Я просто заснул. Утонул, словно в бездонном омуте, в крепком целебном сне. Так и не дождавшись холодной заравы, которую принесла мне в долбленой березовой кружке красивая кареглазая молодуха с крутыми бровями и аккуратным вздернутым носиком.
* * *
Старица Максимила оказалась древней горбоносой старухой с глубокими голубыми глазами, не потерявшими с возрастом свой ярко-небесный цвет. Кроме глаз примечательным на ее лице были довольно густые усы и жидкая бороденка. Выдающаяся старуха. Старуха-вековуха. Таким место, действительно, в глухих таежных скитах или сказках про Ивана-Царевича и Бабу-Ягу.
– Вот и проснулся, соколик, – проскрипела старица Максимила, стоило мне открыть глаза. – Как почивал?
Почивал я неплохо. Очень даже неплохо и крепко – кажется, мне даже не снились сны. И спал бы, наверное, и дальше, но, видимо, каким-то шестым чувством определил, что рядом со мной кто-то сидит, изучает меня внимательным взглядом. А быть может, старуха, устав наблюдать за мной, спящим, сама разбудила меня каким-нибудь своим ведьмовским способом. Или простым тычком кулака.
– Слыхала, слыхала ужо, как в грудине твоей худая немочь клокочет, – продолжала старуха. – Давно здесь сижу. Нечистый внутри у тебя. Кричит из тебя твоим голосом, призывает к убивствам и блуду вселенскому. – Она перекрестилась и перекрестила меня. – Давно здеся сижу. Все слыхала, соколик.
Да, водился за мной такой недостаток – я порой разговаривал во сне. Вот и на этот раз, пока спал, кажется, переживал вслух войну и любовные похождения.
– И о чем же таком болтал этот нечистый? – спросил, улыбнувшись, я.
– А о чем он еще может болтать? О греховном, конечно. – Старуха еще раз перекрестилась. – О Хосподи! Ну с Богом начнем. Врачевать тебя надо, соколик. Гнать сатану из тебя. Сам-то не справисси.
Старица Максимила, опираясь на сучковатую палку, тяжело поднялась с табурета, толкнула дверь из боковицы и крикнула в глубь избы:
– Сестрица Настасьюшка. Будь така добренька, принеси мне кипяточку горяченьку. Да тряпочек, милая. Да посудину. Потомока еще скажу, что принесть.
– Сейчас, матушка, – расслышал я голосок Насти и принялся с нетерпением ждать, когда она появится в боковице. Но полежать спокойно старуха мне не дала.
– А ты, соколик, покедова разволакивайся. Сымай с себя все до исподнего, – распорядилась она и подсунула мне большую, почерневшую от времени крынку. – Да оправься сюды. Потомока некогда будет.
Я сел на кровати, переждал, когда пройдет головокружение, и стянул с себя брюки, свитер и куртку. Потом без особых трудностей наполовину наполнил крынку, сумев больше минуты простоять на ногах и не свалиться. Похоже, что и без старицы Максимилы, я вдруг быстро пошел на поправку. «Правда, – поспешил я избавить себя от иллюзий, – не миновало еще трех дней с того времени, как я заболел. А ведь часто именно на третий и реже на девятый день болезни вдруг наступают тяжелые кризисы».
– А ведь, матушка, – похвастался я, вновь укладываясь в свою уютную постель, – чувствую-то себя куда лучше. Не в пример тому, что было вчера.
– То дух здесь благотворит тебя, – хитро улыбнулась старуха. – А как мы травок целебных добавим да молитву во избавление от недуга сотворим, так нечистый и побежит. Копыта тока сверкнут. – Она сипло хихикнула и махнула рукой в сторону двери, показывая, куда свалит, выскочивший из меня сатана. И дожидаясь, когда явится с кипятком и тряпицами Настя, начала с интересом изучать мой камуфляж. – Вот ведь страмнина. Бродит по парме весь в лоскутках, аки кот полосатый в шерсти. А материальчик весь в дырочках. Мошка, что ли, проела?..
Первый сеанс врачевания занял не менее двух часов. Сначала я подвергся некоему подобию массажа, который сводился к подергиванию, потряхиванию и поталкиванию всего тела и после которого я почувствовал небывалую легкость и такой прилив сил, какого уже давно не испытывал. Потом старица Максимила заставила меня снять футболку, смазала мне спину и грудь липкой массой, в основе которой, судя по запаху, был мед. Потом, плотно обернув меня грубой холстиной, старуха дала мне выпить удивительно горькой и терпкой настойки, после которой, как мне показалось, у меня какое-то время были легкие глюки. Похоже в этой «микстуре» присутствовали грибы-галлюциногены.
