– поразилась она. – Ну и порядок у вас там, в милиции! Неужто вы никогда не фиксируете, когда вам граждане звонят с сигналами?
– Фиксируем, Нина Ефимовна, конечно, фиксируем, – успокоил ее Северин, оборачиваясь вопросительно к участковому. Тот смущенно пожал плечами:
– Первый день после отпуска. Не в курсе пока еще...
– Вот! – торжествующе воскликнула Лангуева, – Он не в курсе! А Ольга-то жива, нет?
– Не жива, – коротко ответил Северин. И снова попросил: – Давайте по порядку. Что же случилось, после чего вы звонили в милицию?
– Допрыгалась, значит, – пробормотала вобла себе под нос. – Так я и думала. – И совершенно без всякого перехода начала: – Позавчера вечером, часов около восьми звонок в дверь. Один. Не к нам. Я, честно вам скажу, не любительница бегать открывать Ольгиным дружкам-приятелям, поэтому сижу у себя в комнате. Через некоторое время два звонка. Ну, думаю, нахал! Если тебе Ольга нужна, подождешь у дверей. Я-то сама никого не ждала, у меня все знакомые – люди приличные, сначала по телефону договариваются. И вдруг слышу – ключ в замке поворачивается! Вот это, думаю, новости! Выскакиваю в коридор и вижу его.
– Кого? – не выдержал Северин.
– Да откуда ж я знаю! – раздраженно ответила Лангуева. – Первый раз в жизни его видела! Перепугалась, конечно, маленько, но спрашиваю: “Вы к кому?” А он заявляет: дескать, Ольгин брат двоюродный и Ольга дала ему ключи, попросила вещи кое-какие забрать. А сам, подлец, зыркнул глазами по коридору и берется за ручку нашей двери – не той, откуда я вышла, а другой, у нас тут с мужем две комнаты. Ну я с испугу и ляпнула: это не ее дверь! А он: ах, извините, перепутал! Поворачивается к Ольгиной, ключ в замок вставляет и открывает...
Я услышал, как шумно вдруг задышал за моей спиной участковый.
– А вы?
– Что я? Бросилась к себе и заперлась. Думала, начнет рваться, буду в окно кричать.
– Значит, вы сразу догадались, что это не Ольгин брат?
– Да куда там! С такой рожей... Небритый, куртка грязная, штаны тоже...
– Погодите, – остановил я ее. – Про внешность поговорим отдельно. Пока, что вы делали потом.
– Когда он ушел...
– Еще раз извините, сколько времени он пробыл в комнате?
– Ну... Минут пять, десять. Да что я, засекала?! В общем, когда он ушел, дверь, значит, хлопнула, я подождала еще, а потом сразу к телефону, в 02 звонить. Приехали двое. Покрутились тут, замки понюхали, дверь подергали. Один спрашивает: может, правда, брат? И уехали. Эх вы... – снова укорила она участкового.
– Да я здесь при чем? – не выдержал лейтенант. Северин развернулся ко мне, я понимающе кивнул.
– Где телефон, говорите? В коридоре?
– И вот еще что, – уже набирая номер, слышал я, как Стас говорит участковому, – нужен хороший плотник.
– Плотник есть, – отвечал тот. – Сергей Макарыч, инструмент захватил?
– Захватил, – отвечал один из понятых, и я оценил предусмотрительность участкового.
– Хорошо, – сказал Северин. – Но до, приезда эксперта к двери не подходить. А вот теперь, Нина Ефимовна, давайте поговорим о том, как он выглядел.
Составлять словесный портрет по показаниям одного свидетеля дело не слишком надежное. Я заметил, что мужчины вообще чаще всего запоминают максимум одну-две детали, женщины больше, но ненамного. И еще странно: одежду люди почему-то описывают гораздо точнее, подробнее и охотней, чем лица. Бывает и такое: свидетель уверяет, что преступник у него перед глазами, узнает его из тысячи, а портрет нарисовать не в состоянии. Нина Ефимовна Лангуева оказалась свидетелем явно выше среднего уровня.
– Значит, сначала одежда, – начала она. – На нем была куртка такого, знаете, болотного цвета, в каких за грибами ходят, брезентовая, с капюшоном. Грязная и, мне, показалось, рваная.
– Рваная – где именно?
– Не помню... Но ощущение почему-то осталось, что рваная. А, вот! Пуговицы на ней были как-то пообдерганы, будто их с мясом повыдирали, я запомнила: ни одной пуговицы на куртке не осталось. Под курткой... Рубашка какая-то, кажется, в клетку, а точнее не скажу. Вот штаны были черные, дешевые и очень уж грязные, в пятнах все.
– В каких пятнах, не помните?
– Ну, не как у маляра, конечно. А просто вид был такой, что это рабочая одежда. На ногах кеды или спортивные тапочки, тоже замызганные. Вроде все.
– Больше ничего не припомните? Сумки у него не было? Вообще чего-нибудь в руках он не держал?
– Нет. Не помню...
– Ладно. Спасибо и на этом. Нина Ефимовна, а лицо его вы не запомнили?
