывайте это в полиэтилен. Несчастная вдова хочет, чтобы тело сожгли побыстрее, а вы тут прохлаждаетесь. Да и мне оно тут ни к чему. Я и так уже насмотрелся на то, что надо было в нем увидеть.
Ронни лег на пол смятой громадой. Он лежал на полу, постепенно свыкаясь с новыми ощущениями. Обрести тело было не так уж плохо, будь оно даже прямоугольным и пропахшим стерилизаторами. Еще сомневаясь, можно ли им управлять, Ронни почувствовал себя его хозяином. Ему казалось, что воля и сила его желаний не могла не оживить косное.
В свойствах этой материи была заложена полная пассивность и мертвенность – они были ее сутью, отвергающей жизнь, вовсе не предназначенной для служения и подчинения вселившимся духам. Но Ронни не хотел сдаваться. Излучение его желания, поправ естественные законы, наполнило переплетения волокон силой и энергией и заставило их совершить первое самостоятельное движение.
Саван медленно расправился и встал вертикально. Патологоанатом засовывал на ходу найденную наконец черную книжечку в нагрудный карман, когда на его пути неожиданно возник белый занавес. Он слегка прогнулся назад, словно желая потянуться, как человек, очнувшийся от глубокого сна.
Ронни попытался говорить. Но не издал ни звука, хоть немного отличного от шороха своего нового тела. Лишь тихий шелест белья, обдуваемого легким ветерком. Звук был слишком тонким и прозрачным – перепуганные люди вряд ли его слышали. Их оглушали бешено стучащие от страха сердца. Патологоанатом бросился к телефонному аппарату, надеясь вызвать кого-нибудь на помощь. Но нигде никого не было. Ленни с напарником ринулись к раздвижным дверям, во все горло заклиная неземные силы помочь им. Патологоанатом же вовсе не был способен двигаться – он еще в большей степени лишился рассудка.
– Сгинь с глаз моих, – произнес он.
Ронни лишь обнял его. Крепко обнял.
– Помогите, – вымолвил бледный патологоанатом. Обращался он, по-видимому, к себе самому. Те, кто могли ему помочь, неслись сейчас по коридорам, выкрикивая бог весть какую чушь. Они бежали, стараясь все время находиться спиной к ужасающему чуду, появившемуся в покойницкой. Патологоанатом был там один – завернутый в накрахмаленную материю савана, бормочущий слова, которые, по его мнению, могли послужить спасению.
– Прости меня, кем бы ты ни был. Кто бы ты ни был. Прости.
Ярость, владевшая Ронни, не принимала никаких извинений. Никакого помилования – приговор не подлежит больше обжалованию. Это всего лишь подонок с рыбьими глазенками. Незаконнорожденное дитя скальпеля, позволившее себе резать его тело и ковыряться в нем, словно в телячьем боку. Он был виновен в своем ледяняще-холодном отношении к жизни, к смерти, к Бернадет. Поэтому ему придется умереть. Здесь. Среди последних останков, над которыми орудовали его бездушные пальцы.
Из уголков савана начали формироваться руки – от Ронни требовалось лишь представить себе эти орудия возмездия. Он понял, что стоит, наверное, попробовать придать себе прежний внешний вид. Начать пришлось с рук. Ну что ж... Вскоре удалось вырастить на них пальцы. Большие, правда, оказались немного меньше прежних. Он напоминал Адама, создаваемого Творцом из белой ткани.
Творение на время прекратилось: руки схватились за шею патологоанатома. Они не чувствовали ее упругих мышц. Никакого сопротивления. Невозможно было рассчитать усилие, с которым следовало давить на пульсирующую кожу. Ронни просто держался за нее, решив, что давит достаточно крепко. Лицо жертвы наполнилось чернотой, темно-бордовый язык выскочил изо рта, словно его выплюнули. Ронни старался. Шея хрустнула, и голова откинулась назад, оказавшись под устрашающим взор углом к туловищу. Она не могла больше произносить оправданий.
Ронни заставил все это упасть на пол, натертый протестующими ногами жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60