После чего началось собственно ведовство – заговоры, заклинания, некие магические движения, перемежаемые молитвами и распевами. Что-то бормоча под свой крючковатый нос, старица Максимила долго водила посолонь (по солнцу) вокруг моей головы пучком березовых веточек, потом широко размахнулась и от души хлестанула этим пучком мне по мордасам. Я аж подскочил от неожиданности и боли. А старая ведунья уже опять крутила веточки вокруг моей головы. Но на этот раз я был готов к тому, чтобы увернуться от очередного удара.
Но его не последовало. Старуха отбросила в сторону свой маленький веник, объяснила мне:
– Днесь сожгу его за околицей. – И дала мне выпить еще какого-то снадобья, от которого меня тут же неудержимо потянуло в сон. На веки словно подвесили пудовые гири, по телу, обильно пропитывая теплом все его клеточки, прокатилась ласковая расслабляющая волна.
Голос старицы Максимилы уже не казался таким скрипучим. Песнопения, которые продолжала надо мной бормотать старуха, казались мне колыбельной. Они успокаивали. Они убаюкивали. Я был больше не в состоянии сопротивляться их снотворному действию. Да и к чему было сопротивляться?
Я глубоко вдохнул и погрузился в глубокий сон.
Глава 5
ТАЙГА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ
Все заботы по уходу за мной старица Максимила переложила на узенькие плечи Настасьи. Проснувшись наутро, я обнаружил ее у изголовья своей лежанки. Улыбнулся и произнес (не прошептал, не просипел, а произнес совершенно нормальным голосом!):
– Привет. Ты давно здесь сидишь?
– Нет, – прозвенел валдайский колокольчик. – Как почивал, братец Коста?
«То я братуха, то братец», – усмехнулся я про себя. А вслух ляпнул:
– Отлично, сестрица Настасья. Скажи-ка мне, милая. Пока ты здесь, я во сне не говорил ничего греховного?
Молодуха покраснела как помидор. Наверное, говорил. Недаром же она так терпеливо сидела возле моей кровати, пошире развесив уши.
– Нет, родненький, – словно зачитывая текст, заранее составленный на бумажке, совершенно бесцветным голосом доложила Настасья. – Ничего греховного я не слыхала. Ты спал молча, милый.
Молча, так молча. Может быть, бабка и правда накануне изгнала из меня сатану? Или кто там во мне сидел? А вот что касаемо пневмонии, так я, на самом деле, не мог сейчас обнаружить в себе хоть какие-нибудь – хотя бы самые жалкие! – симптомы болезни. Ничего! Пусто! Ни сипов, ни хрипов, ни головной боли, ни лихорадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
* * *
Старица Максимила оказалась древней горбоносой старухой с глубокими голубыми глазами, не потерявшими с возрастом свой ярко-небесный цвет. Кроме глаз примечательным на ее лице были довольно густые усы и жидкая бороденка. Выдающаяся старуха. Старуха-вековуха. Таким место, действительно, в глухих таежных скитах или сказках про Ивана-Царевича и Бабу-Ягу.
– Вот и проснулся, соколик, – проскрипела старица Максимила, стоило мне открыть глаза. – Как почивал?
Почивал я неплохо. Очень даже неплохо и крепко – кажется, мне даже не снились сны. И спал бы, наверное, и дальше, но, видимо, каким-то шестым чувством определил, что рядом со мной кто-то сидит, изучает меня внимательным взглядом. А быть может, старуха, устав наблюдать за мной, спящим, сама разбудила меня каким-нибудь своим ведьмовским способом. Или простым тычком кулака.
– Слыхала, слыхала ужо, как в грудине твоей худая немочь клокочет, – продолжала старуха. – Давно здесь сижу. Нечистый внутри у тебя. Кричит из тебя твоим голосом, призывает к убивствам и блуду вселенскому. – Она перекрестилась и перекрестила меня. – Давно здеся сижу. Все слыхала, соколик.
Да, водился за мной такой недостаток – я порой разговаривал во сне. Вот и на этот раз, пока спал, кажется, переживал вслух войну и любовные похождения.
– И о чем же таком болтал этот нечистый? – спросил, улыбнувшись, я.
– А о чем он еще может болтать? О греховном, конечно. – Старуха еще раз перекрестилась. – О Хосподи! Ну с Богом начнем. Врачевать тебя надо, соколик. Гнать сатану из тебя. Сам-то не справисси.
Старица Максимила, опираясь на сучковатую палку, тяжело поднялась с табурета, толкнула дверь из боковицы и крикнула в глубь избы:
– Сестрица Настасьюшка. Будь така добренька, принеси мне кипяточку горяченьку. Да тряпочек, милая. Да посудину. Потомока еще скажу, что принесть.
– Сейчас, матушка, – расслышал я голосок Насти и принялся с нетерпением ждать, когда она появится в боковице. Но полежать спокойно старуха мне не дала.