– Лицо-о, – протянула растерянно Лангуева. – Что значит, “запомнила”? Узнать – узнаю, наверное.
– А какие-нибудь детали? Вот вы сказали, кажется, он был небрит?
– Да. Усы у него, вот! Как же я про усы забыла! Черные усы!
– Густые?
– Довольно-таки. Но так, не запорожские, естественно.
– Нос?
– Уж больно вы много от меня хотите! – усмехнулась она. – Я и слов-то не знаю, чтоб описывать!
– А я вам помогу, – азартно предложил Северин. – Какой нос: тонкий или мясистый? Крылья носа? Ноздри, вспомните ноздри – большие?
Лангуева устремила взгляд куда-то поверх моей головы, сосредоточенно сдвинув брови, она рассеянно сыпала пепел на халат и не замечала этого. “Клиент медитирует” – говорит про такие минуты Северин и очень их ценит. Он расспрашивал ласково, почти вкрадчиво, стараясь не сбить настроение. Я только успевал записывать.
Не успели мы закончить, как в дверь позвонили. Приехал эксперт НТО Леня Гужонкин. Он тут же сориентировался в обстановке, попросил освободить прихожую, положил на пол свой объемистый саквояжик и откинул крышку. Понятые и Лангуева с любопытством наблюдали за ним. В чемоданчике помещалась лаборатория: пузырьки, пробирки, щипчики, пилочки, пинцеты и захваты. Леня выхватил склянку, ловким движением нацепил ей на горло пульверизатор, вроде тех, которыми пользуются парикмахеры, и подошел к двери в комнату Троепольской.
– Посторонние тут не лапали? – пробурчал он больше себе под нос и нажал на грушу. Тончайшие пылинки наэлектризованного металла вылетали из наконечника черными фонтанами, разбивались о поверхность двери и образовывали большие кляксы с неясным содержанием. Но Гужонкин в этих кляксах ориентировался, как в собственной квартире.
– Пальчики, – произнес он негромко. – А вот, гляди, еще. И вот. Достань-ка мне пленку.
Я наклонился к его чемодану и достал рулон дактопленки. В сущности, это обычный скотч, но очень качественный. Леня отрезал куски один за другим. Он прижимал их к двери, и на них вдруг четко пропечатывался рисунок капиллярных узоров. Потом Гужонкин передавал их мне, и мы с Севериным наклеивали скотч на белую глянцевую бумагу. Священнодействовали мы при полном молчании окружающих, только один раз Лангуева поинтересовалась:
– Наверное, мы с мужем должны будем сдать свои отпечатки, да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
– Фиксируем, Нина Ефимовна, конечно, фиксируем, – успокоил ее Северин, оборачиваясь вопросительно к участковому. Тот смущенно пожал плечами:
– Первый день после отпуска. Не в курсе пока еще...
– Вот! – торжествующе воскликнула Лангуева, – Он не в курсе! А Ольга-то жива, нет?
– Не жива, – коротко ответил Северин. И снова попросил: – Давайте по порядку. Что же случилось, после чего вы звонили в милицию?
– Допрыгалась, значит, – пробормотала вобла себе под нос. – Так я и думала. – И совершенно без всякого перехода начала: – Позавчера вечером, часов около восьми звонок в дверь. Один. Не к нам. Я, честно вам скажу, не любительница бегать открывать Ольгиным дружкам-приятелям, поэтому сижу у себя в комнате. Через некоторое время два звонка. Ну, думаю, нахал! Если тебе Ольга нужна, подождешь у дверей. Я-то сама никого не ждала, у меня все знакомые – люди приличные, сначала по телефону договариваются. И вдруг слышу – ключ в замке поворачивается! Вот это, думаю, новости! Выскакиваю в коридор и вижу его.
– Кого? – не выдержал Северин.
– Да откуда ж я знаю! – раздраженно ответила Лангуева. – Первый раз в жизни его видела! Перепугалась, конечно, маленько, но спрашиваю: “Вы к кому?” А он заявляет: дескать, Ольгин брат двоюродный и Ольга дала ему ключи, попросила вещи кое-какие забрать. А сам, подлец, зыркнул глазами по коридору и берется за ручку нашей двери – не той, откуда я вышла, а другой, у нас тут с мужем две комнаты. Ну я с испугу и ляпнула: это не ее дверь! А он: ах, извините, перепутал! Поворачивается к Ольгиной, ключ в замок вставляет и открывает...
Я услышал, как шумно вдруг задышал за моей спиной участковый.
– А вы?
– Что я? Бросилась к себе и заперлась. Думала, начнет рваться, буду в окно кричать.
– Значит, вы сразу догадались, что это не Ольгин брат?
– Да куда там! С такой рожей... Небритый, куртка грязная, штаны тоже...
– Погодите, – остановил я ее. – Про внешность поговорим отдельно. Пока, что вы делали потом.
– Когда он ушел...
– Еще раз извините, сколько времени он пробыл в комнате?
