Ведь она его не любила, – зачем же мучить человека напрасно? Крапивин, кажется, догадывался о душевном настроении своей любимицы и старался не лезть в глаза. Он полагался на время. Ведь она еще так молода и многого не в состоянии понять. Даже в отношения к Додонову он не желал вмешиваться, – пусть сама оценит, кто и чего стоит. Эти слезы после визита Додонова служили лучшим доказательством, что он, Крапивин, рассчитал верно. Конечно, было известное увлечение обстановкой и рассказами о Додонове, но это пройдет само собой, только не нужно навязываться с своею собственной особой.
Вопрос о выкупе крепостных актрис не давал покоя Крапивину. Если уж теперь помещик требует за одну Антониду Васильевну десять тысяч, то отчего ему не назначить пятьдесят, – произволу нет границ и конца. Иногда Крапивину приходила мысль обратиться к Додонову: что ему значило – выкинуть каких-нибудь двадцать тысяч! Эта сумма давила теперь антрепренера, как тяжелый камень. Были, конечно, богатые люди в Загорье, особенно в среде золотопромышленников, но как к ним обратиться, когда раскольничьи попы и начетчики считают театр бесоугодною пляской? Оставалось ждать и сколачивать средства из своих театральных грошей. А время уходит, и вместе с ним день за днем подтачиваются силы. Крапивин хватался за свои редевшие кудри и приходил в отчаяние. Недоставало только этой истории с Додоновым.
Слова Антониды Васильевны не сбылись: Додонов не оставил ее в покое. Он теперь почти каждый день являлся в спектакль и занимал свое обычное место в первом ряду. Когда был назначен бенефис Антониды Васильевны, – это был первый ее бенефис, – он послал ей за свое место тысячу рублей и букет из белых камелий.
– Я ему возвращу эти деньги… – заявляла Антонида Васильевна.
– Нет, не возвращайте, – советовал Крапивин. – Пусть они пойдут на ваше освобождение из крепостной зависимости… Додоиову не все ли равно, куда ни бросать деньги, а здесь они по крайней мере пойдут на хорошее дело.
Антонида Васильевна ничего не ответила и только задумалась. Обстоятельства так складывались, что ей точно нельзя было избавиться от Додонова. Вот и Крапивин советует взять деньги… После того, что она наговорила ему тогда, другой на его месте и носу не показал бы в театр, а он еще букет посылает. Эта настойчивость интриговала ее: может быть, Додонов и не такой человек, каким кажется. И няня Улитушка то же говорит… Приняв деньги, Антонида Васильевна сочла себя обязанной приколоть одну камелию к своему белому платью. Она была необыкновенно эффектна в этот вечер и на бесконечные вызовы пропела лучшие номера в своем репертуаре.
– Если бы я был помоложе, полковник… – повторил несколько раз генерал, подмигивая Додонову. – Ведь это брильянт!..
– Редкие камни, ваше превосходительство, требуют слишком дорогой оправы, – отшучивался Додонов.
По желанию генерала была устроена подписка, и бенефициантке поднесли несколько золотых безделушек: два браслета, брошь и серьги. После спектакля в уборной Антониды Васильевны набралось много поклонников и в том числе генерал с Додоновым. Крапивин велел подать шампанского, – пир так пир.
– В наше время пили шампанское из башмачков красавиц… – шутил генерал, чокаясь с Антонидой Васильевной.
– Как хозяйка, по русскому обычаю, я желаю вас поцеловать, ваше высокопревосходительство… – заявила бенефициантка, покраснев от собственной смелости.
– Спасибо… Это уж совсем по-семейному.
Генерал поцеловал хорошенькую актрису при звуках торжественного туша и громких аплодисментах набравшейся в уборной публики. Молчал один Додонов. Он держался как-то в стороне, как виноватый. Эта покорность польстила Антониде Васильевне. Да, она сегодня была так счастлива, как еше никогда, а этот Додонов походил на школьника, поставленного в угол. Даже генерал заметил это и проговорил:
– Что ты, братец, как мокрая курица?.. Может быть, мне завидуешь?
– У меня сегодня в чужом пиру похмелье, ваше превосходительство, – ответил Додонов и сейчас же начал прощаться.
– Какой он странный… – удивлялся старик, когда Додонов вышел. – Право, очень странный. Не так ли, Гоголенко?
– Совершенно странный, ваше высокопревосходительство.
– А между тем полковник… богат… молод… Развеселившийся генерал заставил Антониду Васильевну
поцеловаться и с Крапивиным, что та исполнила очень неохотно. Крапивин был этим огорчен и заметно надулся, но девушка чувствовала себя слишком счастливой, чтобы замечать чужое настроение. Дома его ожидала другая неприятность: комната Антониды Васильевны во время спектакля была убрана заново.
Кровать из красного дерева была покрыта одеялом из бухарского шелка, китайская ширмочка служила для нее точно экраном; роскошный туалет, зеркало в настоящей серебряной раме, ковер на полу, мягкий диванчик, обитый голубым атласом, – словом, все заново. Конечно, это устроил Иван Гордеевич, пока шел спектакль, и об этой затее знала вперед одна Улитушка. От старухи сегодня пахло наливкой сильнее обыкновенного. Крапивин совсем взбесился, когда узнал все.
– Я этого не могу позволить! – кричал он, бегая по комнате. – Я антрепренер, и все артистки у меня на ответственности.
Антонида Васильевна молчала. Ей сделалось жаль, когда стали выносить из комнаты додоновские подарки и поставили на место старую мебель. Торжество закончилось для нее слезами. Она не могла даже дать отчета самой себе, о чем плакала. В душе накипело такое обидное и нехорошее чувство: зачем она крепостная, подневольная актриса, зачем Додонов такой богатый и дурной человек?.. Где-то в глубине души у ней шевельнулось чувство к нему, и она сама испугалась, как человек, который неожиданно очутился на краю пропасти. Но, с другой стороны, что она сделала такое, чтобы сердиться на нее, как делает Крапивин?.. И Крапивин тоже нехороший человек, потому что думает только о себе. Да, он эгоист, этот Крапивин.
– Ишь, как расходился! – ворчала Улитушка, раздевая свою «шпитонку», как она называла всех своих воспитанниц. – Небиль помешала… Ведь она, небиль-то, не виновата. А ты бы завел сам такую-то… Додонов барин настоящий, ничего не пожалеет.
– Няня, будет тебе… – оговаривала ее Антонида Васильевна, лежа в постели.
– А всегда скажу… Тоже с меня не голова снята. Да… форменный барин.
Явилось еще одно обстоятельство, которое тоже неприятно действовало на Антониду Васильевну. Другие актрисы завидовали ей, а откровенная Фимушка высказала это слишком уж прямо. Эта зависть отравила бенефициантке ее торжество окончательно, и она даже швырнула свои подарки на пол.
– Ну, Милитриса Кирбитьевна, ты не очень швыряй, – ворчала на нее Улитушка, подбирая футляры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18