– А ты, соколик, покедова разволакивайся. Сымай с себя все до исподнего, – распорядилась она и подсунула мне большую, почерневшую от времени крынку. – Да оправься сюды. Потомока некогда будет.
Я сел на кровати, переждал, когда пройдет головокружение, и стянул с себя брюки, свитер и куртку. Потом без особых трудностей наполовину наполнил крынку, сумев больше минуты простоять на ногах и не свалиться. Похоже, что и без старицы Максимилы, я вдруг быстро пошел на поправку. «Правда, – поспешил я избавить себя от иллюзий, – не миновало еще трех дней с того времени, как я заболел. А ведь часто именно на третий и реже на девятый день болезни вдруг наступают тяжелые кризисы».
– А ведь, матушка, – похвастался я, вновь укладываясь в свою уютную постель, – чувствую-то себя куда лучше. Не в пример тому, что было вчера.
– То дух здесь благотворит тебя, – хитро улыбнулась старуха. – А как мы травок целебных добавим да молитву во избавление от недуга сотворим, так нечистый и побежит. Копыта тока сверкнут. – Она сипло хихикнула и махнула рукой в сторону двери, показывая, куда свалит, выскочивший из меня сатана. И дожидаясь, когда явится с кипятком и тряпицами Настя, начала с интересом изучать мой камуфляж. – Вот ведь страмнина. Бродит по парме весь в лоскутках, аки кот полосатый в шерсти. А материальчик весь в дырочках. Мошка, что ли, проела?..
Первый сеанс врачевания занял не менее двух часов. Сначала я подвергся некоему подобию массажа, который сводился к подергиванию, потряхиванию и поталкиванию всего тела и после которого я почувствовал небывалую легкость и такой прилив сил, какого уже давно не испытывал. Потом старица Максимила заставила меня снять футболку, смазала мне спину и грудь липкой массой, в основе которой, судя по запаху, был мед. Потом, плотно обернув меня грубой холстиной, старуха дала мне выпить удивительно горькой и терпкой настойки, после которой, как мне показалось, у меня какое-то время были легкие глюки. Похоже в этой «микстуре» присутствовали грибы-галлюциногены.
После чего началось собственно ведовство – заговоры, заклинания, некие магические движения, перемежаемые молитвами и распевами. Что-то бормоча под свой крючковатый нос, старица Максимила долго водила посолонь (по солнцу) вокруг моей головы пучком березовых веточек, потом широко размахнулась и от души хлестанула этим пучком мне по мордасам. Я аж подскочил от неожиданности и боли. А старая ведунья уже опять крутила веточки вокруг моей головы. Но на этот раз я был готов к тому, чтобы увернуться от очередного удара.
Но его не последовало. Старуха отбросила в сторону свой маленький веник, объяснила мне:
– Днесь сожгу его за околицей. – И дала мне выпить еще какого-то снадобья, от которого меня тут же неудержимо потянуло в сон. На веки словно подвесили пудовые гири, по телу, обильно пропитывая теплом все его клеточки, прокатилась ласковая расслабляющая волна.
Голос старицы Максимилы уже не казался таким скрипучим. Песнопения, которые продолжала надо мной бормотать старуха, казались мне колыбельной. Они успокаивали. Они убаюкивали. Я был больше не в состоянии сопротивляться их снотворному действию. Да и к чему было сопротивляться?
Я глубоко вдохнул и погрузился в глубокий сон.
Глава 5
ТАЙГА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ
Все заботы по уходу за мной старица Максимила переложила на узенькие плечи Настасьи. Проснувшись наутро, я обнаружил ее у изголовья своей лежанки. Улыбнулся и произнес (не прошептал, не просипел, а произнес совершенно нормальным голосом!):
– Привет. Ты давно здесь сидишь?
– Нет, – прозвенел валдайский колокольчик. – Как почивал, братец Коста?
«То я братуха, то братец», – усмехнулся я про себя. А вслух ляпнул:
– Отлично, сестрица Настасья. Скажи-ка мне, милая. Пока ты здесь, я во сне не говорил ничего греховного?
Молодуха покраснела как помидор. Наверное, говорил. Недаром же она так терпеливо сидела возле моей кровати, пошире развесив уши.
– Нет, родненький, – словно зачитывая текст, заранее составленный на бумажке, совершенно бесцветным голосом доложила Настасья. – Ничего греховного я не слыхала. Ты спал молча, милый.
Молча, так молча. Может быть, бабка и правда накануне изгнала из меня сатану? Или кто там во мне сидел? А вот что касаемо пневмонии, так я, на самом деле, не мог сейчас обнаружить в себе хоть какие-нибудь – хотя бы самые жалкие! – симптомы болезни. Ничего! Пусто! Ни сипов, ни хрипов, ни головной боли, ни лихорадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78