– Ну... Минут пять, десять. Да что я, засекала?! В общем, когда он ушел, дверь, значит, хлопнула, я подождала еще, а потом сразу к телефону, в 02 звонить. Приехали двое. Покрутились тут, замки понюхали, дверь подергали. Один спрашивает: может, правда, брат? И уехали. Эх вы... – снова укорила она участкового.
– Да я здесь при чем? – не выдержал лейтенант. Северин развернулся ко мне, я понимающе кивнул.
– Где телефон, говорите? В коридоре?
– И вот еще что, – уже набирая номер, слышал я, как Стас говорит участковому, – нужен хороший плотник.
– Плотник есть, – отвечал тот. – Сергей Макарыч, инструмент захватил?
– Захватил, – отвечал один из понятых, и я оценил предусмотрительность участкового.
– Хорошо, – сказал Северин. – Но до, приезда эксперта к двери не подходить. А вот теперь, Нина Ефимовна, давайте поговорим о том, как он выглядел.
Составлять словесный портрет по показаниям одного свидетеля дело не слишком надежное. Я заметил, что мужчины вообще чаще всего запоминают максимум одну-две детали, женщины больше, но ненамного. И еще странно: одежду люди почему-то описывают гораздо точнее, подробнее и охотней, чем лица. Бывает и такое: свидетель уверяет, что преступник у него перед глазами, узнает его из тысячи, а портрет нарисовать не в состоянии. Нина Ефимовна Лангуева оказалась свидетелем явно выше среднего уровня.
– Значит, сначала одежда, – начала она. – На нем была куртка такого, знаете, болотного цвета, в каких за грибами ходят, брезентовая, с капюшоном. Грязная и, мне, показалось, рваная.
– Рваная – где именно?
– Не помню... Но ощущение почему-то осталось, что рваная. А, вот! Пуговицы на ней были как-то пообдерганы, будто их с мясом повыдирали, я запомнила: ни одной пуговицы на куртке не осталось. Под курткой... Рубашка какая-то, кажется, в клетку, а точнее не скажу. Вот штаны были черные, дешевые и очень уж грязные, в пятнах все.
– В каких пятнах, не помните?
– Ну, не как у маляра, конечно. А просто вид был такой, что это рабочая одежда. На ногах кеды или спортивные тапочки, тоже замызганные. Вроде все.
– Больше ничего не припомните? Сумки у него не было? Вообще чего-нибудь в руках он не держал?
– Нет. Не помню...
– Ладно. Спасибо и на этом. Нина Ефимовна, а лицо его вы не запомнили?
– Лицо-о, – протянула растерянно Лангуева. – Что значит, “запомнила”? Узнать – узнаю, наверное.
– А какие-нибудь детали? Вот вы сказали, кажется, он был небрит?
– Да. Усы у него, вот! Как же я про усы забыла! Черные усы!
– Густые?
– Довольно-таки. Но так, не запорожские, естественно.
– Нос?
– Уж больно вы много от меня хотите! – усмехнулась она. – Я и слов-то не знаю, чтоб описывать!
– А я вам помогу, – азартно предложил Северин. – Какой нос: тонкий или мясистый? Крылья носа? Ноздри, вспомните ноздри – большие?
Лангуева устремила взгляд куда-то поверх моей головы, сосредоточенно сдвинув брови, она рассеянно сыпала пепел на халат и не замечала этого. “Клиент медитирует” – говорит про такие минуты Северин и очень их ценит. Он расспрашивал ласково, почти вкрадчиво, стараясь не сбить настроение. Я только успевал записывать.
Не успели мы закончить, как в дверь позвонили. Приехал эксперт НТО Леня Гужонкин. Он тут же сориентировался в обстановке, попросил освободить прихожую, положил на пол свой объемистый саквояжик и откинул крышку. Понятые и Лангуева с любопытством наблюдали за ним. В чемоданчике помещалась лаборатория: пузырьки, пробирки, щипчики, пилочки, пинцеты и захваты. Леня выхватил склянку, ловким движением нацепил ей на горло пульверизатор, вроде тех, которыми пользуются парикмахеры, и подошел к двери в комнату Троепольской.
– Посторонние тут не лапали? – пробурчал он больше себе под нос и нажал на грушу. Тончайшие пылинки наэлектризованного металла вылетали из наконечника черными фонтанами, разбивались о поверхность двери и образовывали большие кляксы с неясным содержанием. Но Гужонкин в этих кляксах ориентировался, как в собственной квартире.
– Пальчики, – произнес он негромко. – А вот, гляди, еще. И вот. Достань-ка мне пленку.
Я наклонился к его чемодану и достал рулон дактопленки. В сущности, это обычный скотч, но очень качественный. Леня отрезал куски один за другим. Он прижимал их к двери, и на них вдруг четко пропечатывался рисунок капиллярных узоров. Потом Гужонкин передавал их мне, и мы с Севериным наклеивали скотч на белую глянцевую бумагу. Священнодействовали мы при полном молчании окружающих, только один раз Лангуева поинтересовалась:
– Наверное, мы с мужем должны будем сдать свои отпечатки, да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64