М. Что ж, среди моих друзей он, конечно, не числился. Герштайн попал в сферу моего внимания, я думаю, в начале 1944 года. Или, может быть, в конце 1943-го. Это было тогда, когда Гиммлер заставил Глобочника закрыть его лагеря и уничтожить малейшие их следы. Да, думаю, это было, скорее, в конце 1943 года. Плюс-минус месяц или два. У меня был с Гиммлером частный разговор об этом человеке. Тот повсюду распространял клеветническую информацию о деятельности СС, и Гиммлеру пришлось его арестовать, но тем не менее утверждения этого человека о том, что массовые отравления газом продолжаются и десятки тысяч людей гибнут каждый день, его встревожили. Герштайн упоминал также фюрера, якобы присутствовавшего при этом, и всё такое прочее. Гиммлер просто разрывался между яростью и страхом, потому что это предприятие Глобочника… лагеря в Люблине и других местах, которые контролировал Глобочник… не подлежали какому-либо обсуждению. Никто не должен был даже знать об этом. А Герштайн бегал по разным людям, рассказывая эти небылицы, и слухи достигли нас… гестапо… и кто-то сразу донёс Гиммлеру. С первого взгляда Гиммлер понял, что у Герштайна не всё в порядке с головой, но он не мог решить, что с ним делать.
С. И за этим решением обратились к вам?
М. Так и есть. Мы забрали Герштайна из камеры, и я очень сурово допросил его. Я не психиатр, но и мне было очевидно, что этот человек находится в очень тяжёлом нервном состоянии и что его поведение не совсем адекватно. Я пригласил помочь мне в работе компетентного психиатра из госпиталя «Шарите», который присутствовал на допросах. Криминальные или политические вопросы – пожалуйста, но проблемы психики – это не моя сфера, как вы понимаете. Нет нужды подробно пересказывать весь допрос, но я могу кратко изложить главное. Кстати, вы судили Герштайна в Нюрнберге?
С. Нет, не судили. Расскажите мне о нём, и затем я объясню вам причину моего интереса.
М. Конечно. Этот человек имел какое-то техническое образование… университетский курс… и был религиозным фанатиком. По-видимому, он переходил от одной группы к другой… протестант… и всегда был занят каким-нибудь новым проектом. Скорее, безобидный назойливый тип, который многократно задерживался сотрудниками гестапо и получил предупреждение держаться подальше от политики. Во время войны он вступил в СС, куда его приняли с неохотой из-за его прошлого, но тогда нужен был каждый. Он был определён в отдел дезинфекции медицинской службы СС и затем отправлен в район Люблина. Понимаете, именно туда, где Глобочник предполагал устроить свои еврейские «потёмкинские деревни». Гиммлер хотел собрать местных польских евреев и депортированных из других мест с тем, чтобы они организовали свои собственные контролируемые общины на востоке Польши. Предполагалось, что эти евреи будут работать на маленьких фабриках и обеспечивать рейх и готовой продукцией, и сырьём. Франк, тогдашний губернатор, возражал против этого, потому что хотел видеть на этой территории немцев, и столкнулся со странными воззрениями Гиммлера. Гиммлер иногда верил в самые невозможные вещи, позвольте доложить вам. И там развернул свою деятельность его дорогой друг, Глобочник, член его, Гиммлера, администрации, глупый, как пень, который пытался организовать этакие счастливые маленькие фабрики и посёлки для депортированных городских евреев, чтобы шить там меховые шубы. Глобочник тут же столкнулся с непроходимым упрямством поляков, помехами со стороны Франка и, к довершению всего этого, с огромным числом евреев, которые неожиданно начали прибывать в этот еврейский трудовой рай. Разумеется, Глобочник лгал Гиммлеру и говорил, что результаты его стараний с каждым днём становятся всё успешнее, так что сейчас на него навалились целые горы евреев, которых некуда девать и нечем кормить. И тогда, не зная, что ещё с ними делать, он начал их убивать, а все новые и новые депортированные прибывали и прибывали. Глобочник едва справлялся с убийством нескольких сотен, набивая их в кузов фургона и накачивая туда по трубе выхлопные газы, но это занимало долгие часы и было по-настоящему отвратительно. Фургон заполнялся тем, что мы, в полиции, называем телесными выделениями. Мой помощник, которого я отправил туда, услыхав об этом, вернулся назад с позеленевшим лицом, если хотите знать. Глобочник и его добрый приятель Вирт не умели убивать этих жалких созданий достаточно быстро, пока этот самый Герштайн, который отвечал за дезинфекцию, не изобрёл удачный способ и научил своих замечательных начальников убивать людей более чистоплотно и в большем количестве. У Герштайна было воздухонепроницаемое строение с воротами с одной стороны и отверстием в крыше. Сначала они набивали помещение евреями, а потом Герштайн забирался на крышу, открывал люк и высыпал внутрь помещения содержимое банок – кристаллы цианида. Потом люк захлопывался. Как я понимаю, этот метод работал довольно хорошо… гораздо лучше, чем фургон.
С. Я бы так не выразился, но продолжайте.
М. После этого Герштайн влип в это ужасное дело, так как сам вызвался на роль эксперта, и теперь его место было на крыше: травить евреев газом. В конце концов, его рассудок не выдержал, у него начались галлюцинации и страшные ночные кошмары, так что с работы его убрали, но было уже слишком поздно. Теперь он начал говорить всем и каждому, что он только наблюдал за этим, а сам ничего не делал, и пытался очистить свою совесть обращением к Богу, уверившись, что он был только невольным очевидцем. Подобное, кстати, не было таким уж редким событием в некоторых из этих лагерей. Большинство людей не могло забыть о таких ужасах, и многие сошли с ума, а некоторые покончили с собой.
С. Значит, Герштайн сошёл с ума?
М. Именно так. Его рассудок повредился, и он ходил по Берлину, обращаясь к верующим людям… и даже требуя встречи с Его Святейшеством, чтобы тот отпустил ему грехи. Я думаю, что во времена настоящих потрясений протестанты обращаются к Риму. Вы не согласны?
С. Пожалуйста, оставим религию в стороне.
М. Таково моё мнение. Проговорив с Герштайном около трёх часов, я сумел добиться от него, помимо изложения маниакальных религиозных идей, подлинных фактов и велел моему личному секретарю записать его признание. Это было сделано с целью получить лишние свидетельства против Глобочника, которого я всё ещё собирался схватить. Врач сообщил мне, что у Герштайна сильнейший маниакальный психоз и маловероятно, чтобы он оправился. Он добавил, что Герштайн вынужден постоянно повторяться, стремясь уменьшить свою вину в преступлениях. Я сказал этому доктору, что, если он проболтается обо всём этом хотя бы словечком, я тут же отдам его под расстрел, и он, естественно, пообещал мне хранить молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86